Пройдя долиной смертной тени (СИ) - blueberry marshmallow

Несмотря на окружающую местность, заведение казалась достаточно приличным. Днем оно функционировало как единственное нормальное в округе кафе, но по вечерам столики убирали, освобождая танцпол. Здесь было много искусственных плодовых растений в горшках, а на стенах изображены милые ангелочки, сидящие на пушистых облачках. Должно быть, в клубе кучковалась вся живущая в городке молодежь, потому что народу собиралось много — все подползали и подползали новые люди. Под потолком кружился диско-шар, из углов били разноцветными световыми лучами специальные лампы, а звук в колонках выкрутили на максимум.

Что хорошо в маленьких городах — у них соответствующий ценник на выпивку. Меньше, чем через час, Мария и Оля потратили не так уж и много, зато прилично налакались горящими шотами «b-52». Танцевать не хотелось, пока…

— Боже, у них тут даже музыка не старперская! — взвизгнула от счастья Оля, когда заиграла «I wanna be your slave» группы «Måneskin». — Я рассчитывала максимум на «Руки Вверх»! Пойдем!

I wanna be your sin

Я хочу быть твоим грехом,

I wanna be a preacher

Я хочу быть проповедником,

I wanna make you love me

Я хочу заставить тебя полюбить меня,

Then I wanna leave ya

А после — хочу тебя бросить

— Да вы издеваетесь, — пробормотала Мария.

И как раз в этот самый момент на диванчик рядом с ними беспардонно плюхнулась некая девушка в цветастом парике и ободке с перламутровым рогом единорога, находу предлагая:

— Девчонки, хотите развлечься?

— Как? — заинтересовалась Оля, перегибаясь через Сербскую.

В любой другой день Мария согласилась бы на что угодно, даже не раздумывая, но сейчас..

— Прости, трахаться ни с кем не будем, — отрезала она, следом выпивая ещё один шот.

— Если не хотите, то и не надо, — рассмеялась единорожиха. — Я просто хочу вам кое-что подарить. Вы мне понравились.

Странная, но привычная миру подруг особа положила на стол две таблетки с выгравированными смайликами, подмигнула девушкам и, все так же задорно хихикая, поднялась на ноги и скрылась в толпе, точно яркий мираж. Распространительница.

— Экстази! — обрадовалась Оля и, даже не думая, проглотила свою таблетку.

Заметив, что Мария замешкалась, подруга ткнула ее локтем в бок.

— Когда это ты отказывалась?

— Я не знаю, Оль..

— Никто ни о чем не узнает, — перебила подруга. — Мы в этих делах опытные.

— Все равно..

— А ну прекрати! Ты сама мне сказала, что этот твой Фил в монахи собрался. Это все не продлится долго, а ты уже лишила себя всего привычного уклада жизни ради него. Я не настаиваю, но подумай: мы красивы и молоды. Когда тусить, если не сейчас?

Мария вздрогнула от ее слов. Филипп, и правда, не давал ей никаких гарантий. Более того — прямым текстом говорил про монастырь. Она сама не хотела быть такой — жалкой тусовщицей, не видящей конца и края. Но внутренние масштабы зудящей пустоты и мокрого, липкого страха толкали на безрассудства. Вздохнув, Сербская кивнула и проглотила таблетку.

***

И снова ему нечего было сказать на слова отца Сергия. Ничего, потому что по сути тот был прав — если бы Господь указывал на его путь, то несомненно, делал бы это через свет, но никак не через боль и тьму. А боль и тьма в его случае явно не носили имя «Мария». Да, когда-то она вовлекла его в грех, но сейчас же все было иначе. Рядом с ней он словно преображался, хотя и не делал для этого что-то особенное.

Тени от огней свечей плясали на расписных стенах и сводах церкви. Отец Сергий ощущал некое странное подозрение, словно он что-то упускает. Он слишком хорошо знал этих детей.

Панфилов хотел ответить на слова батюшки, даже речь приготовил, усиленно размышляя о том, что сказать и как, однако его прервала трель телефонных уведомлений. Батюшка мог бы и пожурить его, но не стал — не такой уж он человек. В его глазах лишь вновь заискрились смешинки, когда он мельком увидел сообщения.

Мария: «Ты брсишь меня, да??»

Мария: «сКажи лучше честно и сразу»

Мария: [Голосовое сообщение]

Судя по тексту, девушка была явно не в себе. Смутившись, Панфилов попытался исправить положение:

— Это Мирослав. Ему что-то надо…

— Да-да, иди, мальчик мой, — махнул рукой отец Сергий, пряча улыбку.

Панфилов буквально выбежал из церкви, строча сообщения.

Филипп: «Что такое? Ты где?»

Мария молчала. Тогда Филипп врубил голосовое, где в числе прочего девушка заявила, что находится в местном клубе.

«Черт», — Панфилов был просто в ярости. Заснув телефон в карман, Филипп буквально побежал туда, где отжигала блудница. Уж он то знал, на что способны местные.

***

— Я знаю, ты ничего мне не обещал, знаю, — еле двигая языком, Сербская записывала ещё одну «голосовуху» в туалете «Эдема». — Но мог бы тогда сразу сказать нет! Я так тебя люблю, ты понимаешь? Понимаешь же? Мне ничего больше не надо, только чтобы ты любил меня в ответ. Так что если этого не пред… не предвидится, убей меня сразу, не жалей!

— Родная, — рядом ее за плечо тормошила округлившая глаза Оля. — Родная, пойдем, тебе лучше в отель. Или хочешь, вместе поедем ко мне?

— Нет! — остервенело замотала головой Мария. — Пусть он мне все скажет! Сегодня!

— Да ты же невменько..

Вздохнув, Оля кое-как отлепила подругу от стены, когда из одной из кабинок туалета вылезла все та же девушка, подарившая им волшебные таблетки, вот только уже без парика и с размазанным макияжем. Блевала что ли?

Оле пришлось практически тащить Марию на улицу, хотя она и сама сильно шаталась. Вне клуба в их лица тут же ударил промозглый ветер, чуть отрезвляя, но, тем не менее, не до конца. Здесь терлось много таксистов из национальных меньшинств, сально поглядывающих на выходящих девушек, но все, чего сейчас хотела Оля — скорее нырнуть в свою теплую постель, так что ей было уже плевать. Она договорилась с одним из водителей, чтобы тот доставил их обеих в Москву за кругленькую сумму, о которой нетрезвый мозг сейчас тоже не заботился.

— Мария! — позвала она. — Мария, давай!

Обернувшись, Оля обнаружила Сербскую сидящей на парапете и размазывающей по лицу слезы.

— Ну серьезно что ли?

— Я никуда не поеду! — голос Марии едва не сорвался.

Он успел как раз вовремя — ещё немного и Мария бы уехала. Возможно, даже навсегда — от этой мысли Панфилову стало не хорошо. Даже очень не хорошо. Он разозлился, и когда Мария посмотрела на него, оказавшись близко,