Горы и оружие - Джеймс Олдридж

Таха проводил Кэти взглядом. Но и после ее ухода он не стал ничего говорить, пока, выйдя за ворота, они не зашагали к бульвару Сен-Жермен.

— Вы ведь не знаете: две недели назад, когда отец проезжал через хелалийскую деревню, в него стреляли и ранили в грудь.

Мак-Грегор застыл, как застывают на месте персы при известии о катастрофах, болезнях, смертях.

— Нет. Не знаю. И как он теперь?

— Стреляли из малокалиберного карабина, пуля прошла насквозь и кусочек ребра вышибла. Но обошлось.

— А кто стрелял?

— Полоумный изувер-калека по имени Ками Белуд. А затем хотел удрать в отцовом джипе, но мои родственники застрелили его — и глупо сделали.

Они шли бульваром; мимо плыли «симки», «ситроены» и «пежо» — густо, как семга, идущая вверх по реке, к потаенному нерестилищу.

— Лучше было оставить этого тупого ишака в живых. Прижать бы его — он бы нам все рассказал. Тратить на такого пулю есть смысл, только если требуется ему рот заткнуть.

Сам-то Таха сумел бы сдержать палец на курке, но родня его, пояснил он, состоит не из революционеров, а из людей старозаветных, необузданных, расходующих свой запал на глупую месть.

— Руку Белуда явно кто-то направлял, — сказал Мак-Грегор. — Сама она не поднялась бы у него.

— Теперь уже не узнаем, кто стоял за этим: американцы, англичане, иранцы или турки. Но так или иначе, а организовал покушение ильхан. Старый пес прислал в Париж сына. Они с вас глаз теперь спускать не будут.

— В Париже — не в горах.

— Хоть и в Париже, а все равно остерегайтесь, — как бы вскользь сказал Таха.

— Остерегаться чего? Что они могут мне сделать?

— Каждый здешний курд наверняка уже знает, что вы разыскиваете пропавшие деньги. Причем знает, что на эти деньги будет куплено оружие.

— С самого начала было ясно, что огласки не избежать, — сказал Мак-Грегор.

— А если не остережетесь — не избежать и того, что деньги и оружие в конце концов достанутся ильхану.

— Не будем об этом, Таха. Это на ответственности Комитета…

— Ильхан нацелился прибрать Комитет к рукам.

— Каким образом?

— Оттеснив кази и моего отца. Загнав их подальше в горы. Почему, думаете, тот юродивый стрелял в отца? Это ильхан — для устрашения.

Свернув у «Одеона», они улицей Расина подходили теперь к Латинскому кварталу. В конце бульвара Сен-Мишель собралась небольшая демонстрация: на всем левом берегу ощущалась в людях взбудораженность. Боковые улицы на их пути густели полицейскими на мотоциклах, солдатами отрядов безопасности, жандармами, как шахматными фигурками доска. В дверях boulangerie (булочной (франц.)) стояла булочница с кошкой на руках; кивнув на полицию, она горько пожаловалась Мак-Грегору:

— Весь квартал окружили. Укупорили нас со студенческим сбродом. И теперь этот сброд начнет бить у меня стекла.

— Думаю, нам благоразумней будет убраться отсюда, — сказал Мак-Грегор Тахе. — Вряд ли ты захочешь, чтобы полиция пригляделась поближе к твоим документам.

— Проводите меня в метро, которое идет на… — Таха достал клочок бумаги из кармана куртки: — На Вожирар.

— Зачем тебе туда?

— Там Хаким живет, студент-медик, у него комната возле мастерских на улице Вожирар, — прочел Таха по бумажке.

Войдя в ближайшую станцию метро, они остановились на лестнице и стали разбираться по висящей большой карте. Определили маршрут, затем Мак-Грегор проводил Таху на платформу и в ожидании поезда спросил, не нужны ли ему деньги.

— Нет, дядя Айвр. Не нужно ничего.

— Как долго ты намерен пробыть здесь?

— Это от вас зависит, — сказал Таха, — от того, удастся ли вам спасти деньги.

Мак-Грегор вздохнул. Он посадил Таху в поезд на Монпарнас, проводил его взглядом — запертого в стеклянной парижской клетке паренька, садящегося на скамью среди продавцов, машинисток, клерков европейского большого города. Казалось, Таха ничего вокруг не замечает — словно нет в Париже ничего такого, на что стоило бы тратить внимание.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Пийе-Виль оказалась кривой, как козья ножка, улочкой. На одном ее конце Ротшильды только что выстроили коробку из камня и стекла для своего коммерческого банка. На другом конце тяжелели твердыни Национальной страховой компании, возведенные полвека назад. В промежутке стояли друг против друга два типично парижских дома. На одном, на старой медной дощечке Мак-Грегор прочел: «L. F. amp; Cie», то есть «Братья Лазар и компания», вторая знаменитая банкирская фирма Парижа. Дом же, стоящий напротив, был снабжен табличкой размером с визитную карточку, и на табличке значилось: «Мозель». Дом был высокий, красный, изобиловал окошечками.

Мак-Грегор позвонил, подождал, и ему открыл старик в кожаном фартуке. Не говоря ни слова, он провел Мак-Грегора в превосходно сохранившийся салон в стиле Луи-Наполеона, пахнущий полиролем. Затем старик скрылся на минуту, а вернувшись, пригласил в широкий лифт, и они поднялись на верхний этаж, точно в другой мир. У коридоров с серомасляными стенами, толстыми коврами, крашеными дверями, у всех поверхностей был стерильный мозелевский вид. Мак-Грегор услышал стук пишущих машинок, но они звучали почти по-домашнему, а столовая, в которой ждал его Мозель, напоминала красивую голландскую кухню — неярко белая, с кафельным черно-белым полом и приятным глазу голландским очагом.

— Я перед обедом обхожусь без аперитивов, — сказал Мозель. — Но вы, если желаете рюмочку…

Мак-Грегор отрицательно качнул головой.

— Итак, прошу к столу, а затем посетим «Сеньорию», я там сведу вас с человеком, могущим помочь. Разумеется, я исхожу при этом из предположения, что от меня требуется лишь одно: дать вам направление, в котором нужно действовать.

— Совершенно верно.

Они сели за стол с клетчатой скатертью и туго накрахмаленными белыми салфетками, и женщина в белом халате подала белый луковый суп.

— Меню у нас здесь для всех единое, — сказал Мозель, — но если что-нибудь вам не по вкусу, то не насилуйте себя — придумаем, чем заменить.

— Я не привередлив, — сказал Мак-Грегор.

— Прежде чем обсуждать что-либо, — продолжал Мозель, осторожно пробуя суп, — я желал бы в порядке сугубо конфиденциальном выяснить одну деталь. Она то и дело всплывает в связи с вами. — Он улыбнулся Мак-Грегору обезоруживающей улыбкой.

— Пожалуйста.

— Мне это совершенно все равно и ничего для меня не меняет, но я не люблю действовать, не уяснив ситуации.

— Понимаю, — сказал Мак-Грегор, зная уже, о чем пойдет речь.

— Верно ли, что тех турок убили вы — лично вы?

— Да, верно, — сказал Мак-Грегор.

Мозель поглядел на него с любопытной улыбочкой, словно ожидая дальнейших объяснений. Но Мак-Грегор молчал, и Мозель проговорил:

— Поразительно. Вы продолжаете меня удивлять.

— А в какой связи находится это с курдскими деньгами? — спросил Мак-Грегор.

— Человек, с которым вы сегодня встретитесь, — турок, полковник Сероглу.

— Фамилия вроде бы греческая.

— Нет. Самый, что ни на есть, турок, — сказал Мозель. — Представляет в Европе турецкую контр какую-то там службу и располагает удивительно крупными средствами. Часть этих ассигнованных ему средств исходит, вероятно, от американцев, хотя он их явно не терпит. Так вот, он может вам задать тот же вопрос, что и я.

— Но при чем здесь турок? Какое он имеет отношение к курдским деньгам?

— В руках у Сероглу все документы, которые были у вашего курдского приятеля — у того исчезнувшего юноши.

И Мак-Грегор понял, что напрасен был его молчаливый зарок не иметь больше дела с турками. Он спросил Мозеля, каким образом попали документы в руки именно к туркам.

— Понятия не имею, — пожал плечами Мозель. — Документы-то попали, но не деньги.

— А деньги где сейчас, вы не знаете? — спросил Мак-Грегор.

— В одном из парижских банков. Точнее, в парижском филиале одного из иранских банков — фарсского.

— Название мне незнакомо.

— Это частный банк, филиал основан в Париже лет двадцать тому назад.

— Но какой же курд стал бы помещать эти деньги в иранский банк — идти на такой риск?

— Об этом я не подумал, — ответил Мозель.

Пустую тарелку Мозеля убрали, унесли недоеденный суп Мак-Грегора, и он рассеянно уставился на поданную форель.

— И еще одно скажите мне, — произнес Мозель, наливая Мак-Грегору стакан швейцарского виноградного сока. — Если вам удастся получить эти деньги, то что вы, собственно, с ними намерены делать?

— Вернуть их курдам, — ответил Мак-Грегор.

— Так. Но для чего им нужны эти деньги? Для уплаты за приобретенное оружие?

— Это меня не касается.

— Это очень может вас коснуться, — сожалеюще пожал Мозель плечами. — За документами вашего юного курда охотятся также двое здешних торговцев оружием. Одного из них, голландца, зовут Сеелиг, а второй, компаньон его, — англичанин по фамилии Стронг или Форт. (Strong — сильный (англ.). То же значение у французского слова forte. — Здесь и далее примечания переводчика.) Что-то в этом роде. Вам приходилось о них слышать?