Кот и крысы - Далия Трускиновская

И приосанился этак задиристо, глядя с вызовом. И точно - в шпажном бою Архаров был ему не соперник, князь прекрасно видел явную непригодность обер-полицмейстера к этому занятию.

Возможно, Архарову все же удалось бы неторопливо и спокойно развязать язык этому наглецу и даже добыть от него важные сведения. По крайней мере, установить, сюда ли удрал денщик Степан с последним посланием своего горемычного барина.

Но вмешался Левушка.

Нельзя сказать, что у преображенцев была в обиходе трогательная забота друг о друге. Ни Архаров Левушку с ложечки кашкой кормил, ни Левушка ему в нежных чувствах изъяснялся. Но офицеры, которые вместе школят солдат на плацу, проводят стрельбы, ездят в манеже и машут шпагами у одного фехтмейстера, много друг про друга знают. Вот так и Левушка знал, что ноги у старшего товарища, может, и сильны, да коротковаты и неспособны к быстрым прыжкам, что и рука крепка, да кисть малоподвижна.

А в князе он сразу увидел зловредного противника.

Бойца, истосковавшегося по склоке и настоящему бою, фехтмейстер не в счет, ему за это деньги плачены…

Он угадал - князь Горелов-копыто, сбежав в Москву и устав ждать за приверженность свою к покойному императору каких-то несусветных кар, возвращаться в Санкт-Петербург незваным посчитал ниже свого достоинства, а от скуки и от великого недовольства стал каждый день заниматься с французом, которого прихватил с собой из столицы. И ему безумно хотелось хоть как-то уязвить весь тот мир, что, будучи им брошен, и его, в свою очередь, беззаботно вычеркнул из списков.

Архаров был человеком, который одним своим существованием, даже незримый, его безмерно раздражал. Вся Москва недоумевала - как лихо граф Орлов поставил на самые значительные должности своих людей. Человек, за чьей спиной стоят братья Орловы, главные затейщики переворота, виновники смерти императора Петра Федоровича, уже по одному этому был князю ненавистен. А тут и сам пожаловал.

Всех этих умопостроений Левушка не совершал - а просто ощутил опасность для Архарова и сделал то единственное, что пришло на ум, - принял удар на себя.

– Коли вам длина моей шпаги любопытна, так я и обнажить могу! - объявил он быстро, пока Архаров еще только изобретал достойный ответ. И шагнул вперед, не то чтобы заслоняя собой приятеля, это было бы уж чересчур, а всем видом показывая: по части шпажного боя он тут главный.

– А коли нет? - глумливо спросил князь.

– Тучков, уймись, - безнадежно приказал Архаров.

– Коли нет - так мне длина вашей, сударь, шпаги любопытна. А что до бесстыжего вранья, так я любого вруна берусь отучить! И не раз доводилось!

Левушкин задор показался было князю забавным, но юноша действительно выхватил из ножен шпагу. И стоял, готовый в любой миг принять должную позитуру.

– Да и мне доводилось хорошим манерам обучать! - с тем князь выхватил свой клинок.

Тут оба противника сообразили, что комната, даже просторная, для таких стычек - не место.

– За мной, живо! - велел князь и быстрым шагом понесся по коридору к бальной зальце, в которой был устроен фехтовальный зал. Левушка - следом.

– Дурак! - бегом догоняя его, крикнул Архаров. - Кафтан сними!

Он на ходу помог Левушке скинуть нарядный, вышитый букетами, кафтан, и преображенец остался в довольно длинном камзоле, не имевшем стесняющих движение рукавов. То же самое сделал в зале Горелов-копыто - и ждал Левушку, да еще скоренько расстегнув все пуговицы, ради пущей свободы фехтующей руки.

Левушка прямо от дверей бросился в атаку.

Глядя на долговязого, словно бы не знающего, куда девать длинные руки, Левушку, никто бы не подумал, что в полку поручик Тучков - один из лучших фехтовальщиков, что стальные пальцы музыканта, ложась на эфес, чувствуют клинок так, как если бы эволюции клинка были музыкальными фразами и разыгрывались по нотам.

Он был силен и в нападении и в защите, а главное - уж коли чем увлекался, то доходил до крайности, и скрестил шпаги со многими офицерами, которых в Санкт-Петербурге считали мастерами шпажного боя. Это были учебные поединки, но они научили Левушку считаться со всяким противником. Князь же годами только своего фехтмейстера и знал.

И сам не подозревал, насколько он отяжелел…

– Штос! Укол! Штос! Еще укол! - кричал, разгорячившись, Левушка и бросился в последний выпад. - Третий укол, сударь! Довольно ли с вас?

– Тучков, хватит! - безуспешно призывал Архаров. - Миритесь, господа!

– Какого черта! - отвечал князь, продолжая бой. И даже распорол Левушке рукав рубахи. Делать этого не следовало - вложив душу в удар, он чересчур открылся и тут же ощутил на шее острие клинка.

Левушка молча стоял перед ним, чуть приоткрыв рот, и его круглая мальчишеская рожица окаменела. Он был готов вонзить шпагу противнику в горло - и князь вдруг понял, что так оно и будет.

Но сказать ничего не мог - от злости лишился употребления языка.

Архаров тоже вытащил шпагу - для того, чтобы ударом снизу прервать это противостояние и заставить противников разойтись.

– А ведь и всего-то просил вас, сударь, что два слова сказать, - скучным голосом произнес он. - Получали ли письма от господина Фомина и было ли в тех письмах что, связанное с его кончиной. Про полученные вами письма мы знаем. И нам остается думать, что и про кончину вам тоже немало известно.

– На Лубянку меня свезете? - спросил князь. - Стыдно дворянину якшаться с кнутобойцами!

– Стыдно дворянину лгать! - выпалил Левушка. И чуть было не затеял снова драться, но Архаров неожиданно переложил шпагу в левую руку и поднес к его груди плотно сбитый кулак. И глянул сердито.

– Пошли отсюда, Тучков. Дури много, а толку мало.

– Как скажешь, Архаров.

Они неторопливо вдели шпаги в ножны, повернулись и пошли прочь, не озаботившись прощальными поклонами.

– Кажись, врага нажили, - сказал Архаров уже в карете.

– Дурак он, - отвечал Левушка, - а не враг. Засел на Знаменке, как сыч в дупле, одна злость в нем осталась.

– Почуял?

– А то…

Какое-то время ехали молча. Левушка все не мог понять, что мешает князю Горелову вернуться в Санкт-Петербург. Кроме всего прочего, московское прозвище «копыто» там уж не будет в употреблении. Наконец спросил.

– Полагает себя особой столь высокого ранга, что его явление переполошит весь двор, и тут же ему припомнят приверженность к покойному государю, - объяснил Архаров. - А десять… больше, двенадцать лет прошло! Для государыни он - все равно как если бы из Америки приехал. Ну, князь, эко дело, мало ли при дворе князей.

– Может, он как раз этого боится? Не того, что переполошатся, а того, что не заметят? - разумно предположил Левушка.

– И то верно. Только сам себе в этом признаваться не желает. Князь!

– Дурак, - подтвердил прежнюю свою оценку Левушка.

– Но сей дурак что-то знает про Петрушу Фомина, царствие ему небесное… - тут Архаров осекся. Коли верить попам, самоубийцу на том свете ждало отнюдь не царствие небесное, а вечные муки.

Однако ж Фомин попал в беду не только по своей глупости и доверчивости. А еще и потому, что некий преображенский капитан-поручик, оказавшись на обер-полицмейстерском посту, проворонил появление в Москве шулерской шайки, которая совсем уж нагло орудует, пускаясь во всякие маскарады и не смущаясь убийствами.

Несколько поразмыслив, Архаров решил, что он имеет право просить для Фомина царствия небесного. Имеет - и все тут…

– А это, Николаша, Москва, - отвечал, не заметив богословской ошибки, Левушка. - Вот и старая дура знает что-то, хочет найти Варвару, а молчит. Вроде как ты правильно сделал, что меня послал, я тут не чужой, родни - хоть ее на плац выводи, рота образуется, а молчат! И косточки за спиной перемывают. Что в Петербурге - то сплошной разврат, а они тут - ангелы небесные!

– Все Гришке Орлову с братцами их богатства простить не могут, - по-простому добавил Архаров. - Кто ж вашим-то детям мешал впутаться в революцию?

Считалось хорошим тоном именовать июньские события 1762 года именно так, не бунтом, не государственным переворотом, - революцией, а совсем уж утонченно - шелковой революцией, потому что при смене царствующей особы крови почти не пролилось - разве что из разбитых в драках носов. А что касается загадочной смерти Петра Федоровича - так тут один только Алехан Орлов и знает правду. Может, и впрямь, как было объявлено, геммороидальные колики, геморрой - не та хвороба, которой хвастаются, как знать, возможно, государь ею и страдал. А может, и что иное…

– Им до князя Орлова тянуться - не дотянуться! - убежденно сказал Левушка. - Что он от государыни на прощание получил, это их с государыней дело. А отдарит по-царски! Им так не отдарить - кишка тонка!

– А что?

– Ты Ивана Лазарева помнишь?

Архаров задумался - вроде бы, так звали придворного ювелира. Оказалось - да.

– Ему его жены дядя камушек продал. А камушек - что грецкий орех, вот такой. Вывезен с востока. Чистейшей воды армаз, чуть в голубизну отдает. Сказывали - двести каратов! Цена ему - не выговорить, и потому Лазарев даже не всякому такой товар показывает. Князю Орлову показал. И вот теперь переговоры о продаже ведутся. Лазарев пятьсот тысяч просит…