«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник - Александр Лысёв

— Что это за маскарад, господин лейтенант? — поинтересовался Берзиньш, высовываясь из-под тента и кивком головы указывая в сторону артиллерийской колонны, когда их командир вернулся назад.

Кнапке с подножки кабины заглянул в кузов. Дежурно поправил:

— Товарищ капитан.

— Так точно! — отчеканил Берзиньш.

— Желают воевать против большевиков, — сделал движение подбородком в сторону советских артиллеристов Кнапке и пробуравил взглядом Земцова.

— И что же? — как можно спокойнее поинтересовался тот.

Кнапке поделился информацией, полученной от немецкого офицера в мотоцикле:

— Горючее им дали. Замки, разумеется, сняли, самих разоружили. Едут сдавать пушки на сборный пункт.

— А что потом? — как можно безразличнее спросил Земцов.

— Расформируют, конечно. А дальше не знаю, — пожал плечами Кнапке. И, указав на продолжавшего расхаживать по дороге советского капитана-артиллериста, добавил:

— Возмущался, что им не дали сразу развернуть пушки и вступить в бой…

Они разминулись с батареей и двинулись дальше. Опять свернули с шоссе на проселок и остановились на развилке полевых дорог. Кнапке, сидя в кабине, что-то прикидывал по карте, когда воздух прорезал шум моторов. Из-за верхушек деревьев с ревом выскочила тройка истребителей с красными звездами на крыльях. Земцов быстро окинул их взглядом, моментально опознал хорошо знакомые ему еще по Испании тупорылые силуэты советских И-16. Один из «ишачков» отвернул и, сделав боевой разворот, со снижением пошел на полуторку. Все как по команде бросились из машины прочь. Залегли кто где успел. Длинная пулеметная очередь простучала по земле совсем рядом с машиной, выбивая высокие фонтанчики пыли.

— Свои! Свои! — заорал Берзиньш, с размаху бухаясь в траву после короткой перебежки.

Пронесшийся над ними самолет отчаянно взвыл и свечой ушел в небо.

— Тьфу, — выплюнул изо рта песок Хубе и, проводив взглядом удаляющиеся истребители, проворчал:

— Сталинские соколы…

— Вжились в роль, — буркнул Кнапке, поднимаясь с земли и отряхивая перепачканные в пыли галифе. — Молодцы…

Во второй половине дня после очередного сеанса радиосвязи они получили новое задание. До вечера гнали грузовик по проселкам, старательно объезжая оживленные шоссе. Где-то в стороне временами слышалась приглушенная канонада. Ночью переехали вброд мелкую речушку и расположились в небольшой лощине за ней. Кнапке объявил боевую задачу на утро и, назначив посты, разрешил всем пару часов отдыха.

До самого подъема Земцов так и не смог сомкнуть глаз. Отстояв свою смену, махнул рукой поднявшемуся было из кузова грузовика Хубе, шепнул тому негромко:

— Спи — я отстою…

Взъерошенный Хубе благодарно кивнул и скрылся обратно за бортом машины. Земцов поправил на плече ремень автомата и в очередной раз пошел неспешно выписывать круги по маршруту часового…

Мысли его неотступно крутились вокруг событий последних дней. Случилось, наконец, то, что являлось смыслом его существования без малого последние два десятка лет — он получил возможность продолжить свою борьбу с большевиками снова на родной земле. Ощущение того, что за спиной очищенное от них русское пространство, а движение вперед продолжается стремительно и безостановочно, вызывало из памяти самые заветные воспоминания двадцатилетней давности. Вот так же шли Земцов и его товарищи в девятнадцатом году, освобождая города и села русского северо-запада. Впереди были хорошо знакомые по гражданской войне места. Бесконечные бои и сражения, которые были в его жизни после, пыль чужих дорог, суетливые и бестолковые города Европы — сейчас все это меркло, становилось мелким и ничего не значащим по сравнению с делом освобождения своей Родины. Даже его личное, сокровенное как бы отходило на второй план и будто бы соглашалось с тем, что место ему пока что на втором плане, раз уж развернулись сейчас такие масштабные исторические события. Сейчас Земцов был исполнен ощущением, что наконец происходит то, ради чего он не сгибался и не шел на компромиссы со своей совестью все эти годы. От осознания, что он этого дождался, была настоящая, широкая и неподдельная радость. Конечно, война продолжалась, на ней гибли люди. Прежде всего — его соотечественники. Но, к сожалению, это были те правила игры, в которые его поставили двадцать три года назад помимо его воли. Вся Россия оказалась под властью этих чудовищных, бесчеловечных правил. Наверное, когда-нибудь они прекратят действовать, морок спадет и на родной земле снова восторжествуют законность и порядок. А еще не отравленная никакими распрями истинная вера, основанная на совести и подлинной любви к ближнему. И люди разберутся, кто есть кто на самом деле. Но прежде всего они разберутся в самих себе. Поднимут, очистят от грязи и лжи, сберегут свою подлинную историю и расскажут ее своим детям. Только само по себе это не случится. Для этого нужно продолжать борьбу любыми способами и средствами. Россия была, есть и будет всегда. И пока остаются люди, готовые биться за ту Россию, образ которой они носили незамутненным в своих сердцах эти двадцать три года, не все потеряно. Разумеется, неизвестно, чем закончится эта борьба. И как потом будут судить людей, принявших в ней участие. Как накажут и заклеймят их в случае неудачи, какую новую ложь и новые мифы возведут из страха, что правда о подлинной мотивации их поступков выплывет наружу. Но сейчас отказ от борьбы в угоду лукавым рассуждениям, продиктованным действительно непростыми обстоятельствами, уже будет заведомым поражением.

Позже Земцов услышит мнение о том, что позиция его и таких, как он, была неправильной. Будет приводиться масса аргументов об их заблуждениях и даже предательстве. Последнее вызывало у него искреннее недоумение. Он никогда в своей жизни никого не предавал. Напротив, он боролся с предателями, уничтожавшими русскую государственность, рвавшими на части куски из тела его Родины и убивавшими ее душу. Именно эти предатели уничтожали национальную Россию и все, что было ему близко и дорого. Именно они сначала свели на нет все усилия России во второй Отечественной войне, лицемерно назвав ее империалистической, а потом ввергли народ в братоубийственную гражданскую войну. Как же можно предать предателей своей Родины? К тому же он не только никогда не присягал им, но и открыто боролся с момента узурпации ими власти в его собственном родном доме. И то, что белый солдат Земцов в результате превратностей этой борьбы был вынужден временно покинуть свой дом, ровным счетом ничего для него и ему подобных не меняло. Дом оказался занят, выражаясь военным языком, оккупирован красной властью. И теперь Земцов шел освобождать свой дом от предателей и оккупантов. Тогда, летом сорок первого года, все это казалось ему простым, очевидным и понятным. В этой связи начавшаяся война между гитлеровской Германией и сталинским СССР была вторичной по отношению к не прекращавшейся с семнадцатого года ни на минуту войне гражданской. Даже если на этой гражданской войне временами и не стреляли так явно — она все равно шла в сердцах и умах. Все воспринималось Земцовым и его единомышленниками именно так, а не наоборот. Было бы удивительно и непоследовательно с их стороны, если бы они тогда расставили приоритеты по-другому.

Разумеется, они прекрасно понимали, что немцы преследуют в России сугубо свои далеко идущие цели, помимо декларированной ими борьбы против большевизма. Однако, во-первых, одного только заявления, сделанного любой силой, о том, что она выступает против большевиков, было достаточно, чтобы множество людей безоговорочно присоединились к этой силе. Потому что ничего хуже для России, чем режим красный, им представить себе было невозможно. Было бы настоящим преступлением перед народом по каким-либо причинам остаться в стороне от борьбы и не попытаться предпринять хотя бы попытку изменить установившийся дома тиранский порядок вещей. Как будет использована эта попытка и к чему приведет непосредственных участников в краткосрочной перспективе — не так уж и важно. Главное — чтобы она была, и тогда сделанное, даже в случае неудачи, еще привлечет внимание к настоящим истокам наших бед. Во-вторых, вся тысячелетняя история России наглядно свидетельствовала о том, что никакое вторжение извне никогда не уничтожит нас и не лишит нас государственности. Сделать это может только разложение внутреннее. А именно в состоянии внутреннего духовного разложения, по их твердому мнению, и пребывала страна после семнадцатого года. Смута не кончалась, посеявшие ее и их верные последователи продолжали находиться у власти. Нельзя было пренебрегать никакими шансами попытаться положить этой смуте конец. Вернуть подлинные основы духовности и тем самым укрепить национальную государственность — вот в чем виделась еще одна из основных задач борьбы с большевизмом. Немцы будут обречены так или иначе принять эту реальность и считаться с ней. Опыт взаимодействия с немецким армейским командованием в 1918 году это подтверждал. А другого опыта летом 1941 года пока что не было.