Подарок рыжей феи (СИ) - Крыжановская Елена Владимировна "Зелена Крыж"

— Да! Я знаю, что я красивая. Даже очень!

— Ещё бы! — граф засмеялся. — А башмачки у тебя какие? Красные?

Омела удивлённо захлопала глазами:

— Да… Как ты угадал?

— У всех фей красные башмачки, — авторитетно сказал Гиацинт. — В крайнем случае, серебряные. Я точно знаю.

Прижавшись к окошку, она с минуту влюблённо смотрела на него. Потом воскликнула:

— Ой! Я же забыла совсем! — и поспешно спрыгнула с ящика. Потом опять влезла наверх: — Ты есть хочешь?

Граф отвёл взгляд:

— Нет.

— Не ври! — строго сказала Омела. — Я знаю, что хочешь! У меня сейчас ангина была, горло болело, так три дня ничего нельзя было есть. Я, знаешь, как проголодалась!

— Примерно представляю…

— Тогда не спорь! — отрезала она и подняла с ящика что-то, стукнувшее, как стеклянные бутылки.

— Я тебе серьёзно говорю, уходи отсюда, — сказал он девочке. — Если тебя поймают, голову оторвут, как минимум!

— Не твоё дело, — отмахнулась она. — Бутерброд с сыром будешь?

— Нет.

— Тогда выпей воды, хотя бы. — Она просунула сквозь ячейку решётки узкую хрустальную рюмку на ножке. — Бери, кому сказала! Не то, брошу. Разобьётся! — предупредила она.

Он подошёл и взял рюмку.

— У Неро украла?

— Глупый, — сочувственно вздохнула Омела, наливая через решётку воду из пузатой бутылки с золотой этикеткой "Наполеон". — Здесь же всё моё. Могу брать, что хочу. Н-ну, почти всё, — поспешно уточнила она, перехватив его жгучий и одновременно насмешливый взгляд.

В полглотка рюмка опустела.

— Ещё?

— Ещё, — переводя дыхание, кивнул он.

— Умница! Хороший, — похвалила Омела, как говорят наполовину прирученному дикому зверю, когда он соглашается взять еду из рук.

— И всё равно, принцесса, ты здорово рискуешь, — заявил он, с наслаждением маленькими глотками выпивая десятую порцию.

Девчонка засмеялась:

— Подумаешь!

— Ничего не "подумаешь!" — возразил граф. — Тацетта этот тебя разорвёт на куски, не посмотрит, что маленькая!

— Ничего он мне не сделает, — очень спокойно ответила Омела.

— Это почему же?

— Потому что он — мой папа.

— Что?! — Гиацинт поперхнулся и чуть не уронил рюмку.

— А что тебя удивляет? — обиженно, по-взрослому, поджала губы Омела.

Перестав кашлять, он усмехнулся:

— Ничего. Не всем же везёт с родителями.

Она грустно кивнула:

— Да. Зато, Неро` — хороший. Он любит со мной играть и никогда не прогоняет, даже если занят. Он вредный, но хороший…

Гиацинт согласился:

— Угу, конечно, хороший. Но Неро` стал бы ещё лучше, будь у него кораблём не "Чёрный Гесс", помощником не Тацетта, другом не Нарцисс, любовницей не Лютичная Ветреница и призванием не вредить людям!

У Омелы сквозь прутья решётки свободно проходила рука. Она протянула Гиацинту кусок хлеба с сыром и прямоугольное слоёное пирожное. Он больше не спорил.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила маленькая фея, временно работавшая официанткой. — Тебе воды или вина?

— Или чего? — изумился граф.

Омела наклонилась к своей сумке:

— У меня и вино есть. Я взяла начатую бутылку из запасов Неро. Только не знаю, как называется, я не умею читать.

Она подняла бутылку, держа за горлышко и повернув наклейкой к Гиацинту. Глянув, он засмеялся:

— Ну и глаз у тебя, ученица Чёрного Тюльпана! Оно самое, бордо` 87-го года.

— Это значит, хорошее? — наивно спросила малышка, просовывая горлышко бутылки в "камеру", чтобы Гиацинт откупорил её. — У меня и штопор есть. Дать?

Он зло усмехнулся:

— Обойдусь, без штопора. Слушай, а ананасов у тебя случайно нет? Со льдом?

— Нету… Хочешь, я принесу!

Увидев выражение лица малышки с полной готовностью бежать куда угодно, Гиацинт закрыл лицо рукой и затрясся от беззвучного смеха. Когда он почти успокоился, Омела сердито налила ему полную рюмку бордо.

— Не понимаю, как так можно! — с укором сказала девочка, как обычно взрослые говорят малышам. — Как можно смеяться, когда можешь умереть в любую секунду!

Гиацинт, жуя пирожное, беспечно качнул головой:

— А как можно плакать, когда разговариваешь с прекрасной дамой и пьёшь отличное вино?

Она рассердилась:

— Ты, правда, чудовище! Как ты не понимаешь, я хочу тебя спасти! Я возьму ключи у Тацетты и открою дверь. Подожди…

— Не смей! — резко приказал Гиацинт. — Даже не думай об этом, ясно?

— Почему? Тебя убьют, если останешься здесь.

— А ты мечтаешь составить мне компанию? — зло спросил он. — Тацетта сразу поймёт, с чьей помощью я сбежал, и тебя не спасёт никакое родство, поняла?

Омела печально вздохнула:

— Ага. Тем более что его и нет, родства. Он мне не кровный отец.

— А где?..

Он не стал продолжать, но малышка поняла:

— Настоящий? Его убили. Он тоже был моряк, как Тацетта.

— Он служил здесь, на "Геснере"?

— Нет. Папа жил с мамой, только не с моей, а со своей — с бабушкой. Когда он уезжал, мы оставались вдвоём. А потом, она умерла, меня не с кем было оставить, и папа взял меня с собой в море. В первый же рейс наша "Вербена" затонула, её потопили пираты, а меня спас Тацетта, и теперь я — его дочка.

Гиацинт молчал и в который раз удивлялся: как, зная все ужасы, что здесь творятся и всю жестокость этой стихии, он продолжает вопреки всему безумно любить море.

— Когда это случилось? — тихо спросил он Омелу.

Она подняла глаза к потолку:

— Мне тогда было… три с половиной. Сейчас, почти шесть. Это давно?

— Не очень. Смотря для чего: для времени два года — много, для памяти — мало, а для судьбы… кто знает? Для тебя сейчас это почти половина всей жизни. И у тебя больше никого нет?

Она покачала головой:

— Ни-ко-го.

Он печально улыбнулся на одну сторону:

— Если бы я мог тебе помочь…

Омела сердито топнула ногой по ящику, так что тот заскрипел.

— Это я могу тебе помочь, а ты не хочешь! Потому что упрямый… как крокодил!!

Граф удивился:

— Почему, как крокодил?

— Потому что… Не знаю! — рассвирепела малышка. — Из их кожи сумки делают, потому что они тоже не хотят убегать, когда их предупреждают!

Он покорно вздохнул: "Нет, всё-таки тяжело с детьми. Что ей докажешь? Она упрямее, чем сто крокодилов…" — Граф устало посмотрел на неё:

— Скажи, чего ты ко мне пристала? Убьют — пусть. Тебе, что, не всё равно?

— Нет! — она тряхнула косичками.

— Господи, почему?

Омела подняла брови:

— Просто, это нечестно. Тебе рано умирать, ты ещё молодой, жениться надо.

Гиацинт искоса глянул на неё:

— Я женат.

Она не дрогнула.

— Значит, тем более нельзя умирать. Женщин одних бросать нехорошо! — изрекла малышка, наставительно подняв палец. — И потом, я не могу им позволить так просто тебя убить. Ты мне нравишься, и мог бы ещё со мной играть.

— Логично, — усмехнулся он.

Девочка горестно всплеснула руками:

— Господи, что мне с тобой делать!

Он серьёзно посмотрел на неё и сказал как можно убедительней:

— Омела, маленькая, ты иди сейчас к себе, спать. А я… сам разберусь. Что-нибудь придумаю и улечу, когда будет подходящая лунная ночь.

Она покачала головой:

— Так это сегодня.

— Я попробую сегодня. Честное слово.

— Обещаешь?

— Да. Я тебе обещаю.

Он стоял совсем близко от окошка. Омела смотрела на него сверху вниз. Взяв рукой пушистый хвостик короткой косички, свесившийся через решётку, он нежно провёл им по лицу девочки.

— Иди спать. Со мной ничего плохого не случится. Обещаю.

Омела просунула руку почти по локоть сквозь прутья и погладила его по вьющимся кольцами спутанным волосам, светящимся от луны:

— Почему ты так рвёшься умереть? И почему мальчишки всегда так поступают?

Он улыбнулся:

— Глупости. Смотри, какая луна. В такую ночь невозможно думать о смерти…

Её пальцы легонько гладили шрам на виске: