Кащеево царство - Вадим Волобуев

       Поначалу попович вступал на это поприще с боязнью. А ну как лукавый и впрямь утянет? Не отобьёшься! Но потом, опасливо озираясь и трепеща, всё же шагнул в заповедную реку. А где шагнул, там и нырнул: раз нырнул, два, затем и выныривать перестал - увлекли его стародавние тайны, понесли на лебединых крыльях в мир грёз и открытий. Стали к нему захаживать бабки-знахарки, приходили, таясь от княжьих людей, волхвы, учили заговорам, натаскивали в сокровенной премудрости.

       Священником Моислав не стал, как ни кручинился отец. Пошёл по стезе торговли, продавал мёд и воск, а вечерами, тайком от других, занимался чернокнижием. Пока Олисей писал иконы, сын его уединялся в неприметной каморке с потворниками и ведунами, читал непонятные словеса на дощечках и, нацепив медвежью маску, плясал перед идолом Велеса.

       Когда умер архиепископ Гавриил, новгородцы стали метать жребий, кому из трёх достойнейших занять его место. Олисей к тому времени вошёл в большую силу, стал одним из соискателей. Увы, судьба была неблагосклонна к нему, и жребий пал на другого. Что ж, невелика потеря: возглавить епархию по воле слепого случая немногим лучше, чем остаться вообще без неё. Так утешал себя отец Моиславов, с неприязнью думая о поганом обряде бросания костей. "Всё равно они в душе бесопоклонники, - рассуждал греческий изограф. - Много ли чести пасти такое стадо?".

       А Моислав уже сбирался в путь. Как услыхал призыв Ядрея пойти к полунощному морю-океяну, так весь и загорелся. Уж если здесь, в Новгороде зарыто столько волшебного, то сколько же тайн узрит он там, в Заволоцкой земле, где, говорят, кудесники общаются с такой нежитью, что даже славянские хранильники[45] вздрагивают от ужаса.

       Слухами о чудинской ворожбе полнилась Новгородская земля. Говорили, будто ведуны их оборачиваются волками и птицами, будто прорицатели их видят будущее как настоящее, и будто растёт там Древо жизни - кто к нему прикоснётся, познает истину. Оттого и ездили новгородцы - кто к приморской чуди, кто к заволоцкой, молили духов даровать им богатство и здоровье, отвести порчу. Все знали: ежели не справятся кудесники, никто не справится, ведь только они - единственные - способны толковать с небесными лосями и приманивать берегинь, чтоб послали те удачу и счастье. Новгородским волхвам такое и не снилось. Сколь же сильны должны быть югорские шаманы, если их заволоцкие собратья обладают такой мощью! Там, на краю земли, возле студёного океана, где обитает громадный Ящер, каждодневно изрыгающий солнце, хранятся заветные тайны, приобщившись к которым, немедля станешь мудрецом. Так рассуждал попович, поднимаясь по мосткам на борт Ядреева струга.

       Но в пути его порыв изрядно поостыл. Югорские святилища мало чем отличались от зырянских, край выглядел убого, народ казался запуганным и бессильным, а первый встреченный городок пал почти без сопротивления, посрамив местных ясновидцев. Всё это удручало. Впрочем, в отчаяние он не впадал. Ведь сокровенное достаётся не каждому, и лишь тот постигнет древние тайны, кто неустанно ищет их.

       И вот, пренебрегая опасностью, в долгие дни осады попович принялся совершать глубокие вылазки в лес, подолгу сидел на болотных кочках и, закрыв глаза, прислушивался к чему-то внутри себя. Чего он искал? Откровения свыше или отдыха от ратных дел? Он и сам не знал. Что-то неудержимо влекло его в глухой урман, подальше от людей, поближе к нетронутой дикости. Он вдыхал морозный хвойный воздух, слизывал с ладони колкий сыпучий снег, тёрся щёкой о сосновый лишайник и словно бы приобщался к самой сути этого дремучего края. Навьи кружились вокруг него, отыскивая уязвимые места, а он, не осязая их, чувствовал присутствие чуждой и такой желанной силы. Как ему вобрать её в себя? Как овладеть ею? Он не мог этого понять, пока не сообразил, что здешние навьи (как и любые другие, впрочем) пугаются солнечных знаков, вышитых на одежде. Достаточно снять её, и чудинское колдовство проникнет в него до самого сердца. Моислав сбросил полушубок, стянул через голову рубаху и, упав в сугроб, принялся кататься по снегу, рыча сквозь зубы от лютого мороза. Ожидания его исполнились. Югорские духи набросились на поповича, забрались под кожу, растеклись по лёгким, заполнили глотку и вонзились в живот. Моислав почувствовал, как нутро его заволокло холодом, а на языке выступил странный привкус, напоминающий мускус и ладан одновременно. Ощущение было не из приятных, но зато он перестал трястись от стужи. Удивляясь столь необычайному чувству, попович сел, протянул руку к разбросанной одежде, задумался, что делать дальше, и вдруг уткнулся взором в крохотного человечка с белесыми ресницами и глазами без зрачков, выглядывавшего из-за заснеженного комля столетней пихты. Поначалу Моиславу показалось, будто человечек слеп, но тот моргнул и произнёс тонким голоском на чистом славянском наречии:

       - За знанием явился, да?

       - За знанием, - прошептал Моислав, не веря своим ушам.

       - Ты получишь его. Иди за мной.

       Попович нагнулся, чтоб подобрать рубаху, но человечек, оглянувшись, предостерегающе зашипел:

       - Этого не надо. Оставь здесь.

       - Я ещё вернусь?

       - От тебя зависит, голубчик.

       Бельмастый развернулся и поехал на лыжах, лихо взламывая полозьями снежную целину. Одет он был по-югорски: в толстую цветастую малицу, туго перетянутую жёлто-зелёным поясом со множеством бренчащих амулетов, в грубые холщовые порты и высокие меховые черки[46] с квадратным чёрно-белым узором. Моислав был без лыж, и потому чуть приотстал от своего провожатого. Тот мелькал между деревьев, то и дело пропадая из вида, впрочем, не настолько, чтобы попович совсем потерял его. Моислав не могу надивиться своим ощущениям: трескучий мороз, от которого хрустела его борода, совершенно не осязался кожей; голые ладони, хватаясь за стволы и ветки, не чувствовали боли от затвердевших чешуек, а обнажённая голова будто и не замечала лютого холода. Югорские духи грели его лучше всякой одежды.

       - Куда мы идём? - спросил Моислав.

       - Туда, где тебе откроются все тайны, - ответил проводник.

       - А зачем тебе посвящать меня в тайны?

       - Посвящаю не я, а та, что послала меня.

       - Кто же тебя послал?

       - Хозяйка этой земли.

       - У неё есть имя?

       - Имён у неё много. Местные называют Сорни-Най или Калташ-эква, а вы, славяне, кличете Матерью-Сырой-Землёй.

       Моислав чуть не подпрыгнул от радости.

       - А ты, значит, из той чуди белоглазой, что живёт в пещерах и куёт железные мечи?

       Человечек медленно обернулся, смерил его взглядом слепых бельм.

       - Здешние называют нас сииртя, - промолвил он.

       - Ты и правда слеп или зрак у тебя столь диковинный?

       - Я вижу куда лучше, чем ты.

       Чем дольше они шли, тем богаче становилась природа. На смену бесконечному хвойному редкостою явилась еловая чащоба, прорежаемая заснеженными полянами и неглубокими распадками. Кое-где попадались тёплые источники, дышавшие паром над заметёнными комлями. Густой тальник, клонившийся над мелкими овражками, играл на солнце тысячами льдинок, слепил глаза, словно хотел приворожить случайного путника. Ноги скользили по невесть откуда взявшимся лужицам, до самого дна скованным морозом. А рядом лопались огромные горячие пузыри, всплывавшие со дня торфяных болот. На ветках, стряхивая с них комья снега, чирикали воробьи и синицы. Их становилось всё больше, точно птицы со всей округи слетелись сюда, дабы приветствовать гостя из далёкой страны. Этот хор наполнял лес необыкновенным звоном, так что уже не отличить было, поют ли это птицы или звенят сами деревья, соприкасаясь друг с другом обледенелыми ветвями.

       Провожатый вывел Моислава к маленькому озерцу, искрившемуся ледком под яркими лучами солнца. По ту сторону перламутрово возвышалась гора, сплошь заросшая жёлтыми деревьями. На берегу озера выстроилась длинная шеренга деревянных болванов с серебряными блюдами на лицах. Чресла их были перевязаны цветастыми поясами, с которых свешивались золотые, серебряные и медные фигурки зверей и птиц. На головах красовались черепа лосей и медведей, а у ног стояли большие железные подносы, заполненные костями, монетами и землёй. Напротив каждого болвана, шагах в десяти, на высоких сваях торчали самъяхи - священные лабазы с иттармами, облачёнными в разноцветные яги[47]. Повсюду струились бесчисленные ручьи, с весёлым журчанием втекавшие в озерцо. Из леса за путниками наблюдали пушистые белые зайцы. Где-то далеко впереди слышался собачий лай. Человечек прибавил ходу, и Моислав перешёл на бег. Он всматривался в серебряно-золотую гору, громоздившуюся над озером, и приходил в волнение.