Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Подумаешь, отшельник! Ты бы помотался по коридорам дворца, поулыбался вельможам, — так тебе кобры показались бы средоточием любви и благожелательности, а лес — самым безопасным местом на свете… Но… — тут Митра обычно прищуривал глаза, словно стараясь разглядеть что-то вдали, и сладкая, почему-то ненавистная мне улыбка, делала его лицо похожим на морду пьяного рак-шаса. — Если бы ты видел как в праздник под песнь свирелей выходят храмовые танцовщицы, красотой подобные небесным девам-апсарам. Как они нежны с воинами, уходящими в поход! У меня была одна… Да знаешь ли ты, что такое любовь?! Или у вас в деревне… Эй, что с тобой, Муни?

Я услышал искреннее беспокойство в словах Митры, и шероховатая боль пробужденных воспоминаний сменилась бархатным прикосновением чужого сочувствия.

В конце концов Митра понятия не имеет о том, что я пережил, и поэтому винить его за насмешку просто глупо… Но ведь я ему ничего не сказал, что ж он так взволновался? Я изобразил на своем лице улыбку:

— Я просто задумался. Причем здесь твои сло ва?

Митра поморщился:

— Неужели Учитель тебе не сообщил, что врать нехорошо?

— Но почему ты решил, что именно твои слова меня задели?

— Потому что почувствовал твою боль! Имен но от моих слов! Прости! Ты знаешь, я иногда люблю немного подразнить, но это не со зла. Мит ра замолчал. Я, пожалуй, впервые отметил четкие правильные черты его лица, умные, хоть и на смешливые, глаза. Он ждал моего ответа — как некого знака взаимного доверия. Промолчать — означало оттлокнуть. Поэтому я сказал:

.— У меня там осталась девушка, отца которой убили твои друзья.

— А что же ты?

— А что я! Я же не воин, как ты.

Когда я рассказал, как было дело, Митра вскочило циновки и тигром заметался по пещере.

Эх, был бы я с тобой! Я бы разогнал их своим мечом. Мой меч! (Кажется, он не мог долго думать о чем-нибудь кроме оружия.) Еще одна потеря. Тебе не понять, Муни, как я заботился о нем! У меня было волшебное снадобье, настоенное на рогах козы, помете летучих мышей и травах со священной горы Химавата. Торговец, который продал мне его за золотой браслет, говорил, что если натирать клинок этим снадобьем каждый день и произносить священные заклинание, то меч будет разрубать камни!

Ну как, разрубал? — спросил я, радуясь, что сменилась тема разговора.

Я еще не сошел с ума, чтоб подвергнуть свое оружие такому испытанию. Впрочем, теперь это лишь воспоминания. Мой клинок валяется где-нибудь в лесу. Но тебе, Муни, не нужно оружие — у тебя же есть брахма.

— У меня ее нет, — грустно сказал я.

— Как это нет? Есть. Я же чувствую, — сказал Митра и осекся, глядя на изменившееся выражение моего лица. — Ты считаешь?…пробормотал он.

— Спроси Учителя, зачем бы иначе он стал с тобой возиться.

В этот момент в келью вошел риши. Я взглянул в его глаза и понял, что угадал правильно. Сердце Митры было зрячим.

— Удивительно, что он сам никогда об этом не подозревал, — сказал Учитель, — впрочем, во дворце слишком шумно, чтобы услышать соб ственный внутренний голос. Ты, Митра, мог бы дожить до глубокой старости, так и не узнав, что загубил в себе дваждырожденного. Понадобилось полежать в джунглях без сознания и пообщаться с двумя брахманами, чтобы в ответ на наши при зывы в тебе пробудилось эхо.

Тут мой Учитель повернулся ко мне:

— Что с тобой, Муни?

Учитель всегда так чутко улавливал мои настроения. Но разве мог я признать, что низкая, недостойная дваждырожденного, мысль пробудилась в моем сознании. Почему беспощадная власть кармы подарила внутреннее зрение Митре — самоуверенному, довольному жизнью наемнику? Почему этот дар не получила моя Нанди — чистая, чуткая душа, бьющаяся в серых сетях дхармы своей общины? Митра и так был счастлив, для чего ему еще и это? А потом мне стало стыдно за свои мысли. Разве Митра виноват в том, что случилось с Нанди.

Нет, — внятно сказал Учитель, — никто ни в чем не виноват. Было время, когда все люди обладали брахмой. В Сокровенных сказаниях упоминаются существовавшие до нас иные расы. Они были подобны богам.

Это как? — не выдержал Митра.

Они не отделяли себя от окружающих предметов, живых существ, явлений и постигали их сущности путем коротких или длительных воплощений. Каждый был всеми, и во всех жила частица каждого. Поэтому не прерывалось накопление знаний, не спадало напряжение поля брахмы, и не было смерти в нашем понимании этого слова, ведь никто не исчезал бесследно.

А сейчас кто-нибудь из тех остался?… — с надеждой спросил я.

Учитель покачал головой:

Говорят, в горах на севере еще есть ашрамы владык брахмы, чьи сердца способны вмещать весь мир. Их называют Махатмами — Великими сердцами. Они хранят силы и мудрость ушедших рас. Нам же передались в наследство лишь чакры, словно потухшие очаги предков, в которых мы еще иногда можем разжечь свой огонь.

А куда делись эти люди? — спросил я.

Их землю поглотил океан. И все, что осталось от них — легенды, песни чаранов. Можем ли мы поверить им? — и, прикрыв глаза, будто вспоминая, он на распев произнес:

«Не было человеческой деятельности. Стоило лишь помыслить, и результат — вот он». Так в Сокровенных сказаниях описываются способности наших предков. Тех, кто спасся после того, как вода поглотила наши южные земли, осталось слишком мало. Общее поле брахмы, накрывавшее все страны благим зонтом, было нарушено. Как можно понять из Сокровенных сказаний, оставшиеся в живых люди-боги вдруг обнаружили, что в лесах и горах обитает масса людей, неспособная воспринимать брахму, лишенная света знаний, но сильная и жизнеспособная. И представители старой расы начали учить людей возделывать поля и рыть каналы, брали в жены девушек молодых народов, рассеиваясь среди них, забывая законы погибшей земли. Они пригоняли тучи, чтобы спасти землю от засухи, учили людей строить города. А люди в этих городах сооружали дворцы и тюрьмы. Научившись выращивать злаки, они, тем не менее, продолжали охотиться на животных. Очевидно, прошло некоторое время, пока две расы смешались. Все меньше стало рождаться детей, способных ощущать брахму. Страшная беда духовного одичания ударила, как карающая молния, и по тем, кто правил, и по тем, кто возделывал землю. Начались войны. Многие погибли. Очевидно, тогда и была создана Высокая сабха, объединившая в общину оставшихся в живых обладателей брахмы. Из прошлого в будущее протянулась блистающая цепь преемственности. Для нее по всей земле мы ищем детей, наделенных брахмой. Для нас драгоценен каждый, кто способен увидеть свет, независимо от того, в каком роду он воплотился. Мы все в узоре равны на пути к совершенству. И Митра — один из нас — он твой и мой брат.

Мы жили в ашраме впятером: Учитель, двое послушников, кухарка и сторож. Двое последних были выходцами из деревни, крыши которой мы видели в ясную погоду из нашей обители. Они часто ходили туда за продуктами или на деревенские праздники. Иногда к подножию горы приходили местные жители, нуждавшиеся в мудром совете или врачевании. Тогда они ожидали в тени пальм у родника, пока к ним спустится Учитель, всегда терпеливо выслушивавший их и оказывавший необходимую помощь. Нам с Митрой общаться с пришельцами из внешнего мира не запрещалось, но Учитель объяснил , что пока мы не научимся управлять пробудившейся в нас брахмой, любое влияние извне может оказаться разрушительным. Кроме того, мы и сами в этот период могли представлять собой угрозу для окружающих, так как неосознанно вторгались в чужое сознание, нарушая гармонию. Впрочем, тогда я слабо представлял, что это значит. После убогой лесной хижины каменные стены моей кельи казались мне чертогами дворца. Циновка, брошенная на охапку сухих душистых трав, дарила сладкий сон. Сквозняки свободно гуляли по каменному полу, неся прохладу даже в самые жаркие дни. Просыпаясь с восходом солнца, я неизменно вставал отдохнувшим и свежим. Затем мы с Митрой сбегали вниз по каменным ступеням к роднику, совершали омовение его ледяной водой, чистили зубы веточкой баньяна, росшего неподалеку. Потом в прохладном полумраке пещеры мы выполняли предписанные Учителем физические упражнения, принимая различные позы, чувствовали, как кипение жизни приобретает упорядоченный могучий ритм. Сила наполняла все тело радостным чистым потоком. Потом мы пили коровье молоко и ели пресные рисовые лепешки — итли, которые готовила вставшая еще раньше нас кухарка. После этого начинался день, полный обычных житейских трудов: сбор хвороста, поиск лечебных трав и плодов, мытье полов в наших кельях и большом зале. Учитель эти обыденные труды называл йогой и часто повторял:

— Труд превращается в способ совершенства и развития, если вы делаете его не по принуждению, а с мыслями о целях своего служения, если каждое, даже самое слабое, усилие превращается в испытание воли и умение подчиняться… После дневной еды, состоявшей в основном из сваренных овощей и риса, обильно сдобренного специями, Учитель беседовал с нами, разъясняя законы, по которым живут люди в разных странах, рассказывал о путях звезд и рек, о разных традициях и языках людей. Митра, хоть и воспитывался при дворе, но тоже, как и я, плохо представлял себе образ жизни людей, не принадлежавших к его сословию. Он понятия не имел ни о храмовых обрядах, ни о труде земледельца.