При свете дня - Владимир Солоухин

У Толстого в «Анне Карениной» читаем о Левине: «В последнее время в Москве и в деревне, убедившись, что в материалистах он не найдет ответа, он перечитал и вновь прочел и Платона, и Спинозу, и Канта, и Шеллинга, и Гегеля, и Шопенгауэра — тех философов, которые не материалистически объясняли жизнь».

Значит, вот, в поисках ответа на мучившие его вопросы о жизни, русский человек мог в любую минуту обратиться к перечисленным выше и любым другим философам. «Материалисты» же, захватив страну и власть в ней, попросту изъяли все эти книги из библиотек, запретили их издавать и читать. Удобный аргумент в споре с оппонентами и в поисках истины!

И еще отметим одно обстоятельство. Решение Наркомпроса было сделано задолго до прихода в Германии к власти партии национал-социалистов во главе с Гитлером. И тогда запылали на площадях Берлина костры из книг. Уж как только наша советская пропаганда не измывалась над этими кострами, какими только словами не клеймила организаторов и исполнителей этих костров! И варвары, и вандалы, и дикари, и бандиты, и, конечно, фашисты. Все так. Но, во-первых, повторим, мы опередили их по крайней мере на десять лет. Во-вторых, у нас акция была строго секретной. Еще и сейчас невозможно (когда уж как будто нет и самой советской власти) или почти невозможно достать этот список книг из сотен названий. Одних только художественных произведений более двухсот. Теперь поимеем в виду, что произведение в библиотеке хранилось не в одном экземпляре. Теперь прикиньте число библиотек в стране. Это какие же горы книг — Эверест и Казбек! И все это в строгой тайне, тихо, молчком. А кто заикнется, посетует или, не дай Бог, догадается, что книги изъяты, — только его и видели.

Фашисты, конечно, фашисты, но они жгли книги помпезно, как бы даже символически, и все эти костры — детская забава по сравнению с одним только решением Наркомпроса в 1923 году.

…Когда я дописал эту строку, принесли почту. Как и всегда, несколько писем от читателей. Читательница из города Абакана. Пенсионерка. И это письмо ложится на мои теперешние страницы (хотя и не о книгах оно). Ну, прямо то самое, про что говорят «яичко ко Христову дню». Письмо не самое вопиющее, но тем и ценно…

«…Только что прочла Вашу повесть „Смех за левым плечом“. От переживаний за разрушенное семейное счастье не могу избавиться.

Наводят на размышление мысли о том, кто, по какому праву (подчеркнуто автором письма. — В. С.) разрушил веками сложившуюся жизнь людей на селе? Взять хотя бы и В. И. Ленина. Ведь он учился на юриста. Разве он не знал, что насилие против других людей — это противозаконно? Живет семья на селе своим домом. Не воры, не грабители, честные люди. Труженики. Вдруг появляется вождь и заявляет, что так жить нельзя, а надо по-другому. Закабалили всю страну в рабство. Ослепили ложью лозунгов.

Всем людям испортили коммунисты жизнь. Идеи их утопические, бредовые, придуманы на страдания людям. Я знаю, мне рассказывала мама об одной очень хорошей семье, погубленной революцией. Жили крестьяне, в семье было четыре сына. Старший сын был учителем и уже имел семью и детей. И решил отец отделить старшего сына. Четыре брата быстро построили ему дом. Отец дал ему скотину. Пришли коммунисты, сказали: „Как? У семьи два дома, скотина? Это кулаки“. И разорили они дом учителя. Забрали у него дом и скотину. Тогда учитель вырыл себе землянку. Наскребли и купили коровенку, вскопали огородик (ведь четверо детей, как без коровы?) и стали жить. Опять пришли к ним ночью. Собирайся, ты враг народа.

Забрали учителя. Жена его от расстройства, от плохих условий жизни в землянке заболела, дети стали болеть, сам сгинул, жена умерла, дети, которые выжили, в детдоме оказались. И звали этого человека Илья Артемьевич. Вот что дала советская власть крестьянину. Мои собственные родители во время коллективизации покинули деревню.

Уехали в город Екатеринбург и там долго мыкались, но все же прижились. А я, и мои сестры, и брат уже родились в городе. Но все равно тоска по земле в душе моей живет всегда…

…Еще вот хочу вам написать, что все сделано для того, чтобы молодые люди, как вырастают, прямая им дорога открыта в тюрьмы (светлое будущее!). Как это просто! Закрыли фуражные лабазы. Хочешь держать скотинку для себя — иди и укради комбикорма. А мы тебя изловим и — туда. А оттуда года через 3–5 ты без туберкулеза не вернешься. И это не в прошлом где-то, а самая настоящая теперешняя действительность. Как жить, спрашивается, человеку на селе, если в магазинах пусто. Вот к чему привела система запретов. И когда возродится ушедшее от нас прошлое? Не знаю! Наверное, никогда.

С уважением к Вам…»

О Ленине написаны и у нас и за рубежом сотни, если не тысячи книг, а вместе с защищенными диссертациями — верные тысячи. Но что интересно — нет ни одной обстоятельной, последовательной биографии «Ильича».

Впрочем, вот книжка 1938 года. Писал ее Ем. Ярославский, главный, так сказать, безбожник государства (он возглавлял антирелигиозную пропаганду и был разрушителем сотен и тысяч православных храмов, костелов, мечетей). Начать с того, что по заветам и принципам самого Ильича («Говорить правду — мелкобуржуазный предрассудок…») вся книга пронизана либо прямым, либо косвенным враньем.

«Он умер после тяжелой болезни, которой заболел от чрезмерной умственной работы, от чрезмерного напряжения всех своих сил. Смерть его была все же неожиданной, потому что за последние недели и дни до этого в здоровье Ленина наступило улучшение, и партия, и все трудящиеся ждали, что Владимир Ильич снова сможет приступить к работе».

Вот так: два года человек распадается от прогрессивного паралича (о причинах которого поговорим позже), требует у Политбюро (через Сталина) яд, и не исключается, что яд ему все-таки дали, а для «трудящихся» надо написать, что «смерть была неожиданной».

В те же дни распинался с трибуны Троцкий: «Один маленький лопнувший сосудик в мозгу унес величайшего…» и т. д., одним словом — вранье.

Емельян продолжает: «…Нет больше Ленина, чье имя окружали такой любовью миллионы рабочих и трудящихся всего мира, чье имя вызывало ужас и страх в сердцах буржуазии».

Насчет любви рабочих и трудящихся (каких трудящихся? Крестьян, что ли? — В. С.) надо еще подумать: какие трудящиеся и рабочие «окружали любовью»? Те ли крестьяне, которых он почти половину выморил голодом либо потопил в крови во время их, крестьянских, восстаний; те ли рабочие, которых расстреливали из пулеметов в Петрограде, в Ижевске, в Астрахани? Насчет ужаса, пожалуй, правда. Он вызывал ужас, но вовсе не только в сердцах буржуазии. Он вызывал ужас и в сердцах интеллигенции (как мы видели на предыдущих страницах), и в сердцах духовенства, в сердцах городских ремесленников, кустарей (а их были миллионы), ибо это — по Ленину — мелкая буржуазия, и в сердцах крестьян, ибо это — по Ленину — деревенская буржуазия. Но благо ли это, если твое имя вызывает ужас и страх? Гремучая змея вызывает ужас (невинное дитя по сравнению с любым большевиком и чекистом двадцатых годов), бешеная собака вызывает ужас, когда бежит и непредсказуемо кусает всех встречных и поперечных.

Вообще же диву даешься, читая эту книгу Емельяна Ярославского: либо он только что сам закончил ликбез, либо он всю страну, все ее население, для которого написана эта книга, считал по культуре на уровне ликбеза. Более примитивное, более «букварное» письмо трудно себе представить. Это по стилю. Про мысли я уж не говорю. Кроме безудержного славословия Ленину и Сталину (с одной стороны — не пересолить, не пересластить, книжка-то все же о Ленине, а с другой стороны, писалась она в 1938 году), кроме брани и оскорбительного, голословного охаивания всего российского, государственного, скрепляющего и цементирующего народ, кроме примитивных азбучных и теперь уж смешных революционных истин, там ничего нет. И уж чего там совсем нет, так это биографии Ленина.

С биографией Ленина вообще сложновато. Общеизвестно, что родился в Симбирске, что окончил симбирскую гимназию. Мало кто обращает внимание на то, что директором гимназии в то время был «постаревший и отяжелевший», по словам Шагинян, Керенский, сынок которого Саша, будущий Александр Федорович, учился в той же гимназии, и, таким образом, мальчики были знакомы, хоть и не могли дружить, ибо Саша Керенский был младше. Но когда он, Александр Федорович, будучи главой Временного правительства, приготовил Россию для передачи ее из рук в руки большевикам, то есть Ленину, то есть Ульянову (Ленину), то он знал, что передает ее однокашнику по симбирской гимназии. Правда, Саша Керенский только еще поступал в гимназию, когда Володя Ульянов ее кончал. Но нет никаких сомнений, что родители Саши и Володи хорошо знали друг друга, если не дружили домами. Именно старший Керенский присудил Володе Ульянову золотую медаль, которая открывала ему дорогу в университет. По некоторым сведениям, директор гимназии дополнительно снабдил выпускника Ульянова еще и письменной рекомендацией. Одним словом, тесен мир.