Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С начала 1986 года кремлевский лидер работал над тем, чтобы покончить с ядерным противостоянием СССР и Соединенных Штатов и тем самым уменьшить страшную угрозу, исходящую от ядерного оружия. Чернобыльская авария неожиданно сделала эту задачу приоритетной. После того как Горбачев полностью осознал значение катастрофы на АЭС, он предложил Рейгану внеплановую встречу в верхах, в исландской столице Рейкьявике. Встреча состоялась в октябре 1986-го. Горбачев удивил американского президента и его советников, предложив сократить половину советского стратегического ядерного арсенала в обмен на пропорциональные американские сокращения и запрет программы СОИ. Тогда же Горбачев стал понуждать советских военных отказаться от доктрины упреждающего ядерного удара и перейти к принципу «стратегической достаточности»[108].
Чтобы остановить гонку ядерных вооружений, считал Горбачев, важно пойти на численные сокращения носителей ядерного оружия. Как и Андропов, генсек понимал, что Советский Союз невозможно модернизировать в условиях конфронтации с Западом. Первый проект «нового мышления» генсек озвучил на встрече с коллегией высших советских дипломатов в МИДе в мае 1986 года. Его основная мысль заключалась в том, что администрация Рейгана пытается истощить СССР в затратной гонке вооружений. «Советская внешняя политика, – убеждал Горбачев, – должна облегчить бремя военных расходов, сделать все, что в ее силах, чтобы ослабить тиски расходов на оборону»[109]. В разговорах в Политбюро, Совете обороны и с главами зарубежных держав советский лидер многократно высказывал озабоченность по поводу американского намерения «измотать СССР» новой гонкой вооружений. Он говорил, что пора перестать гнаться за паритетом с США и что нужно сосредоточиться на внутренних реформах. В 1987 году Горбачев и Рыжков впервые обязали руководителей советской военной промышленности начать «конверсию» – переориентацию части производственных мощностей с военной продукции на производство потребительских товаров[110].
Однако американское силовое давление на СССР продолжало сковывать советских реформаторов. Администрация Рейгана отличалась от прошлых администраций тем, что хотела вернуться на позиции силы, стремилась как можно больнее ущемить экономику и финансы СССР. Программа СОИ, в случае ее реализации, означала бы конец ядерной стабильности и опасную возможность нанесения первого удара. Эксперты и руководители подразделений и институтов советского военно-промышленного комплекса (ВПК) предлагали выделить дополнительные миллиарды из бюджета на нейтрализацию американской угрозы. Кроме того, из-за американских санкций доступ СССР к научно-технологическим ресурсам передовых западных стран был даже более ограничен, чем в 1960-е годы, до разрядки. Американское правительство контролировало советский импорт технологий с помощью Координационного комитета по многостороннему экспортному контролю (КОКОМ), куда входили Канада, страны Западной Европы, Япония и другие союзники США. Администрация Рейгана пыталась блокировать поставки в СССР западного оборудования для завершения постройки трубопровода, который мог доставлять советскую нефть из Западной Сибири в Западную Европу. В 1987 году, когда японская корпорация Sonyba согласилась продать Москве современные компьютеры, Вашингтон заставил японцев аннулировать уже подписанный контракт[111].
Первым практическим шагом по отходу от силовой дипломатии стало назначение Горбачевым в июле 1985 года Эдуарда Шеварднадзе на должность министра иностранных дел СССР вместо Андрея Громыко. Старше Горбачева на три года, партийный руководитель Грузии был еще одним молодым амбициозным комсомольцем, который обратился в коммуниста-реформатора. Как и Горбачев, Шеварднадзе прошел через школу коммунистического идеализма 1950-х годов (с поправкой на грузинский национализм) и испытал разочарование в 1970-х. Он сделал карьеру на обещаниях Москве побороть коррупцию в Грузии и на безудержной лести в адрес Брежнева. Так и не преуспев в первом, он, скорее всего, стремился компенсировать второе. Шеварднадзе взял на себя несколько важнейших функций: претворял в жизнь идеи горбачевского «нового мышления», создавал за рубежом новый приветливый образ советской дипломатии и служил громоотводом для военных, которые так и не смогли принять горбачевское новое видение мира.
Тем не менее статус главного переговорщика на мировой арене Горбачев оставил себе. У него возникли доверительные отношения с западными лидерами – с социалистами Франсуа Миттераном и главой Испании Фелипе Гонсалесом, с премьер-министром Италии Джулио Андреотти, с консервативной Маргарет Тэтчер из Великобритании и, после периода отчуждения, с Рональдом Рейганом и канцлером ФРГ Гельмутом Колем. Встречам с зарубежными руководителями придавали особое значение все предшественники Горбачева. Хрущеву казалось, что так он узнает окружающий мир и узнает у капиталистов, как лучше их победить и построить социализм. Брежнев делал это в роли миротворца и использовал «дружбу» с великими лидерами для укрепления своего авторитета дома. Для Горбачева отношения с иностранными, прежде всего с западными лидерами, стали культурной и психологической необходимостью. Один российский ученый так объяснял тягу советских людей ко всему западному: «Для всех советских людей, в том числе и для партийной верхушки, Запад всегда был предметом вожделения. Поездки на Запад были важнейшим статусным символом. Тут ничего нельзя поделать – это “в крови”, в культуре»[112]. Горбачеву, однако, нужны были встречи в верхах для гораздо большего: он нуждался в интеллектуальном общении с западными лидерами и любил «обкатывать» на них свои реформаторские задумки. Именно во время частых поездок на Запад в разговорах с его ведущими политиками в голове Горбачева достраивались мысли о том, как изменить Советский Союз.
Лидер страны с буксовавшей экономикой по логике вещей должен был брать с собой в поездки на Запад экономистов, плановиков, директоров военных предприятий, банкиров и других технократов. Между тем в огромную свиту Горбачева входили преимущественно пропагандисты, журналисты, социологи, писатели, театральные режиссеры, кинематографисты и другие деятели культуры. Большинство из них разделяли удивление, восхищение и зависть ко всему западному. Их задача состояла в том, чтобы помочь генсеку показать «новое лицо» социализма в СССР. При этом, однако, в глубине души многие из них считали, что «настоящий социализм», который искал Горбачев, уже построен в западных обществах.
Горбачев начал цитировать на заседаниях Политбюро мнения западных лидеров, как бы учитывая их «голоса» в обсуждении. Часто ссылаясь на западных обозревателей, он делал и их участниками дискуссий о характере и масштабах советских реформ. Выступая в Политбюро, Горбачев, которому помогали Яковлев, Шеварднадзе и Медведев, цитировал «Нью-Йорк Таймс», «Файнэншл Таймс», «Экономист» и другие крупные западные издания, основанные на идеях либерального капитализма. Таким образом советский лидер наращивал свою власть над течением мыслей в Политбюро, изыскивал
