Трудовые будни барышни-попаданки 3 - Ива Лебедева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне грозят такие ситуации? — непринужденно спросила я. А сама вспомнила и убиенного чиновника, и слухи про сахарный завод, и недавние похождения Алексейки.
— Надеюсь, что нет. Очень надеюсь. На этом разрешите откланяться.
Я проводила дядю-котика. Когда Ванька подавал ему шинель, особый чиновник странно взглянул на паренька, а тот — на него.
Не тот ли это дворовый человек, что был «недостаточно вежлив»? Впрочем, как в мое время говорили — проехали.
— Не сомневаюсь, мы расстаемся ненадолго, — сказал гость из экипажа. — Мне известно, Эмма Марковна, что важные решения вы обдумываете быстро.
Я пробормотала какое-то стандартно-вежливое дорожное пожелание, вернулась в дом, переобулась в калоши и решила прогуляться по хозяйственным службам.
М-да, осадок пакостный. Будто на пол плюнул уходя. Надеется он, что мне ничего не грозит. И я надеюсь. Вот только совпадают ли наши надежды?
Поскорее отправить гонца Мише с этой интересной новостью. И попытаться намеками, понятными только нам, выразить все тревоги. И лучше, чтобы он поскорей бы приехал и я все сама ему рассказала. И он, как всегда, найдет выход.
Да, расслабилась я после недавней встречи. Попала в ситуацию, с которой не справиться мне самой. Хорошо ли это…
— Эмма Марковна, поговорить с вами дозвольте, — раздался голос из-за спины.
Глава 27
Я обернулась. Передо мной стояла Марфа-скотница, умная, ответственная баба. Из тех работниц, которым уделишь время без всякой досады. Да и хороший повод отвлечься от проблем, решая чужую. Просто так бабы к барыне не обращаются.
И я не ошиблась.
— Эмма Марковна, будьте защитой, не дайте дочкино счастье порушить!
Да, тут не бревен попросить избенку починить. Я вздохнула, приготовившись погрузиться в семейную проблему.
— Что такое, Марфуша?
— Да вот, Ванька-привратник дочке моей голову задурил. Ульяша с Семеном сговорилась прошлой осенью, он парень дельный, сами знаете. И я рада, и матушка его.
Я кивнула. Пахарь Сема, парнишка лет семнадцати, был сильным и спокойным — такому можно стальной плуг доверить. И мужем будет надежным.
— Сговорились они, только у Семена дед после Пасхи помер, на Красной горке не с руки жениться было, решили свадьбу до осени отложить. А еще до того, на Святках, Ванька девку дурить принялся. Шибко она ему приглянулась, когда на санях с горки катались. Стал к ней подкатывать: «Зачем, Улька, тебе мужик-пахарь, лучше за меня пойди. Не смотри, что годами Семки моложе, скоро я камеринером стану да вольную получу, и ты вольной будешь».
— Камердинером? — удивленно переспросила я. — Кто же ему такое мог наобещать?
— Какой-то барин чужой, — сказала Марфа. — Однажды Ванька угостился с перебором, он же малец мальцом, хоть и взрослого парня корчит. Развезло его, он и наплел Ульке: мол, чужой барин скоро в Голубках хозяйничать начнет, я ему услужу, он меня камеринером сделает и на волю отпустит. А потом, когда пожар случился да лихие люди, под шумок…
Скотница на миг замолчала. Задумалась, как не опечалить барыню недобрым воспоминанием. Я молчала тоже — с каждой фразой история выглядела все загадочней и страшнее. И похоже, и часа не прошло, как я простилась с тем самым барином, что хотел хозяйничать в Голубках.
— Ну, с тех пор как пожар случился в коровнике и все прочее после, Ванька про Ульку забыл. Как-то она его сама поймала, напомнила про чужого барина и вольную. А он ее чуть не прибил — добро, она и сама легко зашибет. Ванька кричать стал: «Не было никакого чужого барина, забудь про него!» Так как же забыть такой посул? И Семен теперь на нее косо смотрит.
Я глубоко вздохнула. Безмолвно сосчитала до пяти. Начала с самого легкого.
— Вот тут Ванька прав. Пусть Ульяша про него забудет. И за Семена собирается. Я сама с ним поговорю. И со свадьбой помогу, и с приданым невесте. Так что ступай и не сомневайся — быть твоей дочке за хорошим мужем.
Марфа-скотница повеселела и ушла. А я погрустнела. Впереди был очень плохой разговор. Предстояло открыть тайну, о содержании которой я начала догадываться.
Говорили в конторе, с глазу на глаз. Ванька явился не сразу. Шел медленно, опустив глаза. А взглянув на меня, застыл — все понял.
— Ванюша, так какой чужой барин мимо меня тебе вольную сулил? — спокойно спросила я.
Паренек сделал два шага. И медленно опустился на колени.
— Простите, Эмма Марковна…
— Так какой барин? — повторила я вопрос, добавив в голос чуток металла.
— Барин-чиновник, что сегодня приезжал, — прошептал мальчишка.
Счастье дяде-котику, женишку, что укатил. Но его сейчас нет. Есть Ванька-дурак. Ему и отвечать.
— Так что же он тебе сделать велел? И почему ты решил, что он будет барином в моем поместье⁈ — Я постаралась не крикнуть, но, похоже, не смогла.
— Хочет он жениться на вас, Эмма Марковна. А если я помогу, то, как только станет барином, вольную сразу мне выправить сулил. Попросил мокрого сена в коровнике насыпать, сверху — сухого, чтобы большого пожара не случилось. Свечу горящую поставить. А потом… потом, — прохныкал парнишка, — едва народ на пожар сбежится, тогда ворота отворить. Говорил — шутку такую задумал, после которой он вашим женихом станет, а там и барином в Голубках, и сам начнет вольные выписывать. И меня отпустит, и Ульяну…
Наверное, минуту я себя не помнила. Удержалась, чтобы не пнуть эту заплаканную рожу, на самом деле — ребячью мордашку. Но кричала, не сдерживалась. А потом замолчала, пытаясь вспомнить, какие же угрозы успела выкрикнуть
— Эмма Марковна, вам решать, продать меня или в некруты сдать, — дрожащим голосом проговорил Ванька, — только матушку мою пожалейте. Она стара, работница плохая, другой родни нет. Не позвольте ей с голоду помереть!
Да, перспектива. В рекруты такого, пожалуй, не возьмут — мал.
Продать? Не могу я так вот взять и продать человека, будто немодную куртку на авито. Плохая из меня барыня.
Да и, глядя на это красное, зареванное, теперь совершенно детское лицо, я поняла, что он и так был наказан с той минуты, когда узнал, что украли детей. Старался поскорей сообщить мне страшную весть, когда мчался курьером, а потом больше всех радовался, когда малыши нашлись. После от детей не отлучался, охранял. Знал бы, чем обернется его шутка, — никогда бы на нее не пошел. Надеялся, что не откроется, за месяцы-годы искупит ее. Вот как получилось…
Может, и стоило бы поднять за шкирку, сказать: «Прощаю, дурачок». Но не поймет такую доброту. Не та эпоха. Остается один вариант, самый простой, для него понятный и — простите, гуманисты, — в этой ситуации самый добрый.
— Только ради матери твоей, — громко и строго сказала я. — Беги приведи Еремея.
Ванька всхлипнул, вскочил, кинулся из конторы, будто за премией мчался, и через три минуты едва ли не втащил кучера.
— Он всерьез провинился, — сказала я. — Отведи на конюшню и накажи сейчас же, все дела отложив. Сам сделай, другому не доверяй. За что наказан, ему запрещаю говорить, тебе — спрашивать.
— Строго наказать? — деловито спросил Еремей.
«Не жалея рук, как самую сидорову козу из всех сидоровых коз», — подумала я.
— Без вредительства, но и без пощады. Неделю ему сидячей работы давать не буду.
Честное слово, лицо мальчишки вспыхнуло радостью.
— Барыня, вы меня взаправду простили⁈ Любую работу дайте мне, все сделаю! Бога молить за вас буду! А уж маменька моя…
— Давай, парень, порезвей, — прервал его кучер, — я собрался жеребчика объезжать, а тут ты, виноватый на мою голову.
Еремею я все же велела немного обождать, пока Лушка не приведет малышей и я не пойду с ними гулять в сад, подальше от конюшни. Уж неведомо, что хуже: если малые узнают, что их верного сторожа секут за непонятную вину, или если им станет известно, в чем его вина.
* * *
«Открылись любопытные обстоятельства. Во-первых, небезызвестный вам дядя-котик решил устроить праздник в Малиновке со мной в главной роли. Во-вторых, стало известно, что он — организатор вождя краснокожих. Я была бы очень рада вашему визиту и последующей беседе о законности и правопорядке».
Пожалуй, достаточно. И свадьба, и похищение детей зашифрованы в кинообразы, понятные лишь Мише. С письмом уже поскакал посыльный — мужик Федька, мечтавший
