Долгая дорога в дюнах - Олег Руднев

Следователь бегло посмотрел прошение:

— Это весьма похвально, господин учитель, что вы принимаете близко к сердцу дела своих земляков. — Он откинулся на стуле, внимательно поглядел на Акменьлаукса. — Непохвально другое. Непохвально, что вы, человек, призванный воспитывать и наставлять добру и разуму, сами подаете своим ученикам дурные примеры.

— То есть? — нахмурился Акменьлаукс. — Я вас не понимаю…

— Очень жаль, — вздохнул следователь. — Во время ареста этого «даровитого» юноши вы попытались воспрепятствовать действиям полиции, подстрекали людей… Полицейские указывают на это в донесении.

— Но, позвольте, у них не было даже ордера на арест.

А вы всегда справедливы по отношению к своим ученикам? Вы никогда не допускаете отдельных отклонений? — жестко перебил его следователь. — Но это еще не все. Затем в тот же день после отъезда полицейских вы устроили в поселке настоящий митинг.

— А, вон что, — усмехнулся Акменьлаукс. — У вас уже и на меня заведено досье. Только за то, что попросил своих же земляков написать это прошение.

Следователь насмешливо посмотрел в его сторону:

— Я понимаю, вам хотелось бы именно так истолковать дело. Но, по счастливой случайности, мы немножко в курсе и ваших поступков, и ваших взглядов. Вы довольно смело отклоняетесь от учебной программы, утвержденной министром. Допускаете любопытное толкование известных исторических событий.

— Я до сих пор наивно полагал, что вопросы преподавания находятся в компетенции министерства просвещения, а не полиции. Извините, если я ошибся.

— И очень жестоко ошиблись. Если министерство не может уследить за такими, как вы, то, поверьте, мы своих детей в обиду не дадим. Нам вовсе не безразлично, какими идеями вы их потчуете. Вам ли затевать хлопоты о «даровитых» юношах? Ступайте, господин учитель! И мой вам добрый совет: будьте благоразумнее. А то как бы за вас самого не пришлось кому-нибудь хлопотать.

Он вошел к Марте — подтянутый, выбритый, улыбающийся. Но она этого не заметила. Обложенная со всех сторон подушками, Марта пристально разглядывала потолок.

— Доброе утро! — бодро сказал Рихард. — Ну, как самочувствие?

— Благодарю, мне лучше, — безучастно ответила Марта, продолжая изучать лепной плафон вокруг люстры. Голос у нее был слабый, чуть слышный. Лицо — как у восковой куклы. — Мы, кажется, поменялись ролями? Впрочем, я и тогда доставляла вам хлопоты…

Лосберг. болезненно передернулся и обернулся, будто за ним стоял еще кто-то.

— Пустяки. Стоит ли говорить о таких мелочах?

— Ну как же? — вяло улыбнулась она. — А вдруг умерла бы под вашей крышей. Хороша гостья!

Рихарду стало не по себе при этом «вы», но он сдержался.

— Мы злоупотребляем вашим гостеприимством, господин Лосберг, — с виноватой улыбкой продолжала Марта. — Но я надеюсь, отец скоро закончит дом и тогда…

— Вам никуда не надо переезжать, — мягко сказал Рихард и взял ее руку. — Вы дома.

— Правда? Мы уже дома? — она слегка приподняла голову, оглядываясь вокруг. И вдруг сдвинула брови, что-то с трудом припоминая. — Да, да, конечно… Я, кажется, перепутала… — Марта жестом попросила Лосберга нагнуться и едва слышным шепотом спросила: — Это правда, что я ваша жена?

— Да, Марта, — изо всех сил стараясь казаться спокойным, подтвердил он, — ты моя жена.

— Я твоя жена… — Она вдруг рванулась и села на постели — губы закушены до крови, в глазах отчаяние, схожее с безумием.

— Марта! — Рихард попытался уложить ее на место, но было поздно — она билась у него в руках, рыдания душили ее. — Доктор!

Врач вбежал в комнату.

— Я же просил вас!.. — Он бесцеремонно оттолкнул Лосберга и склонился над больной.

По железной, похожей на корабельный трап лестнице медленно спускался Артур, сзади гремел подковами конвоир. Он вел Бангу со второго этажа четвертого корпуса Центральной тюрьмы на допрос. Доставив арестованного в кабинет следователя, конвоир вышел — щелкнул замком запираемой двери.

— Садитесь, Банга! — мягким, усталым голосом пригласил следователь, перелистывая страницы в разложенной перед ним папке с делом.

Был он по-домашнему прост, грузен и совсем не страшен. Лысый, усталый, замороченный службой и семейными делами человек. Артур опустился на привинченный к полу табурет, ожидая вопросов. Он выглядел постаревшим на несколько лет. Но следователь будто забыл о нем, молча листал бумаги.

— Итак, Банга, вопрос все тот же, — наконец заговорил он. — Что вы передали в Риге продавцу газет в киоске у входа в Верманский парк двадцать третьего июля сего года?

— Я никому ничего не передавал. Только купил газету. «Спорт», кажется.

— Глупо, Банга. У нас же в руках факты. Продавец арестован, взят с поличным. Установлено, что он служил почтовым ящиком для нелегальщины.

— Но при чем тут я?

— Не торопитесь. Так когда вы покупали газету? Двадцать третьего? Прекрасно.

Следователь полистал папку, вынул из нее номер «Цини» со статьей, отчеркнутой красным карандашом.

— Ну вот… А тридцатого числа того же месяца в подпольной газете «Циня» появилась эта статья… Видите? — следователь протянул Артуру газету.

Тот взял ее, но смог прочесть только заголовок — от волнения строчки прыгали перед глазами.

— Обычная красная демагогия об эксплуатации наших несчастных рыбаков, — продолжал следователь, забирая у него газету. — Но самое интересное — почти все факты взяты из жизни вашего поселка. Ну, что вы на это скажете?

— Откуда мне знать? Я ее не писал.

— Правильно, Банга. Это ваше первое правдивое слово. Писал-то другой, а вы… вы, может, и не знали, что он вам подсунул. Какую свинью подложил. И вы еще выгораживаете этого мерзавца.

— Уверяю вас, господин следователь, вы ошибаетесь. Никто мне…

— Мы здесь не для того, чтобы ошибаться. В конце концов и без вас найдем анонимного автора. Но жаль, что вы так и не захотели нам помочь. — Следователь закрыл папку, аккуратно завязал тесемку. — Итак, Банга, мы с вами расстаемся.

Артур внимательно посмотрел на него.

— Да, да. Мне вы больше не нужны. Но должен вас огорчить — домой вы попадете не скоро. Вами заинтересовалась уголовная полиция.

Артур напрягся, предчувствуя новую ловушку.

— Довольно неприятный сюрприз. Понимаете, они подозревают вас в поджоге дома некоего Озолса.

— Это подлость, — невольно вырвалось у Артура. — Применять такие методы…

— Подлость, Банга, скрывать государственного преступника от заслуженной кары.

Артур подавленно молчал.

— А насчет методов я вам скажу так… Знаете, в уголовной полиции большие тугодумы. Допустим даже, что вы не виноваты. Впрочем, это тоже надо доказать. А пока они разберутся — ох, сколько времени пройдет за решеткой. Подумайте, с какой репутацией оттуда выйдете? Вы это хорошо понимаете?

Артур молчал.

— Ну, так будете нам помогать?

— Нет.

— Что ж. Тогда пеняйте на себя.

Рихард снова зашел в комнату Марты. Она была еще бледна, но выглядела уже лучше. Во всяком случае спокойнее. Рядом с ней стоял столик, уставленный лекарствами. Стрельнув в ее сторону коротким настороженным взглядом, Лосберг преувеличенно бодро сказал:

— Я вижу, тебе сегодня значительно лучше.

Она не ответила. Рихард продолжал:

— Доктор говорит — еще немного, и ты сможешь встать с постели. — Он улыбнулся, стараясь казаться беспечным. — Не забудь — мы в долгу перед нашими гостями. Они так и не посидели за свадебным столом.

Ее глаза медленно наполнились слезами.

— Не надо, Рихард. Мне врач все рассказал сегодня. Клянусь тебе… Я ничего не знала. Глупо, конечно, но… не знала…

Лосберг попытался прервать ее объяснение:

— Марта!

Но она, не слушая, продолжала взволнованно:

— Я уйду… Уйду из твоей жизни! Никто никогда не узнает… Прости… — она не сдержавшись, зарыдала. — Да, я любила. И ты знаешь кого. Но обещаю тебе…

Он проглотил комок, сам, еле сдерживаясь, заговорил глухо:

— Марта, родная, поверь… Ты пришла ко мне такая, как есть. Я тебя никогда ни о чем не спрашивал и никогда не спрошу — клянусь! Все твое стало теперь моим — отныне и навсегда. Ты слышишь?

За окнами домашнего кабинета адвоката Крейзиса, задрапированными шелковыми портьерами, маячили в ноябрьском тумане шпили рижских соборов. Крейзис сидел в глубоком, покойном кожаном кресле с рюмкой ликера в руке.

— Одного не пойму. На кой черт тебе сдались хлопоты об этом рыбаке.

— А как бы ты поступил на моем месте? Он мне жизнь спас. И потом — Марта… Сам понимаешь…

— Ох уж эти сантименты… Между прочим, твой Банга попал в довольно неприятный переплет.

— Уверяю тебя — к поджогу дома он не мог иметь никакого отношения.