Россия и бесы. Когда не стало Родины моей… - Савва Ямщиков

Лукавый так и старается опошлить любое, даже самое светлое событие, каким два года назад стал, к примеру, 1100-летний юбилей Пскова. Напрасно пытались искусствоведы доказать местным властям, что глупо в рамках одного торжества открывать сразу два памятника основательнице города Святой Равноапостольной княгине Ольге с интервалом в один день. Возымел действие веский аргумент московских ваятелей 3. Церетели и В. Клыкова: монументы устанавливаются безвозмездно. Безвозмездно для Пскова, хотя одному Богу известно, сколько уйдет денег на затраты по установке и благоустройству. Но и самим «данайцам» дары их кто-то оплатит, ибо бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. Может, щедрым москвичам лучше отреставрировать разрушающиеся нерукотворные памятники Святой Ольге – древние псковские храмы?

Псков в катастрофическом положении, а состояние его архитектурных сокровищ сравнимо разве что с последствиями военных лет. Но у нас совсем забывают о том, что оставлено в наследство талантливейшими мастерами Древней Руси, и не гнушаются рядом с обветшавшими жемчужинами, а иногда и руинами ставить новенькие памятники, выглядящие словно заплата на драном кафтане. Сказано в Евангелии: «И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты; ибо вновь пришитое отдерет от старого и дыра будет еще хуже».

Забывают современные скульпторы и их заказчики (да и знали ли?): церковные каноны исключали круглую скульптуру и установку памятников святым. Храм, икона, фреска, плоская резьба, мелкая пластика, книжные украшения – вот основной набор древнерусских мастеров. Мне понятно, что снятие запретов и отмена атеистических изуверств побудили современных художников приложить свое дарование к прославлению подвигов молельников и подвижников православных. Я приветствовал установку памятника Преподобному Сергию в Радонеже и даже помогал скульптору В. Клыкову преодолеть запреты на его открытие. Радовалось мое сердце, когда во дворе Марфо-Мариинской обители (где проработал четверть века) тот же мастер с чувством меры и такта поместил изящную скульптуру Святой Елизаветы – основательницы монастыря княгини Елизаветы Федоровны. А дальше пошел поточный метод изготовления штампованных поделок. И сегодня докатился этот поток до тихого поселка Борисоглебский Ярославской области, где рядом со стенами прославленного монастыря Святых Бориса и Глеба намереваются воздвигнуть очередной церетелевско-данайский дар – десятиметровые бронзовые изваяния Преподобного Иринарха, благословившего Дмитрия Пожарского на борьбу со смутой, и воина-монаха Пересвета. Как специалист по древнерусскому искусству, без малого полстолетия посвятивший спасению и реставрации церковного культурного наследия, я обращаюсь к тем, кто благословил впавшего в монументальный угар Церетели: остановите беспредел, вспомните о евангельской заплате на ветхой одежде Борисоглебского монастыря…

Пейзаж после битвы

О, сельские виды! О, дивное счастье родиться

В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!

Судьба русского пейзажа – тема, кажется, не самая актуальная, но она незримо связана с нашим духовным состоянием…

– Когда ты оказываешься наедине с природой, к тебе приходят самые сокровенные мысли, которые никогда не придут в голову в городской квартире или офисе. Поле, опушка, тропинка лесная или обрыв над рекой… Там ты становишься ближе к небу и начинаешь внимать самому главному.

Вот, казалось бы, не самая яркая земля – рязанская. Того, кто видел Север, рассвет на Онеге, Соловки и Кижи, Псков и Новгород, Ильмень и реку Великую, она вроде и поразить ничем не может. Но когда я оказался в районе Касимова, на Оке, то навсегда запомнил бесконечные песчаные плесы, луга с многоцветьем. И настолько этот пейзаж созвучен мягкому, приветливому характеру рязанцев. Это не Енисей, где дух захватывает сразу. Тут все тихо, плавно и очень соразмерно человеку.

– Просторы России, ее дали, без них не было бы нашей поэзии, наших песен и сказок. Мы были бы другими…

– Да, наши предки привыкли к простору до горизонта. Может, оттого нашей душе так тесно теперь в городах?..

Каждую весну я езжу в Суздаль, очень люблю суздальское ополье. Вот эти поля бесконечные, где, казалось бы, глаз должен заскучать, – ничего подобного! За каждым поворотом, за каждым спуском-подъемом открываются новые виды. Ополье от Суздаля до Юрьева Польского дышит русской историей. Юрьев Польской к Польше не имеет отношения, он назван так, потому что стоит в полях. От тамошнего пейзажа идет какая-то могучесть, откуда-то притекает уверенность в своих силах. Недаром в этих полях вырос Александр Васильевич Суворов. Для русской души очень важно это раздолье.

– Родившийся в курской деревне писатель-фронтовик Евгений Иванович Носов говорил, что может ощущать себя дома лишь на открытых холмах: «Мне подавай небеса от края до края, всю их устоявшуюся погожую синь…»

– Да, а я хоть и родился в Москве, но корни-то у меня деревенские. Поэтому и мне подавай и ополье суздальское, и бескрайние просторы Онежского озера, когда ты можешь сесть в лодку, поплыть и выйти на любом островке, оказаться рядом с часовенкой, посмотреть вдаль…

– Знаю, что раз в год вы приезжаете к храму Покрова на Нерли…

– Да, обязательно, и не устаю поражаться, с какой непостижимой, абсолютной точностью мастера русские выбирали места для возведения храмов. Такое впечатление, что перед тем, как взяться за строительство, они летали на каких-то летательных аппаратах, ведь только сверху можно сделать столь безупречный выбор. Плотники у нас на Севере до сих пор работают «как чувство и мера скажут». Вот это чувство и мера позволяли им ставить храмы так, что они будто не поставлены, а выросли, как вырастают леса, заливные луга… И Покров на Нерли, и Изборская крепость – они снятся. И, конечно, Ферапонтово, куда я приехал первый раз в 1961 году. Там был легендарный хранитель Валентин Иванович Вьюшин. Он многие годы вместе с женой и дочкой сторожил Рождественский собор с бесценными фресками. Когда он открыл мне двери и я впервые увидел фрески Дионисия, они поразили меня удивительной сохранностью, я даже Вьюшина спросил: «А это не новодел?» Он говорит: «Что-о-о? А еще специалист называется!»

Был удивительный осенний день, голубое небо, золотое солнце, и, когда осенний воздух вошел вместе со мной в храм с улицы, я увидел, что фрески стали продолжением пейзажа. Все эти чистые осенние цвета были в палитре Дионисия.

– Николай Рубцов, побывавший в Ферапонтове примерно в одно время с вами, пережил такое же потрясение. Помните его стихотворение:

В потемневших лучах горизонтаЯ смотрел на окрестности те,Где узрела душа ФерапонтаЧто-то Божье в земной красоте…

– Когда-то я реставрировал Деисусный чин. Снимал потемневшую олифу, и открывались одежды святых – голубые, розовые… Такие яркие, свежие краски. Жил я в Кижах, в домике на берегу озера, у самой воды. Как-то встал рано утром, часа в четыре, еще темно было, при лампе работал, а потом солнце вышло, я лампу выключил, поднял глаза и увидел, что передо мной, за окном, те же самые краски, что на иконе.

И безымянные древнерусские мастера, и славные на весь мир русские писатели – все воспитывались на природе. Гениальность Ломоносова возросла на холмогорских просторах. Как тянуло Пушкина, Тургенева к своим местам! Как дорожил своим тобольским детством Менделеев! А чеховская «Степь»! И что бы нам оставил Лев Толстой, не будь Ясной Поляны?..

Я очень верю в известное выражение «впитать с молоком матери». По маме мы брянские. Бабушкина деревня называлась Савчино, это близ Дядьково. Она немного в низинке стоит, и в войну немцы поначалу проехали мимо нее и только через пару месяцев туда вошли. К счастью, они ее не сожгли, и я пацаном провел там не одно лето.

Страшно об этом говорить, но сегодня русский пейзаж – это часто заброшенные деревни, оставленные дома. Я много езжу по провинции. За четверть века деревня сильно изменилась, а более всего за последние пятнадцать лет. Недавно ехал из Суздаля в Иваново и увидел совершенно брошенную деревню. Причем дома неплохие, и чувствуется, что люди недавно ушли. Лежат оставленные гармони, посуда… Сердце останавливается, глядя на все это. Когда уходят люди, пейзаж не умирает, но пустеет. Он, быть может, будет по-прежнему красив, но без жилого тепла, без дымка над крышей все сиротеет.

– А в городах другая беда. Если после революции людей уплотняли в коммуналках, то сейчас уплотняют застройку. Гибнут дворы, где мы росли, исчезают сады и скверы. Пейзаж за нашими окнами порой меняется буквально за ночь. Могут вырыть котлован там, где накануне шелестела красавица липа и под ее кроной играли дети, сидели на скамеечке бабушки. Палисадник, за которым ухаживало несколько поколений, снесут в несколько секунд, если он помешает строительству автостоянки. Окно, в которое еще вчера смотрело солнце, может оказаться навсегда в тени нового дома. А ведь для скольких стариков, инвалидов, малых детей окно это весь их пейзаж, весь воздух, вся природа!