Остановка - Павел Шестаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Каким жильем?
Я подумал, что сказал лишнее. Хоть этого-то можно же было избежать! Но, с другой стороны, я приехал слушать. Все. В том числе и по этому поводу. Хотя какой уж теперь повод! Почти все ясно. Если бы не этот дурень Женька, который скорее всего благополучно нашелся и страдает дома с похмелья. А если не нашелся?
— Лену и Вадима согласилась пустить на квартиру Полина Антоновна.
Из кухни аппетитно тянуло поджаривающимся пирогом. Но, боюсь, он мог и пережариться, потому что Наташа все реже оборачивалась к кухонной двери.
— Ничего не знаю.
Я рассказал, по возможности смягчая напористость Вадима. Можно сказать, мне редко случалось иметь такого внимательного слушателя.
— Вот видишь, как дела повернулись. А пирог у тебя не сгорит?
— И эта… тетка Сергея признала Лену родственницей?
Вопрос о пироге она пропустила мимо ушей. Я понимал ее, хотя испытывал уже некоторый аппетит.
— По всей вероятности. Раз согласилась.
Наташа потерла пальцами виски.
— Ты, однако, наговорил мне.
— Зато теперь ты знаешь все.
— Невероятно.
— Посмотри пирог.
— Что? А… Сейчас.
Она вернулась из кухни и задала вопрос, на который я предпочел бы не отвечать.
— Они будут жить там все втроем?
Я вынужден был сказать правду.
— Полина Антоновна собирается в дом престарелых.
— Значит, внучка ее не устраивает?
Наташа спросила спокойно, даже, я бы сказал, иронично, но я счел нужным защитить Полину Антоновну.
— Ты не знаешь этого человека. У нее своеобразный характер.
— И, судя по твоим словам, разумная голова?
— Дай бог нам с тобой.
— И она не знала, что Лена… не чужой человек Сергею?
— Получается, так. Если он не сказал.
— Он не сказал.
— Ты уверена?
— Да, я уверена.
— Не можешь простить?
— Ах, Коля… Пора пирог вынимать.
Но она не ушла, а подумав, сказала:
— Как же он ее убедил?
— Вадим?
— Да. Зять.
Слово «зять» она сказала так, как другие произносят «негодяй» или «мерзавец».
— Лена говорила, что ты не жалуешь его.
— А ты в восторге?
О своих «восторгах» я распространяться не хотел.
— Нужно считаться с ее отношением.
— Эх, Коля! Тебе этого не понять. Это мое разбитое сердце.
— Ты, прости, рассуждаешь как теща.
— Как мать я рассуждаю. Не хочу, чтобы никчемный человек Ленке всю жизнь испортил.
— Она считает, что он трудно адаптируется…
— К чему? — перебила Наташа, и было видно, что вопрос для нее больной. — К жизни? Да он совсем не адаптируется, потому что жизнь идет сама по себе, а он сам. Ты его видел раз, а я почти столько, сколько он живет на свете. Он еще мальчишкой был у нас свой, они ж выросли вместе, учились вместе. Было время, я лучшего для Ленки не желала…
— Что же случилось?
— Гниль завелась.
— Откуда?
— А откуда все зло берется? Из рюмки.
— Ну, алкоголиком я бы его не назвал. На пути, может быть.
— На пути с односторонним движением. Да, на улицах его пока не подбирали, милиция не задерживала. Язык тоже вроде не заплетается, а без рюмки дня нет. Она для него не выпивка, не праздник, она — горючее, на котором он существует, которое мозги его питает, а на таком поливе что вырасти может?
«Имею право», — вспомнилось мне.
— На таком поливе, Коля, сорняк вырастает, паразит. Современный, конечно, нового типа, с философией. Он, видишь ли, себя личностью мнит, работягу презирает и работу вообще, о свободе и независимости может часами распространяться, а сам кто? Захребетник!
— А Лена…
— Лена, видишь ли, не может допустить, чтобы он погиб по ее вине. А погибать он будет всю ее и свою жизнь.
— Да, на погибающего он пока не похож.
— Потому что погиб уже. И это не игра слов. Вот такие мертвые и кусают живых.
«Зря Лена надеялась, что Наташа смягчится к зятю», — отметил я, но и желания переубеждать ее не нашел. Сказал только:
— В таких случаях компания много значит.
— У него компания? Да он плевал на всех, кроме этого подонка старого… Ты, наверно, помнишь Перепахина?
«Вот тебе и раз! Откуда эта взаимность?»
— Я знаю, что они знакомы. А ты-то его как знаешь?
Тут я вспомнил, что Наташа жила с Женькой по соседству, но ведь это когда было…
— Имею счастье. Между прочим, не от него ли ветер дует? Не понравилась мне эта квартирная история. Очень на Вадима похожа. Нетрудовую пользу извлекать. А ну-ка взгляну я еще раз на эту фотографию. Честное слово, на его почерк смахивает. Неужели он воду замутил?
«Все-таки она очень пристрастна, — думал я. — Пусть даже мысль о Сергеевом отцовстве возникла у Вадима. Что из этого? Лена имеет право знать истину».
— О ком ты? О Вадиме или о Перепахине? Кто воду замутил?
— Не знаю. Но вижу, своим открытием мой зять уже пользуется, как говорится, на всю катушку.
Я понимал ее. Конечно, «открытие» тревожило Наташу, грозило смутой в доме. Признание Сергея отцом, косвенное вступление Лены в какие-то права, да еще вместе с мужем, от которого она не ждала для дочери ничего хорошего, — все это Наташу расстроило, и я мог только сожалеть о своей миссии вестника печалей. А «сверхзадача», с которой я, собственно, и предпринял свою поездку, представлялась в этой атмосфере чисто семейных проблем вообще надуманной.
«Детективщина…» Это слово снова раздражающе возникло у меня в голове. И надо же, чтобы опять повторился круг нелепых совпадений. Как в истории, где фарс нередко пародирует недавнюю трагедию. Так считают мыслители. Но одно дело — история, а совсем другое — запутавшиеся личные дела. Тут священного трепета не ощутишь. Мысли об истории вызвали в голове еще одну аналогию.
— Знаешь, Наташа, в древности гонцов, принесших дурные вести, нередко казнили.
— Ну, тебе это не угрожает.
— Как знать. Может быть, и я буду наказан.
— Чем?
— Не придется попробовать твоего вкусного пирога.
— Ты что?..
— Лучше мне уехать, не дожидаясь твоего супруга. Боюсь, что разговор натянутый получится.
— Но я же тебя не расспросила ни о чем.
Однако в душе она была согласна со мной. Сошлись на компромиссе — я взял кусок пирога в дорогу и оставил на всякий случай телефон Мазина. Может быть, она завтра будет в городе и мы еще повидаемся, во что я, признаться, не очень верил…
Обратный путь показался длиннее и скучнее. Я отламывал кусочки пирога и жевал понемногу, чтобы заморить червяка. Пирог был действительно вкусный, но пришелся не вовремя. Не проходил скверный осадок, состояние, которое я до конца объяснить не мог. С одной стороны, сам себе казался дураком, вообразившим таинственные джунгли на месте простых трех сосен. Но с другой — было же что-то происходившее помимо всего прояснившегося! Был отключен телефон в квартире Сергея, да так, что к нему никто не прикасался, были вырванные зачем-то страницы из дневника, были темные намеки и недомолвки, было, наконец, пальто Перепахина на набережной с дурацкой записью в членской карточке. Ну, положим, я профан, человек, склонный к избыточному воображению и так далее, а Мазин? Почему его заинтересовали все эти мелочи? Впрочем, возможное самоубийство Женьки, конечно, не мелочь. И тут я принял мудрое решение — отогнать пока все эти мысли. Ясно, что, если Перепахин жив, я осел, зря потерявший золотые дни бархатного сезона. А если нет? Тоже, наверно, осел, упершийся посреди незнакомой дороги вместо того, чтобы двигаться, куда следует. Вот приеду и узнаю, из той ли я породы ослов или из другой. Узнаю и уеду наконец.
Приняв соломоново решение, я достал из свертка остаток пирога и съел его решительно. «Сто против одного, что Женька нашелся!»
Жаль, что со мной никто не поспорил. Я бы выиграл.
Об этом я узнал поздно вечером от Мазина. Я придремал уже на тахте, дожидаясь его, когда услыхал сквозь полусон шаги в прихожей.
— Ты, Игорь?
Он вошел в комнату с целлофановым пакетом в руке.
— Спишь?
— Нет, жду тебя.
— Съездил?
— Да, конечно.
Я ожидал вопроса о результатах, но он спросил другое:
— Есть хочешь?
Я спустил ноги с тахты.
— Не пойму что-то.
— Ну, просыпайся, и будем ужинать.
Мазин повесил пиджак на спинку стула и пошел в ванную.
Признаться, я ожидал большего интереса к итогам моего «расследования». Кое-что я все-таки узнал, но, вспомнив мои предшествующие размышления, решил, что ведет он себя правильно. Да и спросить, пожалуй, стоило сначала мне.
— Игорь! — крикнул я, чтобы он услышал сквозь шум льющейся из крана воды. — Как с Перепахиным?
Шум прекратился. Он закрыл кран.
— Нашелся.
«Ну вот и все, слава богу», — подумал я, прогоняя остатки сна.
Мазин вышел с полотенцем, вытирая руки.
— У нас тут неподалеку цыплята гриль продаются. Еще теплые. Я подумал, что из гостей ты можешь голодным вернуться.