Леннар. Псевдоним бога - Антон Краснов

— И скромность…

— Что? Ы-ы… Гм… Я сразу понял, что вы не тот, за кого себя выдаете. Я сразу почувствовал, что если вы и не убийца, то скрываете убийцу истинного. Потому что удар был в самом деле страшной силы… Я продолжил расследование. Я опросил ваших соседей по даче. Ведь известно, что девяносто процентов времени после окончания вами МГУ вы проводили именно на даче… дескать, там удобнее писать материалы и заметки. — Олег Орестович иронически пошлепал губами. — Опрос соседей дал немало интересных фактов. В частности, одна из ваших соседок, Кавалерова, показала, что однажды вы привезли на дачу какой-то странный контейнер, в котором что-то шуршало. Как раз в ту пору у нее пропала собака…

— И она подумала, что эту собаку, мерзкую, облезлую шавку, спер я и посадил в этот контейнер?! — иронически воскликнул Костя. — Не припомню такого случая, гражданин следователь, может, был пьян… но только у вас удивительная память, раз вы помните фамилии и бредни различного рода полоумных мегер типа этой жабы Кявалеровой! Ее иначе чем Холерой никто и не называл.

— Не следует так говорить о мертвых, ведь гражданка Кавалерова, насколько мне известно, скончалась около двух лет назад, — назидательно заметил Олег Орестович. — К тому же она показалась мне очень даже здравомыслящей женщиной. Так вот, она приоткрыла этот контейнер и увидела, что он полон змей! Натуральных змей, как в террариуме.

— А шайтана она не видела? А то там еще один соседушка есть, татарин Сайдуллин, синерылый алкаш, так он несколько раз на моем участке бесов углядел.

— Кстати, этого вашего Сайдуллина я отлично помню, и он сказал мне, что вы привозили на дачу лингафонную аппаратуру. Это к вопросу о его невменяемости.

— Гм… Не припомню.

— Вот и в психушке вы то же самое говорили, Константин Алексеевич, — медленно выговорил Грубин. — Но самое главное, что на основании показаний ваших соседей мне удалось установить, что вы жили на даче не один. С вами находился и Крейцер, его мельком видели и Кавалерова, и Сайдуллин, и еще несколько человек, чьи показания заслуживают всяческого доверия. Не исключено, что на даче жил не только Крейцер, потому как количество завозимой еды… Гм! И ваши гости не очень-то афишировали свое пребывание в тех местах, где вскоре произошло это зверское убийство дачника Васильева. Возможно, он был слишком любопытен и сунул свой нос туда, куда не осмелились другие соседи.

— Я так и не понял, какое отношение имеют события почти четырехлетней давности, которые я припоминаю очень смутно, к моему задержанию.

— Видишь ли, милый, — перешел на доверительную манеру общения следователь Грубин, — я потому все это вспомнил, что ты оказался в некотором роде… хорошим предсказателем, что ли. Конечно, ты слышал об огромном НЛО, который появился возле Луны?

Гамов откинулся на спинку стула и расхохотался. Поворот беседы в самом деле можно было назвать изысканным.

— Гражданин следо… Олег Орестович, если я хотел бы развлечься… я бы в цирк пошел… а не в прокуратуру! — выдавил он сквозь смех.

Маленькие злые глазки Грубина засверкали, заискрились, как разворошенные уголья. Костя осознал, что с последней фразой он переборщил.

— Я не понимаю, гражданин следователь, что вы мне хотите инкриминировать? То, что я, будучи сообщником инопланетян, убил или похитил своего дядю, профессора Крейцера?

— Гражданин Гамов, — принялся чеканить слова Олег Орестович и даже чуть привстал, демонстрируя мятые полосатые брюки с до отказа набитыми карманами, — я просто хочу знать, ЧТО делал профессор Крейцер на вашей даче три с половиной года назад? Какие исследования он проводил, а то, что там велись исследования, лично я не сомневаюсь!

— Откуда я знаю? — отозвался Гамов. — Ничего подобного я не припомню. Дядя Марк… он вообще интересный человек, за всеми его странностями не уследишь. Откуда я могу знать решительно все? Что я, Пушкин, что ли?

Это имя второй раз звучало в разговоре, не имеющем решительно никакого отношения к литературе. Следователь Грубин закрыл один глаз и, кося вторым на Константина, вытянул губы трубочкой и протянул:

— Да… в самом деле, резонное возражение… не Пушкин… который… Пуш-ш…

Когда Олег Орестович вторично произносил всуе имя великого русского поэта, он уже не принадлежал самому себе. В ноге вспухла и расшевелилась свирепая боль, она вцепилась в больные пальцы так, словно ногу прихватили накаленные клещи и крутят, крутят, выламывая суставы, сминая и разрывая кожу, как тонкую папиросную бумагу. Олег Орестович перебил сам себя на полуслове и вдруг подскочил на своем месте, словно подброшенный невидимой пружинкой. Костя Гамов смотрел с удивлением и испугом… Добрейший следователь Грубин перекосил губы так, что могло показаться, будто у него порвались оба угла рта, и заревел:

— Да что ты мне тут крутишь, скотина? На тебе труп и подозрение в шпи… шпи-она-же, а он мне — Пушшш… кин! Я тебе щас такую оду законопачу, никакому Пушкину и не снилось, сука! — Олег Орестович подпрыгнул на одной ноге, и его массивное мятое лицо сотряслось, пошло крупными тектоническими складками, а в глазах замелькали сухие зеленоватые вспышки. — Я ему по-хорошему, а он мне тут яйца мнет, долбозвон! Ты, б…. не думай, что если дерь… дерьмократия… о-о-о!.. в-в-в!.. то тебе будут права человека зачитывать, падла! Ин-тел-ли-гент! Я тя, б…. щаз запихну в пресс-хату к «синим», там тебе булки раздвинут и быстро по-петушиному петь научат, кочет ты драный! Мозги он мне тут мастурбирует! Этому пидору двадцатка, а то и пожизняк мается, а он мне про тридцать седьмой год лечит! — Раскаленные напильники медленно, с достоинством перепиливали пальцы. Грубин озверел. — Т-тебе!.. Да, б…. Лаврентий Палыч тебе Майей Плисецкой покажется, когда я тебя!.. Вафел! Т-ты… ты хоть знаешь, что все расчеты, все секретные докуме… м-менты… из сейфа Крейцера… в-вы… сраная попона!.. Все документы — тю-тю! Где документы, ты, дрозофила? Сколько лет работаешь с Крейцером на?.. Кому, сука, продал государственную тайну? Ты, б…. шпион! К-кто? Где? Макака в очках! Да, шпион! Змей он на дачу возил!.. Шпрехен зи дойч? Спик инглиш? Ни хао, пидор! — И, окончательно обессилев от боли, следователь Грубин несколько раз стукнулся лбом о столешницу, запустил в обомлевшего, обильно пропотевшего Костю Гамова тяжеленным пресс-папье в виде пузатого бегемота с суровой бюрократической мордой, а потом заорал: — На Тихорецкую состав а-атправится… вагончик тронется, перрон останется! Иа-а-а, иа-а-а! Трокадеро!.. Дека… данс!

Вне всякого сомнения, из Олега Орестовича получился бы недурной актер. По крайней мере, какую-нибудь макбетовскую ведьму или колоритную нечисть из «Вия» Гоголя он сумел бы отыграть блестяще. Неизвестно, какие еще грани своего актерского таланта он сумел бы продемонстрировать несчастному Косте Гамову. Но тут неугомонная боль отпустила и с тихим ворчанием убралась на покой. Грубин поднял от столешницы багровое лицо со вспухшими синеватыми жилами, поправил одним пальцем прилипшие ко лбу волосы и тихим, почти нежным голосом, ставя отчетливые паузы между словами, вымолвил:

— Надеюсь, вам понятно, Константин Алексеевич, что дело в самом деле может принять неблагоприятный для вас оборот? Не угодно ли чайку? Нет? Так вы подумайте, подумайте обо всем том, о чем мы с вами только что беседовали. Хорошо? Вы уж постарайтесь. Да. А я вас скоро вызову. Да-с. Мне почему-то кажется, что вы непременно вспомните что-то важное. Не сделайте так, чтобы я разуверился в вас. Взаимное доверие — главное, не так ли? Ну вот. Вы человек умный, поймете.

У Кости Гамова застучали зубы. Конечно, простым логическим путем Константин мог дойти до вывода, что все далеко не так страшно, как тут пытается изобразить Грубин. Что у них едва хватает обоснований для задержания его на трое суток, не более того… Однако Грубин!.. Все-таки есть в нем что-то гнетущее, магнетическое. Возможно все дело было в том, что он не ИГРАЛ свирепость, бешенство, злобу и ненависть, а в момент приступа на самом деле был взбешен и ненавидел… Этот человек вызывал у Гамова тошнотворный, глубоко пустивший корни инстинктивный ужас. Липкие волны этого ужаса текли по жилам. Мелкая дрожь поселилась в руках и ногах, загнала тупые неповоротливые иглы в позвоночник. Проницательный Грубин быстро окинул взглядом задержанного и произнес обычным голосом, не повышая тона — в полной уверенности, что будет услышан:

— Увести его.

В железной двери запрыгал, заскрежетал ключ… Гамов отвалился на спинку стула и смотрел прямо перед собой остановившимися, мертвыми глазами.

Были все основания полагать (используя излюбленный оборот Грубина), что допрос оборвался на самом интересном месте…

Домой Олег Орестович отправился умиротворенным и тихим. У него было светлое лицо, и, выйдя из здания прокуратуры, он принялся блаженно улыбаться воробьям на тротуаре и, пошарив по карманам, высыпал малым птахам горсть жареных семечек. Боль давно миновала, а то, что Грубин увидел в лице Кости Гамова во время своего фирменного бешеного припадка, совершенно уверило его в том, что салага рано или поздно расколется и вспомнит даже то, что решительно не могло отложиться в его слабо трепыхающихся и напитанных алкоголем мозгах. Думается, чистосердечное признание состоится не позже, чем на третьем допросе. А то и уже на следующем…