Черный гусар. Разведчик из будущего - Александр Смирнов

— Интересно, а какой бы вы корабль наняли, господа хорошие? Тот старый галеон, что стоял в рижском заливе и на котором был поднят датский флаг, или фрегат, принадлежавший, по всей видимости, англичанам?

Как бы то ни было, пора было покопаться в багаже этих снобов, чтобы понять, с какой целью они направляются в Северную столицу. Шансов обнаружить что-то стоящее нет. Да вот только вдруг кто-нибудь из них по беспечности да и сохранил какую-нибудь скандальную переписку. Сухомлинов решил воспользоваться случаем и ускользнуть в свою каюту, благо голландец выделил для каждого из пассажиров. Ван Гуллит, стоявший на мостике, проводил его взглядом. Лоцман понял, что у пруссака морская болезнь, посочувствовал барону и начал наблюдать за матросами.

Сухомлинов вошел в каюту и тут же направился к окну. Приоткрыл створку и выглянул наружу. Внизу была морская гладь. Несмотря на то, что море было спокойным, по телу пробежала дрожь. Игнат Севастьянович отметил, что такого за собой ни разу не наблюдал, скорее всего, это была реакция барона Адольфа фон Хаффмана. Даже на мгновение пожалел, что угодил в тело гусара. С другой стороны, трусом фон Хаффмана назвать нельзя было. Авантюристом, безрассудным, но только не трусом, иначе не вызвал бы тот на дуэль господина Мюллера, не служил бы среди гусар, да и на помощь дипломатам не решился бы прийти. Тут было что-то другое. И Игнат Севастьянович понял что. Наобум бывший офицер царской армии, а затем старшина Красной рисковать не собирался. Он высунулся наружу и оглядел корму корабля. Внизу руль, вверху каюта капитана. Разделяет их выступающее бревно, за которое можно зацепиться руками, внизу, между окном его каюты и рулем, еще одно. Поэтому можно пройти, придерживаясь за верхнее. Оценил расстояние до кают дипломатов. Вроде даже недалеко.

Снял кафтан, положил на кровать, остался в сапогах, брюках и белой рубашке. Открыл окно полностью, ветерок ворвался в каюту, и ступил на бревно. Схватился за верхнее и зажмурился.

— Главное не смотреть вниз, — прошептал барон.

Сначала открыл один глаз, затем другой. Сейчас с этой стороны окна каюта его выглядела совершенно по-иному. Вздохнул и перевел взгляд направо. Там были каюты французов. Всего несколько шагов, и он будет в одной из них. Вот только шаги эти давались очень тяжело. На секунду возникло желание не рисковать, а попасть к ним через двери. Сдержался от соблазна. Могли увидеть, да и вскрывать запоры ножиком, как это попытались сделать на постоялом дворе, — не хотелось. Это уже потом фон Хаффман понял, что гениальность в простоте, но сейчас шаг за шагом он добрался до окна каюты виконта. Только сейчас Игнат Севастьянович сообразил, что оно закрыто. Одной рукой держась за бревно, другой он попытался раскрыть створки. После нескольких минут ему наконец удалось, и фон Хаффман попал в каюту. Огляделся. Помещение, как у него. В углу у дверей сундук с вещами. Подошел, открыл и стал осторожно осматривать содержимое. Нижнее белье, еще один кафтан и камзол, короткие брюки и оранжевые чулки, черные штиблеты. Внизу несколько книг и стопка писем. Игнат Севастьянович вскрыл одно и выругался. Любовная переписка с какой-то маркизой. Вполне возможно, той самой, из-за которой виконт и оказался в столь затруднительном положении. Неожиданно для себя фон Хаффман поднес письмо к носу и принюхался. Пахло парфюмом. Это облегчало в какой-то степени задачу. Вскрывать теперь все и читать не было необходимости. И все же среди этой любовной переписки он обнаружил одно без запахов. Вскрыл его и начал читать. И вновь разочарование, писал отец виконта. Наставлял сына на путь истинный, давал ему советы насчет того, как вести себя молодому человеку в другом государстве.

Барон фон Хаффман выругался. Сложил все в ящик и только тут сообразил, что, уходя, он должен будет закрыть окно. Вот только как это сделать? Вновь выругался. Оставалось только одно — выйти через дверь.

Игнат Севастьянович закрыл окно и подошел к двери. Прислушался. С другой стороны в коридоре было тихо. Приоткрыл и выглянул наружу. Убедившись, что слух его не подвел, выскользнул в коридор и закрыл за собой дверь. Застыл как вкопанный, решая, закончить на этом похождения или продолжить. Вот только в этот раз, если и проникать в каюту графа, так через дверь.

— А, была не была, — махнул рукой барон и направился к двери.

Ножиком отворил и вошел внутрь. Огляделся. Сундук графа стоял у окна. Рядом на кровати несколько книг. Сухомлинов взял в руки одну и пролистал.

— «Магомет» Вольтера, — проговорил он, положив ее обратно. — А граф, я погляжу, человек начитанный, — восхитился Сухомлинов. — Поди, вольтерьянец.

Вольнодумцев Игнат Севастьянович не любил, как любой дворянин считал, что из-за них и произошли события начала двадцатого века. Именно вольтерьянцы, как их презрительно именовали в восемнадцатом и в начале девятнадцатого века, занесли в Россию чумные семена революций.

Сухомлинов открыл сундук. Все, как и у д'Монтехо. Одежда и обувь. Пара пистолетов и письма. Вынул аккуратно их и положил на кровать. Вскрыл одно и начал читать. Отложил в сторону, затем взял другое. Опять ничего интересного. Даже нюхать стал, чтобы не вскрывать письма от дам, вот только переписка парфюмом не пахла. Трудно было определить, кто автор, только по запаху. Выругался и стал читать одно за другим. Ему повезло, что он услышал шаги в коридоре и французскую речь. Выругался и стал складывать вещи графа в сундук. Сложил все, кроме двух писем, что он так и не успел вскрыть. Тут же запихнул их в карман и распахнул окно. Уходить через дверь было поздно. Выбрался на бревно, зацепился руками за верхнее и, понимая, что не сможет закрыть окно, начал медленно приближаться к окну виконта. Замер, когда услышал, как дверь в каюту графа распахнулась. Француз выругался, захлопнул окно, и барон понял, что тот решил, что распахнулось оно из-за ветра. Сухомлинов облегченно вздохнул. Впереди была только одна преграда — каюта д'Монтехо. Осторожно заглянул внутрь и увидел, что виконт лежит на кровати на животе и спит. Первой мыслью было, что оба француза успели напиться в обществе капитана судна. Но как бы то ни было, у Игната Севастьяновича появился шанс. Оставалось надеяться, что за то время, что он будет преодолевать окно, д'Монтехо не развернется, привлеченный шумом снаружи, и не обнаружит его. Потом доказывай, что ты просто любишь прогулки на свежем воздухе с письмами графа Виоле-ля-дюка в кармане. Стараясь не шуметь, он сделал первый шаг и остановился. Прислушался. Виконт не среагировал. Второй. Нога соскользнула, и Сухомлинов еле сдержался, чтобы не выругаться. Держась за верхнее бревно, Игнат Севастьянович нащупал ногой бревно. Он облегченно вздохнул, когда обеими стал твердо стоять. Вновь прислушался и вновь взглянул в каюту д'Монтехо. Француз спал как убитый.

— Эко надрались, — прошептал Сухомлинов и сделал следующий шаг.

Скрылся из вида и вновь облегченно вздохнул. До его каюты осталось совсем ничего. Всего лишь пара шагов. Но эти шаги самые важные. Хуже некуда, если сорвешься в каких-то сантиметрах от заветного окна.

Шаг, второй. Наконец окно. Вскользнул внутрь. Грохнулся на кровать и закрыл глаза. Усталость накатила. Страх улетучился. Полежал несколько минут, затем встал, подошел к окну и взглянул на море. Захотелось выпить. Тут же захлопнул ставни и извлек из сундука бутылку вина, подаренную бароном Мюнхгаузеном. Откупорил ее и сделал несколько глотков из горла. Только сейчас он понял, что на душе стало хорошо. Вытащил из кармана письма Виоле-ля-дюка, бросил на кровать. Еще один глоток и можно почитать, решил он.

Первое письмо не имело большой ценности, а вот второе было шифрованным посланием. Сухомлинов вздохнул, с такими депешами ему приходилось сталкиваться в своем прошлом, когда-то перед Первой мировой войной прошел курсы по тайнописи. Сотни различных документов, расшифрованных в свое время, прошло через его руки. Видел Игнат Севастьянович и тайные шифры Петра Великого и его последователей. Обычно тексты, подлежавшие шифровке, писались на русском, французском, немецком и греческом языках. В качестве условных обозначений вырабатывалась целая система цифр, идеограмм, особых значков, специально составленных алфавитов. Сухомлинов точно не помнил, расшифрованы ли были документы Петровской эпохи на данный момент англичанами или нет? А может, те вот-вот подберут ключи к посланиям? Да и русская криптографическая служба только-только начала выходить на европейский уровень.

Фон Хаффман пробежался глазами по тексту и выругался. Шифр был ему незнаком. Выходило, чтобы прочитать послание, понадобится как минимум время, а сейчас его у Игната Севастьяновича просто не было. Можно попробовать при приезде в Санкт-Петербург отдать сию бумагу Бестужеву-Рюмину (директору почт). Именно ему государыней Елизаветой была поручена обязательная перлюстрация дипломатической переписки. Он уже создал криптографическую службу, привлекши для этого ученых-математиков. Оставалось надеяться, что Христиан Гольдбах и Иван Эйлер осилят и это послание. Ведь смог же взломать, как помнил Игнат Севастьянович, Гольдбах шифр французского посланника Шетарди. В своих письмах, зная, что их вскрывают, он нелестно отзывался об императрице. Надеялся француз, что русские не сумеют их прочитать. Ошибался. Сумели, да еще и умудрились составить такую бумагу, за которую Елизавета тут же распорядилась выслать незадачливого дипломата из России. Арон фон Хаффман стукнул себя ладонью по лбу и прошептал: