Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю. - Пьер Бомарше

Его слова меня как громом поразили. Я счел, что он уже знает о курьере из Гавра. В большом волнении я поехал домой, чтобы написать ему о моем отношении к словам, им мне сказанным, и предотвратить зловещие результаты, которые могли из них воспоследовать.

Я умоляю вас, о граждане! прочесть мое письмо этому министру с тем вниманием, к которому я призывал его самого; это письмо предрекает ужасные преследования, коих жертвой я оказался вскоре.

«Воскресенье, вечером, 19 августа 1792 года.

Сударь!

Прочтите это, прошу Вас, со всем вниманием, на которое Вы способны.

Когда Вы мне сказали сегодня утром, что в настоящий момент г-н де Лаог менее всего подходит для завершения дела с голландскими ружьями, поскольку о нем идет слишком много неприятных разговоров, и что таково мнение господ министров; что поэтому г-ну де Лаогу будет предоставлена свобода выехать из Гавра, но не в Голландию, а внутрь королевства, я рассудил, сударь, что опять возникло какое-то недоразумение, по поводу которого я должен Вам дать недвусмысленные разъяснения, чтобы избавить Вас от некоторых ошибочных представлений о сути дела, ибо мы можем добиться полезного результата, только представляя себе это дело с полной ясностью и действуя со всей ловкостью.

Но поскольку я один могу осветить все систематически, точно и толково, ибо вот уже пять месяцев я отдаю этому делу все мои силы как негоциант и патриот, я предпочел, сударь, ответить на то, что Вы сказали, не устно, но взяв на себя смелость написать Вам, ибо в наши трудные времена человек, умудренный жизнью, не должен ничего говорить, ничего предлагать по делу, имеющему столь важное значение, не оставляя следа своих слов на бумаге, в точных заметках, которые могут послужить ему оправдательным документом.

Я предпочел также написать Вам, чтобы Вы, сударь, смогли переговорить об этом деле со всеми министрами, опираясь на ясные сведения, и уделить мне затем немного времени, чтобы я мог в их присутствии глубоко осветить его политическое значение. Это чрезвычайно важно и для отечества, и для них, и для меня. Поэтому я буду, если позволите, на этом настаивать. Вот краткий обзор положения:

Во-первых, сударь, г-н де Лаог отнюдь не находится в Гавре под арестом, как вы, по-видимому, думаете. Он живет вот уж три недели у господ Лекуврера и Кюрмера, моих корреспондентов в этом городе, ожидая моих последних указаний, чтобы отплыть в Голландию. Ибо я ему написал 16 августа, что, коль скоро беспорядок, царящий в Париже, не позволяет ничего здесь довести до конца, я советую ему ехать, чтобы, по крайней мере, держать все под тщательным надзором и не дать нашему посланнику в Гааге предпринять решительных действий, пока не прибудет ожидаемый им залог, а по его получении покончить все разом. И только потому, что его паспорт устарел, был прислан нарочный для возобновления паспорта — а отнюдь не для решения вопроса об аресте де Лаога, о чем нет и речи.

Во-вторых, сударь, в силу какой пагубной идеи собираются помешать поездке того единственного человека, который может поставить ружья?

Кто другой может, сударь, завершить это дело, если не г-н де Лаог от моего имени? Разве что я сам, ведь ружья принадлежат мне, а г-н де Лаог — мой друг, мой представитель, мое доверенное лицо, располагающее моими указаниями, моими средствами, моим кредитом; ведь именно он начал, от моего имени, переговоры как о покупке, так и о продаже, и, следственно, только он — если не я сам — может вывезти со склада ружья и передать их Вам, рассчитавшись за погрузку и по прочим счетам и требованиям, которые обусловлены в договоре о ружьях, как мои обязательства по отношению к Франции: ибо, если Вам их не передаст г-н де Лаог, никто другой не может этого сделать, потому что никто не располагает правами на мою собственность, кроме моего представителя и меня самого, сударь.

В-третьих, когда в акте (ст. 7) говорится: «Мы поручаем завершить дело г-ну де Лаогу, как лицу, для этого наиболее подходящему и по его усердию, и по его талантам, которые обеспечат успех», — то речь здесь идет о поручении от моего имени, сударь, ибо нам предстоит требовать оружие от моего имени. И я не потерпел бы, чтобы назначили кого-либо иного! Решение сообщить его миссии характер министерского поручения было принято единственно ради обеспечения ему большей безопасности в пути, ради того, чтобы он мог без всяких затруднений проехать через любой город королевства, не будучи задержанным. Г-н де Лаог здесь только мой представитель, без него ничто не может быть завершено. На этом основании он и должен выехать.

Направь вы, господа, еще хоть десять человек в Гаагу, без него все равно не обойтись; ибо он едет в Зеландию, в Тервер, не для принятия оружия, а для передачи его Вам. Г-н де Мольд здесь представляет покупщика; г-н де Лаог — поставщика; ничто, следственно, не может свершиться без г-на де Лаога, он один только обладает ключом для преодоления препятствий и моим кредитом, чтобы от них избавиться.

И если бы я даже не решил оставаться здесь, на своем посту, чтобы не позволить недоброжелателям употребить во зло мое отсутствие, если бы даже я сам отправился в Голландию, я был бы все равно вынужден взять с собой моего друга г-на де Лаога; ибо он один досконально знает мое дело, поскольку провел в Гааге уже четыре месяца, стараясь его завершить. В данном случае он — это я; и необходимо, чтобы в Тервер поехал либо я, либо этот человек, обладающий моими полномочиями, потому что (я вынужден повторить это Вам) никто, кроме него или меня, не имеет ни права, ни полномочий передать в Ваши руки это оружие. Вы видите из этого, сударь, что какой бы дурацкий шум ни поднимали здесь вокруг этого дела, ничто не может помешать поездке г-на де Лаога, поскольку в Голландии общеизвестно на протяжении пяти месяцев, что именно он представляет там мои интересы в покупке, оплате и вывозе этих ружей.

Этого достаточно, сударь, чтобы дать Вам понять, как насущно важно, чтобы я, с документами в руках, дал министерству объяснения по поводу поездки моего друга; ибо, задерживая его во Франции, вы отнимаете у себя единственную возможность продвинуться хотя бы на шаг вперед в Зеландии. Все власти мира бессильны что-либо тут изменить без договоренности со мной. Вот заблуждение, от которого один я могу вас избавить; именно это я сейчас и делаю.

Это дело, сударь, приняло столь серьезный оборот, что никто (начиная с меня) не должен предпринимать ничего, в чем он не мог бы дать строгого отчета французской нации, которая готова нас допросить.

Разъяснив Вам все, о чем министр, только что занявший свой пост, мог сам и не догадаться, я вынужден заявить, сударь, что, если министерство будет в дальнейшем действовать вразрез с этими данными, я снимаю с себя отныне всякую ответственность и перелагаю груз ее на исполнительную власть (о чем и имею честь ее предупредить). На протяжении пяти месяцев я выбиваюсь из сил и трачу свое состояние ради блага отчизны, и никто меня не слушает, никто не облегчает мне дела! Десятки раз я подвергался обвинениям — не пришла ли мне пора обелить себя? Я знаю, министры, только что заступившие на этот пост, тут ни при чем; но пусть они, по крайней мере, не отдают никаких приказаний, не согласовав их со мной, когда речь идет о деле столь трудном, ставящем под угрозу и мой патриотизм, и мое состояние, и в котором разбираюсь я один; или пусть сами отвечают за все перед отечеством, чьим и интересам нанесен вред.

В ожидании Ваших распоряжений и с уважением к Вам, сударь,

Ваш и проч.

Подпись: Карон де Бомарше».

В то же воскресенье, 19 августа, я пришел вечером, в третий раз за эти сутки, к г-ну Лебрену. Я хотел оставить ему мое письмо, предварительно все с ним обсудив, с тем чтобы он передал его другим министрам, своим коллегам. Он меня не принял, отложив аудиенцию на завтра. Я явился в девять утра; он меня не принял. Тот же ответ: перенесено на вечер.

Придя домой, я нашел там незнакомца, что-то писавшего у моего привратника (читатель, удвойте внимание).

— Мне поручено, — сказал он, смеясь, — сделать вам предложение от имени одной австрийской компании относительно поставки ваших ружей; я писал вам, чтобы испросить встречи.

И он продолжал, пока мы прогуливались перед домом:

— Знакомы ли вы, сударь, с господином Константини?