Полутораглазый стрелец - Бенедикт Лившиц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
131.
Все тем же величавым ладомСвои струи ведет Нева,Все тем же легким веет хладомКронштадтский ветр на острова.
Все так же сладостна дремотаПресветлой ночи — и гранит,Неуязвимый, не хранитИ признака переворота.
И, все еще возглавленаМоей Медузою, донынеЕя взыскует благостыниНа смертном гноище страна.
Как будто эта над НевоюНе всуе замершая дланьПлеснет отсель водой живоюИ медный глас раздастся: встань!
1918
132.
Я знаю: в мировом провале,Где управляет устный меч,Мои стихи существовалиНе как моя — как Божья речь.
Теперь они в земных наречьяхЗаточены, и силюсь яВоспоминанием извлечь ихИз бездны инобытия.
Пою с травой и с ветром вою,Одним желанием греша:Найти хоть звук, где с мировоюДушой слита моя душа.
1919
133.
Он мне сказал: «В начале было Слово…»И только я посмел помыслить: «чье?»,Как устный меч отсек от мировогоСознания — сознание мое.
И вот — земля, в ее зеленоватом,Как издали казалось мне, дыму,Откуда я на тех, кто был мне братом,Невидящих очей не подыму.
Как мне дано, живу, пою по слуху,Но и забывши прежнюю звезду,К Отцу, и Сыну, и Святому ДухуЯ вне земного времени иду.
Декабрь 1919
134.
Не обо мне ЕкклезиастИ озаренные пророкиВам поклялись, — и не обдаст,Когда окончатся все сроки,
Меня ни хлад небытия,Ни мрак небесныя пустыни:Пред Господом предстану яТаким, как жил, каков я ныне.
Расторгнув круг семи планет,Куда от века был я вброшен,Не о делах моих, о нет,Я буду в оный час допрошен.
Но в совершенной тишинеПервоначального эфира,В прамусикийском слиты сне,Мимо пройдут все лиры мира.
И если я свой дольний стихВсегда слагал во славу Божью,Не опорочив уст моихЛюциферическою ложью, —
На страшном для меня суде,Приближен к лирному Синаю,В богоявленной чередеЯ лиру милую узнаю.
Но если в мире я нашелИ пел лишь хаос разделенья,Одни разрозненные звеньяДа праздных радуг произвол, —
К немотствующему тумануВотще я слухом стану льнутьИ, отрешен от лиры, кануВ прамусикийский Млечный Путь.
1919?
135.
Нет, ты не младшая сестраДвух русских муз первосвященных,Сошедшая на брег ДнепраДля песен боговдохновенных, —
И вас не три, как думал я,Пока, исполнена земного,В потоке музыки и словаНе вознеслась душа моя, —
Но, дольней далека обузыИ в солнце звука облачась,Ты триединой русской музыЯвляешь третью ипостась.
1919
136.
И, медленно ослабив привязь,Томясь в береговой тишиИ ветру боле не противясь,Уже зовет корабль души.
Его попутное наитьеТоропит жданный час отплытья,И, страстью окрылен и пьян,В ея стремится океан.
Предощущениями негиНеизъяснимо вдохновлен,Забыв едва избытый плен,О новом не ревнуя бреге,
Летит — и кто же посягнетНа дерзостный его полет?
1920?
137.
Уже непонятны становятся мне голосаМоих современников. Крови все глуше ударыПод толщею слова. Чуть-чуть накренить небеса —И ты переплещешься в рокот гавайской гитары.
Ты сумеречной изойдешь воркотней голубейИ даже ко мне постучишься угодливой сводней,Но я ничего, ничего не узнаю в тебе,Что было недавно и громом и славой господней.
И, выпав из времени, заживо окостеневНад полем чужим, где не мне суждено потрудиться,Ты пугалом птичьим раскроешь свой высохший зев,Последняя памяти тяжеловесной зарница…
Чуть-чуть накренить эти близкие к нам небеса,И целого мира сейчас обнажатся устои,Но как заглушу я чудовищных звезд голосаИ воем гитары заполню пространство пустое?
Нет, музыки сфер мы не в силах ничем побороть,И, рокоту голубя даже внимать не умея,Я тяжбу с тобою за истины черствый ломотьОпять уношу в запредельные странствия, Гея.
2 мая 1929
Ленинград
138. О. H. АРБЕНИНОЙ-ГИЛЬДЕБРАНДТ
Что это: заумная Флорида?Сон, приснившийся Анри Руссо? —Край, куда ведет нас, вместо гида,Девочка, катящая серсо…
Слишком зыбок профиль пальмы тонкий.Розоватый воздух слишком тих.Слишком хрупки эти квартеронки,Чтобы мы могли поверить в них.
На каком земном меридиане,Под какой земною широтойЕсть такая легкость очертанийИ такой немыслимый покой?
Знаю, знаю: с каждым днем возможнейВидимого мира передел,Если контрабанды на таможнеСам Руссо и тот не разглядел!
Если обруч девочки, с разгонаВыскочив за грань заумных Анд,Новым спектром вспыхнул беззаконноВ живописи Ольги Гильдебрандт!
12 декабря 1931
139—142. ЭСХИЛ
1Нет, по твоим суровым склонам, Ида,
Я не лепился, как в тени лишай:
Плыви, плыви, родная феорида,
Свой черный парус напрягай!
Мне за столом постылым Гомерида
Перепадали крохи невзначай:
Плыви, плыви, родная феорида,
Свой черный парус напрягай!
Чтó коршун Персии? Есть горшая обида
Для тех, кому весь мир — отцовский край:
Плыви, плыви, родная феорида,
Свой черный парус напрягай!
Покоем мнимым дышит Арголида:
Надолго ли замолк эриний грай?
Плыви, плыви, родная феорида.
Свой черный парус напрягай!
2Уже седой кустарник моря
Рукою бога всполошен;
Уже, с людскою волей споря,
Смертельной пеной зреет он;
Уже кипит в сердцах обида,
И стоном элевсинских жен
Твой черный парус, феорида,
Как бурным ветром напряжен.
3Ты думаешь, мир — это ворох гремящего сена,
Бойницы Пергама и кровью набухшие реки?
И только и света в окне у тебя, что Елена…
О мойры, какая усталость смежает мне веки!
Куда убежать от мучительно ясного мира,
Где не в чем тонуть моему ненасытному взгляду,
Где лад пелазгийский утратила древняя лира
И входит, как в ларец, великий Олимп в Илиаду?
О черное зеркало истины, небо Урана!
Прародина времени, спящая в реках Аида!
Бедро огненосца, моя незажившая рана!
Под парусом черным родная плыви феорида!
4Рыдай, рыдай! Как древле Деянира,
Мы поздно спохватились: дару Несса
Противоядия, голубка, нет.
Над первозданной полнотою мира
Двойная Зевсом спущена завеса —
Числа и меры смертоносный свет.
Из влажного, из матернего лона
Айдесские, родные слуху, звуки
Не проникают в золотую тьму.
В заливе воют трубы Марафона,
И челюстями брат, уже безрукий,
За скользкую хватается корму.
Нам суждена победа в дивной сече:
