Драконам слова не давали! (СИ) - Ночь Ева

Мы, хохоча, выходим из лифта. Илья отвешивает почтительный поклон старушке-консьержке.

— До свидания, Екатерина Порфирьевна, — прощаюсь я под её воистину рентгеновским взглядом. У неё, наверное, как у совы, голова поворачивается почти на триста шестьдесят градусов. И ни улыбочки на сухих, чопорно поджатых губах.

Мы выныриваем из подъезда. Прямо в объятья майскому солнцу и городскому шуму. И почти сразу натыкаемся на Тинку. Она слишком деятельная, чтобы спокойно сидеть на месте и ждать.

— Ну наконец-то! — выкрикивает она и делает восторженную стойку. Видать, в зобу дыханье спёрло. Хлопает ресницами. Бесстыдно рассматривает Илью с головы до ног.

— Мне повернуться? — насмешливо двигает бровями Драконов-средний и, широко раскинув руки, медленно делает почти балетный пируэт. Вот зараза. Знает же: есть на что посмотреть. Я вижу, как жадно Тина разглядывает его широкие плечи, тонкую талию, задерживает взгляд на крепких ягодицах, обтянутых джинсами, скользит по длинным ногам.

Илья кланяется, а затем знакомым жестом головы отбрасывает чёлку с глаз.

— У меня ещё и пирсинг есть. Показать? — смотрит он из-под полуопущенных ресниц на Тину, что стоит столбиком, как сурикат.

— Паяц! — сдерживаю смех и забираю у него пакет. — Спасибо за вещи и до свиданья! Я крепко хватаю сестру за локоть и веду почти бездыханное тело в сторону знакомого авто. Тинка шумно выдыхает только на водительском месте.

— Ты где его оторвала, скромная систер Ника? Какой шикардос! Мачо! Брутал! Ты видела его бритые виски? Такая правильная форма черепа! Челюсть! Глаза! Губы! А машину его видела? — провожает взглядом отъезжающий ядовито-оранжевый спорткар Драконова-среднего. — Это ж отпад — обнять и кончить!

— По-моему, ты уже… того, — пытаюсь пресечь её захлёбывающийся вой. — Поехали, а?

Тинка хватается за руль и наконец-то трогается с места.

— Как хочешь, но пока не расскажешь обо всём, я с тебя не слезу!

Кто бы сомневался. Я смотрю на упрямо сжатую челюсть и выдвинутый вперёд Лунинский подбородок.

— Могу посватать. Он вроде не женат, — давлю я на животрепещущее и вижу, как Тинка сдувается. Наступать на больную мозоль плохо, но лучше протрезвить её сейчас. — А что? Он из очень хорошей семьи. Образованный. Там такая куча денег, — закатываю глаза, — м-м…

— Ну тебя, Ник. Ты всегда умела испортить настроение, — кисло улыбается сестра. — Ну, на кой замуж-то выходить? Что вы такие-помешанные-то на этих брачных узах? С таким зажечь — вполне. Там небось фейерверки до космических глубин шарахают.

— Не знаю. Не пробовала. И тебе не советую. От таких крыша сносится, а назад не возвращается.

— Что ты в этом понимаешь, правильная девочка Ника? Скромница Ника? — серьёзно возражает поскучневшая Тина. — Хоть бы раз вкусила, что ли. Настоящей крышесносной страсти. А то так и помрёшь девственницей. Тем более, что этот фрукт на тебя запал.

— Я не девственница, — возражаю на автопилоте и туплю со страшной силой: — Кто запал?

— Ну, этот твой красавчик на оранжевом «Ягуаре».

— Да ты с ума сошла, мать, — кручу пальцем у виска и лезу щупать Тинкин лоб. Может, драконовская зараза распространяется в воздухе со скоростью света, и она бредит?

Тинка уклоняется и, притормозив на светофоре, смотрит мне в глаза.

— Ну, может, физически ты и не девственница, Ник, но ни хрена не понимаешь ни в настоящих горячих жеребцах, ни в страсти. Мне тебя даже жаль. Правда.

И такое у неё лицо, что меня переклинивает. Надолго. Слова её, как пони, бегут в голове по кругу, и стоит большого труда вытряхнуть эту крамольную труху из мозгов.

На следующем светофоре я уже прихожу в себя.

— Ты не туда едешь, — говорю я спокойно. — Сворачивай.

25. Ника

Мне хочется раз и навсегда поставить сестру на место. Заткнуть ей рот. Не давать повода бесконечно корчить старшую и многоопытную особь. Не видела её около года — пусть бы так всё и оставалось. Но нет. От семьи откреститься непросто.

Меня бесит вот это в ней: то умирает и беспомощно кричит: «Ника, спаси!», то включает ненужную жёсткость и деловитость, подчёркивая, «кто в доме главный». Со своими бы проблемами так разбиралась.

Я везу её к себе. Точнее, это она гонит машину, поглядывая на меня с любопытством, но ни о чём не спрашивая. Знает, что могу передумать. Это созрело спонтанно, и когда мы поднимаемся лифтом на шестнадцатый этаж, я уже жалею. Но струсить сейчас и повернуть оглобли — практически невозможно.

Егор открывает дверь и замирает на пороге. Он растерян: я впервые и без предупреждения привожу кого-то в наше гнездо. Они с Тинкой изучают друг друга. Не спеша, со вкусом. Так выбирают в элитном магазине праздничный наряд с астрономической суммой на ценнике.

Мне даже неловко, что мы топчемся в коридоре, но ни Егор, ни Тина не двигаются с места. А ещё я понимаю: они возненавидели друг друга с первого взгляда. Мой идеальный Луноход и моя идеальная сестра.

Потом Егор улыбается. Прячет извиняющийся взгляд под ресницами, но я чувствую: это фальшь. Показуха. Правила хорошего тона. Игра. Как ни назови — всё будет плохо. Тинка не делает даже этого. Она двигается, рассматривает квартиру, чинно пьёт чай на кухне, но в глазах у неё — по ледяной глыбе. Виски со льдом. В такой пропорции, что от спиртного — только цвет, а всё остальное — звенящие замороженные кубики.

Я не удивлена, когда, уходя, она тянет меня за собой, больно вцепившись в локоть. Бульдожья хватка.

— Это для него тебе нужны деньги? — смотрит с прищуром, как на землю не плюнет. Я молчу. И молчание моё красноречивее всяких слов.

— Избавься от него, Ник, — раздаёт советы добрая сестричка. — Избавься, пока этот альфонс не сделал тебе больно.

— Ты его совсем не знаешь, — пытаюсь возразить, но Тина надела слоновью шкуру и вооружилась бивнями.

— На кой чёрт мне его ещё знать? — возмущается она так, словно я её под него подкладываю. — Достаточно одного взгляда, чтобы определить, кто он и что из себя представляет! И только ты слепа настолько, что не видишь ничего дальше своего носа. Линзы из розовых очков вынь, а? А то уже на километр отросли и мхом покрылись. Розовым.

— Ещё одно слово — и ты сама будешь разгребать свои проблемы с замужеством, — бью под дых. Знаю: это запрещённый приём, но она меня вывела. Больше всего на свете мне сейчас хочется вцепиться в её живописно уложенные локоны и немного испортить идеальный образ.

— Не посмеешь! — огрызается Тинка. — Иначе где ты возьмёшь деньги, чтобы облагодетельствовать своего альфонса? К тому же ты обещала!

Железный аргумент. Надо остыть. Но поставить точку в нашем споре не мешает всё же.

— Он надёжный и любит меня, — говорю твёрдо. — А ты просто завидуешь и ведёшься на сомнительных мачо вроде Ильи, у которых в башке — звон как в церкви и целый гарем баб.

— У твоего их тоже не меньше, поверь, — закатывает Тинка глаза. — Но хочешь страдать — кто я такая, чтобы тебе препятствовать? Бросила бы его сейчас, вот сию секунду — и деньги б на свои нужды пристроила, и нервы сберегла, и сердце потом по кускам собирать не пришлось бы.

Это бесполезно. Это может продолжаться часами. Лучшая стратегия — избавиться от источника раздражения.

— Всего хорошего! — машу я рукой и разворачиваюсь.

— И тебе не хворать! — не остаётся в долгу сестра. Её слово должно быть последним — это мы тоже проходили. Пусть радуется маленькой победе. Для неё это важно. Для меня — давно нет.

— Я не понравился твоей сестре, — вздыхает Луноход, мягко целуя мою ладонь. От него веет уютом, знакомым парфюмом и немножко сталью.

Он вообще-то неконфликтный. И любит делать приятные вещи. Какие-то незначительные мелочи, что умиляют до слёз. Но есть моменты, когда его не согнуть. Не переубедить. Не уговорить. Вот сейчас в нём — те самые стальные ноты. Я не удивлюсь, если он потребует не видеться больше с сестрой и никогда больше не приводить её в наш дом. Но это лишнее: я и так не дам ей появиться на своей территории. Родственники хороши на расстоянии. Это я уже усвоила давно.