Принц-потрошитель, или Женомор - Блез Сандрар

Теперь я смог сориентироваться. Вдоль железнодорожного полотна тянется разъезженный проселок. По переходу выбираюсь на другую сторону железной дороги. Тропинка уводит меня далеко в поле. Ноги хлюпают в жидкой грязи. Дождь припускает с удвоенной силой, да к тому же завыл ветер. Через четверть часа доплелся до нескольких сбившихся стайкой кустов бузины. Там меня ждет повозка. Взбираюсь. Кучер хлещет лошадь. Мы не говорим друг другу ни слова.

Пересекаем затопленное водою поле, углубляемся в лесок. Я отдаюсь на произвол этой плохонькой телеги, она меня укачивает, подскакивает на кореньях, дрожит от порывов ветра. Я ни о чем не думаю.

Через час до нас доносится отдаленный лай. Среди сосен виднеется огонек. Приехали. Иванов прыгает с телеги на землю. Он стиснул мои запястья и, приблизив лицо совсем вплотную, спрашивает:

— Получилось?

— Получилось.

— Да поможет нам Бог!

Он разжимает руки. Молчит. Я тоже не говорю ни слова. Ветер свищет в верхушках деревьев. Издалека доносится протяжный гудок заблудившегося паровоза.

Льет дождь.

Спустя некоторое время я спрашиваю:

— Бочки готовы?

— Все готово.

— А вагон достал?

— Целых два. Два крытых вагона. На запасном пути в самом конце платформы. Вокруг — никого и ничего, недоразумения исключены. А одну бочку я оставлю на платформе.

— Хорошо. Погрузи их уже завтра и подготовь вагоны к отправке. Сделай так, чтобы первый не ушел раньше чем дня через три-четыре, а второй дней через пять-шесть. Слишком спешить незачем: на станции будет, наверное, людно.

— Да хранит нас всех Господь!

Повисло долгое молчание.

Иванов посасывал пустую трубку.

Спрашиваю у него:

— Иванов, ты здесь один?

— Один.

— А где твои рабочие?

— Я дал им выходной. Сейчас они все в городе, ведь послезавтра праздник.

— Да уж, великий праздник.

— Да хранит нас Господь!

Как он надоел со своим Боженькой! Резко обрываю разговор:

— Пойдем спать.

Иванов идет впереди меня. Толкает дверь избы.

— Собака на цепи, — предупреждает он. — Входите. Я возвращаюсь в Тверь. Можете лечь на печи. Она еще теплая.

Однако на печи мне не лежится. Я слишком нервничаю. На столе хлеб, селедка и соленые огурцы. Но я до них не дотрагиваюсь, совсем не чувствую голода. Курю сигареты, хожу взад — вперед. При каждом моем шаге собака зловеще ворчит.

— Проклятая зверюга!

Который час? Забыл завести часы. Нет, я не смогу остаться ждать в этой хибаре. Да и чего, собственно, ждать? Новостей получить неоткуда. В городе мне появляться нельзя.

Кружусь, как бешеный, по комнате. Собака рычит. Пристрелить бы ее. Нет, долго мне здесь не выдержать.

Ветер свистит в кронах, и ветви шумно стучат друг о дружку в вышине.

Кладу в топку полешко, протягиваю ноги к огню.

Завтра четверг. Послезавтра пятница. Царь, все императорское семейство и свита отчалят на «Рюрике» в девять часов утра. «Рюрик» — красавец крейсер, стоящий на якоре в виду английского посольства на Арсенальной набережной. Не снимаясь с якоря, «Рюрик» сделает разворот и встанет носом по течению Невы. Именно в этот момент, в четверть десятого, сработает адская машина. Корабль дает течь. Медведь откупорит резервуары с удушающим газом. Ро-Ро, затаившийся в воздуховоде над лестницей, стреляет в упор, когда из каюты выйдет царь. Самому Ро-Ро, может быть, удастся спастись, прыгнув в воду и попытавшись добраться вплавь до Васильевского острова. Артиллеристы Петропавловской крепости, состоящие при пушке, что палит каждый полдень, наши — они наведут свое орудие на «Рюрик». Им поручено расстреливать любое плавучее средство, которое попытается отчалить от тонущего посреди реки крейсера или причалить к нему. Другое орудие стреляет поочередно по Адмиралтейству и Зимнему дворцу. А пулемет «максим» поливает очередью набережные и держит под прицелом само английское посольство и стоящие с двух сторон от него особняки. Пулемет, нацеленный во двор крепости, изрешечивает постовых в будке и простреливает все подходы к южной куртине. Для всех этих целей потребуется не более пятнадцати человек. Шесть наших агентов, вооруженных мощными бомбами и дымовыми шашками, возглавят атаку путиловских рабочих и овладеют Арсеналом. В охваченных паникой казармах верные нам люди уничтожат всех офицеров.

В Кронштадте выступление намечено на 9.30. Огонь откроют торпедоносцы «Т-501» и «Т-503». Они в упор торпедируют адмиральскую ставку — огромный дредноут «Цесаревич». Из фортов на островах У-21 и У-23 начнется бомбардировка флота, построившегося в линию для морского парада, который государь так и не приедет принимать. Ледокол «Новак» откроет огонь по пороховым складам и хранилищам боеприпасов. Половина порта взлетит на воздух. На борту каждого корабля кучка верных нам людей обезоруживает офицерство и принимает на себя командование судами, поднимая красные знамена. Морская пехота овладевает казармами и зданием морской комендатуры. В полдень Кронштадт будет наш. Там уничтожат форты тех островов, что к тому времени будут продолжать сопротивление. А часть революционного флота двинется к Санкт-Петербургу. Впереди, как разведчик, пойдет подводная лодка «Искра». Подойдя к российской столице, корабли окажут поддержку нашим товарищам, поскольку там еще будут грохотать пушки. Благодаря морякам в пятницу вечером Санкт-Петербург, вероятно, уже будет в наших руках.

В Риге и Либаве расположенные там войска легко овладеют портом и всеми выходами к морю. Под угрозой пушек они принудят гарнизоны и власти обоих городов к сдаче. В этом им помогут местные докеры.

Вот как обстоят дела на Балтике.

На Черном море уже начал действовать Женомор. Рано утром в пятницу он убивает адмирала Неплювьева, тот как раз выйдет из крепости делать смотр войскам, выстроившимся на эспланаде. Специально для него мы изготовили семь бомб, так как имя этого старого бандита уже давно фигурировало в нашем черном списке. Семь раз мы его приговаривали к смерти. Теперь ему от нас не уйти. Броненосец «Князь Потемкин» поднимет черный флаг. Из тяжелых орудий он тотчас примется бомбардировать те форты, что еще не примкнули к заговору. Несколько залпов он произведет и по эспланаде, где собраны войска. Взбунтовавшиеся крепости обстреляют те корабли, на которых при первых же залпах восстания не появится черный флаг. Флотилия торпедоносцев контролируется верными нам людьми. Одни подчиняются приказам штаба, расположенного на «Потемкине», другие под командованием Соколова направляются в Одессу, чтобы поддержать там старое судно береговой стражи «Орлов» и канонерки «Батюшка» и «Матушка», которые должны захватить тамошний порт в пять вечера и держать город под прицелом своих пушек. Взять Феодосию особого труда не составит, Одесса падет в субботу днем, а Севастополь — самое позднее в воскресенье утром.

В три дня морские границы России оказываются у нас в руках. Скважины Баку горят. Варшавский вокзал — в пламени. Киев, Витебск, Двинск, Вильно, Псков, Тифлис в пучине революционных волнений. Польша, Литва, Латвия, Финляндия, Украина, Грузия провозглашают свою независимость от России. Москва в полной изоляции. Если понадобится, мы начнем наступление на этот город со всех сторон, постепенно сжимая кольцо. А когда Москва будет окружена, остальные земли Европейской России перейдут под нашу власть уже через неделю. На очереди объявление стачки железнодорожников и затем — всеобщей. Утром в воскресенье освобождаем всех, кто сидит в тюрьме и на каторге. Вдоль Транссибирской железной дороги идут долго не утихающие сражения. Крепко держится только Владивосток, но этот затерянный на Дальнем Востоке город уже не способен повлиять на ход дела. Еще мы предполагаем, что могут возникнуть очаги сопротивления на Волге.

Ворошу кочергой угли. Собака рычит.

— Заткнись, грязная псина!

Я прикидываю шансы на успех. Мы можем одержать верх, ведь все было очень тщательно подготовлено, а имеющиеся в нашем распоряжении люди преданы нам и полны решимости.

Два самых важных пункта — Санкт-Петербург и Севастополь. Но Ро-Ро — человек действия, быстрый, легкий на подъем, неукротимый, неспособный дрогнуть. А вот Женомор…

Женомор. Я очень о нем беспокоюсь. Что означала та телеграмма Соколова? Почему они расстались?

Если, конечно…

Нет. Этого не может быть. Даже если он подведет, ничего уже не изменишь. Моя петарда жахнула. Ее услышали. Вся Россия услышала. Теперь везде взялись за работу. Все должно двигаться своим ходом. Без остановок.

Но я смертельно встревожен. Встаю, снова хожу взад-вперед. Собака рычит и скалит зубы. Она отошла в свой закуток за двумя бочонками. Я даже не могу дать ей хорошего пинка…

Вспоминаю того странного попутчика, человека в поезде… У него был такой подозрительный вид… И эта кепчонка… бороденка… пустая бутылка… Все это казалось ненатуральным, какой-то клоунадой…