Говорит космос!.. (сборник) - Николай Томан

И уходит, не сказав более ни слова.

8

Басов возвращается из Москвы поздно вечером. Об этом Кострову немедленно сообщает комендант Пархомчук.

— Вижу, у вас огонек в окне, — шепчет он. — Ну и подумал, что не спите еще. А побеспокоить вас решился потому, что Михаилу Ивановичу нехорошо.

— Что с ним? — обеспокоенно спрашивает Костров. — Сердце?

— Да нет. Выпимши он.

— Как — выпимши? Он ведь не с банкета возвратился. Ему оттуда не то что выпимши, а скорее с инфарктом впору вернуться.

— Это верно! — охотно соглашается Пархомчук. — Другого бы непременно хватила кондрашка, а он ничего. Приехал мрачным, конечно, но в полной норме и тотчас велел Климова вызвать. А потом, уже после разговора с ним, единолично целую бутылку опустошил. Теперь бегает по резиденции своей и поносит самого себя. Ничтожеством самообзывается, бездарностью и прочими самокритическими словами. И ведь слышно все, а он пока еще директор… Куда же это годится?

Костров торопливо набрасывает на плечи макинтош и спешит к выходу.

Басов в расстегнутой рубашке, широко раскинув руки, без движения лежит на диване. Встревоженный Костров бросается к нему, но Басов сразу же открывает глаза и, не меняя позы, говорит почти трезвым голосом:

— Ничего, ничего… Не беспокойся, жив пока.

— Худо тебе? — участливо спрашивает Костров. — Всыпали там?

— Где — там? — будто ужаленный, вскакивает Басов. — Там, — тычет он пальцем в потолок, — со мной по-человечески разговаривали, хотя надо было бы выгнать меня к чертовой матери! Они ведь не знают еще всего… А этот маньяк Климов!.. — Он вдруг сжимает кулаки и грозит кому-то за окном. Потом поворачивается к Пархомчуку и просит неожиданно вежливо: — Убедительнейше тебя прошу, Остап Андреевич, оставь ты нас одних. И не подпускай, пожалуйста, никого к моему дому.

— Слушаюсь, — по-военному отвечает Пархомчук и, повернувшись через левое плечо, почти строевым шагом выходит из комнаты.

— Садись, пожалуйста, — устало кивает Басов на диван. — Очень нужно поговорить с тобой. Сам хотел к тебе зайти. Подожди только минуточку.

Он выходит в туалетную. Слышно, как отфыркивается там, — видимо, сунул голову под кран. Возвращается с мокрыми волосами. Струйки воды текут по лицу и за ворот рубашки.

— Чтобы тебе сразу стало все ясно, — говорит он теперь уже совсем трезвым голосом, — знай: у Климова ни черта не получилось. Я-то, кретин, ни минуты не сомневался в нем. И в институте всех заверил, что мы на верном пути, что успех почти гарантирован. И вот он меня обрадовал… Только что… — Басов закрывает лицо руками и всхлипывает.

Кострову становится жаль его:

— Ну что ты, Миша… Успокойся, пожалуйста.

Басов лезет в карман, достает носовой платок и долго сморкается. Костров наливает ему воды из графина. Михаил Иванович молча кивает в знак благодарности.

— Теперь вся надежда только на тебя, — жалко улыбаясь, произносит он, отпив несколько глотков. — Не подведешь, а?

— Но ведь ты же не веришь в моего Фоциса. Он не перспективный, — пытается пошутить Костров.

Басов нетерпеливо отмахивается.

— Я верю тебе во всем, — возбужденно, как в лихорадочном бреду, шепчет он. — Занимайся любой звездой, работай на любом телескопе, привлекай любых астрономов и астрофизиков — все будет в твоем распоряжении. Мое спасение теперь в твоих руках.

«Только о себе и заботишься, — уже с неприязнью думает Костров. — А престиж нашей науки, которую ты же скомпрометировал своим легкомыслием?..»

Но Алексей еще щадит Басова и молча слушает.

— Я знаю, я плохой ученый, у меня нет таланта исследователя, — бичует себя Басов, доставая из шкафа бутылку и разливая остатки коньяка в две рюмки. — Но я хороший администратор. У меня верный нюх на талантливых людей. Я сразу почувствовал, чего ты стоишь. Даже Климов, который так подвел меня, тоже ведь талантлив. А Фогельсон? И не только ученые, Пархомчук разве плох? Чудаковат — это верно, но комендант незаменимый. Давай же выпьем, Алексей, за твои успехи и за мое спасение!

Костров качает головой и отодвигает от себя рюмку:

— Нет, Михаил. Я пить не буду и тебе не советую. Ты и так достаточно выпил.

— Ладно, не пей. Я не настаиваю. А за меня не беспокойся, я привык. Пью тайком каждую ночь… и все из-за нее… — Он кивает на портрет Галины, стоящий у него на столе. — Ты можешь презирать меня за это…

Костров поднимается, но Басов, торопливо выпив обе рюмки, останавливает его:

— Погоди, еще что-то скажу…

Он ищет, чем бы закусить, но, не найдя ничего, дрожащей рукой сует в рот давно потухшую папиросу.

— По-моему, — шепчет он, — она к тебе неравнодушна, и я…

— Ну знаешь ли!.. — возмущенно прерывает его Костров и делает такое движение, будто хочет дать Басову пощечину.

Но сзади кто-то осторожно берет его за руку, и он слышит почти спокойный голос Галины:

— Не стоит мараться, Алексей Дмитриевич.

Вырвав руку, Костров торопливо идет к выходу и хлопает дверью.

…Он долго не может заснуть в эту ночь. «Завтра же попрошусь у Петра Петровича в другую обсерваторию. В конце концов, вести наблюдение за Фоцисом можно не только под Москвой. Почему я должен торчать именно тут, ставя в неловкое положение и Галину и себя?..»

9

Утром, едва Костров успевает принять душ и одеться, к нему вбегает запыхавшаяся Галина.

— Алексей Дмитриевич! — с трудом переводя дух, радостно кричит она. — Рогов принял излучение со стороны Фоциса на новой волне! А на волне двадцать один оно больше не принимается!..

Не расспрашивая ни о чем, мгновенно забыв о ночном разговоре, Костров выбегает из дома. Галина едва поспевает за ним. Их встречает улыбающийся Рогов.

— Ну что? — отрывисто спрашивает Костров.

— Излучение с абсолютно тем же профилем принимается теперь на волне двадцать сантиметров, Алексей Дмитриевич!

— Ну-ка, дайте я сам посмотрю.

Он торопливо входит в аппаратную и склоняется над экраном осциллографа. Потом внимательно просматривает длинные ленты осциллограмм. Галина стоит сзади него и затаив дыхание следит за каждым его движением.

— Да, действительно, — задумчиво говорит Костров, — похоже, что профиль тот же. Однако надо еще многое уточнить…

В тот же день в обсерваторию приезжает заместитель директора астрофизического института Петр Петрович Зорницын. В сопровождении Басова и Пархомчука он обходит аппаратные и лаборатории, подолгу беседует с радиооптиками и астрофизиками. Возле антенны Кострова он оборачивается к сопровождающим: