Падение Запада. Медленная смерть Римской империи - Адриан Голдсуорти

Быстро удалившись, Каракалла направился в лагерь преторианцев, где объяснил, что действовал в целях самозащиты, намекнув, таким образом, что его брат плел интриги против него. Гвардейцы с готовностью поверили этой истории и обещали свою поддержку. Труднее оказалось убедить легионеров II Парфянского легиона, расквартированного в соседней Альбе. Они не позволили Каракалле войти; ему пришлось обратиться к ним, стоя за укреплениями. Даже после этого солдаты ответили ему, что принесли клятву верности обоим братьям, а не одному из них. Убеждения Каракаллы, подкрепленные изрядной суммой денег, наконец возымели действие. Лишь обеспечив себе поддержку этих военных частей — единственных в Италии, — Каракалла наконец отправился в сенат и рассказал там ту же историю о «заговоре» своего брата. Сенаторы приветствовали его, поскольку у них практически не было выбора, тем более что Каракаллу сопровождали отряды гвардейцев в полном вооружении. Гета был формально осужден; его имя постановили стереть во всех надписях. Сохранившиеся надписи со всех территорий империи несут на себе признаки того, что имя младшего из братьев было удалено с них{72}.

Каракалле было двадцать три года; придя к власти, он был старше и опытнее, нежели в свое время Коммод, но все же слишком молод для поста императора. Остается открытым вопрос, обладал ли Гета большими способностями, хотя позднейшие авторы любили противопоставлять его добродетели дурной натуре брата. В отличие от Коммода Каракалле не были свойственны ни леность, ни глупость. Однако он был непредсказуем, нетерпелив и обладал плохим характером. Почти сразу после смерти отца он приказал казнить нескольких членов императорской фамилии. За убийством брата последовала куда более тщательная и кровавая «чистка», в результате которой погибло много выдающихся сенаторов и всадников. На недавно раскопанном кладбище в Йорке археологи обнаружили скелеты людей, которых заковали в цепи, а затем казнили, но все же похоронили с некоторыми почестями. Судя по найденным фрагментам керамики, находка относится приблизительно к тому периоду, о котором идет речь, и более чем вероятно, что упомянутые люди были офицерами и чиновниками, убитыми по приказу Каракаллы. В оставшиеся годы его правления число жертв возросло. Сын Пертинакса, которого не тронули в 193 году— тогда он был слишком незначительной фигурой и вдобавок очень молод, — погиб теперь, поскольку не сумел удержаться от остроты насчет убийства Геты. Последнюю из оставшихся в живых дочерей Марка Аврелия также заподозрили в нелояльности и заставили совершить самоубийство, что, как сообщают, пожилая дама и сделала, сохраняя полное спокойствие и достоинство. Дион пишет, что в целом погибло около двадцати тысяч человек{73}.

Частые казни привели к тому, что сенаторы постоянно нервничали: какое настроение у императора? Каракалла не сумел — и, вероятно, не захотел — расположить их в свою пользу. В отношении римского населения ему это также не удалось, хотя оно вряд ли непосредственно ощутило на себе его гнев. Принцепс устраивал игры, проходившие с большим размахом, и даже принимал участие в состязаниях колесниц, хотя и не подражал Коммоду в его неуемном желании выступать на арене. Однако Каракалла утратил популярность, поскольку толпа сочла его слишком кровожадным, когда он смотрел на гладиаторские бои. Одного знаменитого гладиатора заставили сражаться в трех поединках подряд, и в третьем тот был убит, что выглядело не слишком честно. Начались работы по строительству банного комплекса, известного под именем Терм Каракаллы, громадные развалины которых можно видеть и по сей день. Это обеспечивало работой незанятых, а также приятное времяпрепровождение в будущем{74}. Через год Каракалла покинул Рим и больше уже не возвращался в Италию. По натуре он был человеком неугомонным, и плохое здоровье не способствовало улучшению его характера. Во время путешествий император посетил множество храмов и святилищ божеств-целителей, следуя их предписаниям. Рассказывали всякие истории о том, как его мучили сны, в которых безмолвный призрак отца укорял его за убийство брата. В римском мире многие воспринимали сны всерьез; сохранились книги, в которых содержатся подробные толкования сновидений. Император оставался императором, где бы он ни находился, и просители следовали за ним, умоляя об аудиенции и надеясь на его милость или на разрешение спора. Сохранившиеся записи свидетельствуют, что Каракалла был действительно склонен давать краткие и спонтанные ответы просителям, как утверждают наши источники, и подтверждают, что во многих случаях его суждения по-прежнему были ясными и здравыми. Однако он далеко не всегда с энтузиазмом брался за эту скучную работу. Дион вспоминает, что его вместе с другими часто вызывали в императорский лагерь, когда Каракалла находился в Сирии, предупредив, что он желает видеть их на рассвете.

То и дело случалось, что они ждали (хотя комнаты, где они могли бы расположиться, не было) в течение нескольких часов, и иногда в конце дня их отсылали обратно, поскольку Каракалла решал вообще не встречаться с ними{75}.

Малорослый, слабый здоровьем Каракалла стремился, чтобы в нем видели сурового и агрессивного «человека действия», в первую очередь солдата. Когда он говорил с преторианцами после убийства Геты, то сказал им: «Возрадуйтесь, товарищи, ибо ныне я могу оказать вам благоволение». В годы его правления жалованье воинам повысилось настолько, что финансистам империи оказалось нелегко справиться с ситуацией, учитывая увеличившиеся расходы. Во время кампаний император одевался как простой солдат и вел себя соответственно — вплоть до того, что собственными руками размалывал порцию зерна в муку, чтобы приготовить себе пищу. Это театральное представление, вероятно, устраивалось в основном для гвардейцев; на марше он иногда брался нести один из самых тяжелых преторианских штандартов. В ходе кампаний императоров обычно сопровождали избранные сенаторы, но Каракалла предпочитал общество офицеров — опять-таки в основном гвардейских. Он также обожал своих телохранителей, singulares Augusti, среди которых было много германцев. Часть их имела звание центурионов и всегда находилась при императоре. Каракалла называл их своими «львами». Дион также припоминает, что император приносил питье часовым, охранявшим его ставку. Другие римские полководцы (тут в первую очередь надо упомянуть Юлия Цезаря) также играли роль «товарища-солдата», но Каракалла переходил в этом всякую меру (как и во многом другом). Здесь было нечто значительно большее, нежели признание того, что его власть полностью зиждется на контроле над армией. Он также бредил Александром Великим и, очевидно, желал, чтобы в нем видели подобие юного завоевателя, подчинившего себе столь значительную часть известных земель{76}.

В 213 году Каракалла провел кампанию на Рейне, а в последующие годы переместился на Дунай. На обеих приграничных территориях имелись признаки реорганизации и создания новых военных баз. Вероятно, именно во время этих кампаний он взял в привычку носить галльский плащ с капюшоном («каракаллу»), из-за чего и получил свое прозвище. В 215 году он отправился на Восток и пребывал там остаток жизни, пойдя по стопам своего героя Александра. Он создал новые соединения (а возможно, реорганизовал уже существовавшие легионы) по образцу древней македонской фаланги. В ту зиму, находясь в Александрии, Каракалла призвал молодых мужчин города собраться и построиться, объявив, что хочет призвать их на военную службу. Вместо этого приказал своим войскам перебить их, и эта резня так и не получила сколь-либо удовлетворительного объяснения. Он также предпринял серию кампаний против Парфии, расколотой гражданской войной между двумя братьями, претендовавшими на трон. Каракалла просил руки дочери одного из претендентов, наподобие Александра, женившегося на Роксане. Его предложение отвергли, и некоторые считали, что это стало предлогом для войны{77}.

В начале 217 года значительные силы сосредоточились в Эдессе, готовясь к новому вторжению. 8 апреля Каракалла предпринял путешествие, дабы посетить святилище близ Карр — в 53 году до н.э. римляне потерпели здесь сокрушительное поражение от парфян, но теперь это поселение находилось в римской провинции и недавно получило статус колонии. Когда император остановился, чтобы отдохнуть с дороги, один из приближенных воинов, Юлий Марциал, заколол его. Убийца прежде служил в преторианских когортах, где добровольно продолжал службу, однако был разгневан на то, что Каракалла отказался сделать его центурионом. Через несколько минут сам Марциал был разорван на куски «львами» императора и умер прежде, нежели смог сообщить какие бы то ни было подробности заговора. Это сняло камень с души его организатора, Марка Опеллия Макрина, одного из двух префектов претория, который смог теперь сослаться на полное неведение. Каракалла по-прежнему был популярен у преторианцев, да и армия восприняла известие о его убийстве без энтузиазма. На самом деле Макрин незадолго до этого обнаружил, что кто-то направил императору сообщение о его нелояльности, и решил нанести удар прежде, чем сам будет осужден{78}.