Космический Апокалипсис - Аластер Рейнольдс

— Не могу сказать, чтобы слышала о нем.

— Если б вы слышали о нем, меня бы это неприятно удивило, — мадемуазель вытянула левую руку, и в нескольких сантиметрах от ее ладони в воздухе повис крошечный глобус. Этот мир был весь мрачного серого цвета, там не было ни океанов, ни рек, ни зелени. Только отблеск атмосферы, видимой, как низкая арка над горизонтом, да парочка грязно-белых ледяных шапок на полюсах говорили, что это не безвоздушная луна. — Его даже нельзя назвать новой колонией — такие планеты колониями не называются. Там есть лишь несколько крохотных исследовательских аванпостов, вот и все. До недавнего времени Ресургем не имел решительно никакого значения. Но потом все изменилось, — мадемуазель, казалось, обдумывала, как много должна она рассказать на этой стадии. — Недавно туда кое-кто прибыл. Человек по имени Силвест.

— Имя, которое встречается довольно редко.

— Значит, вы знаете о роли, которую играет его клан на Йеллоустоне? Хорошо. Это облегчает дело. Вам будет легче найти его.

— Надо думать, что мне предстоит не только найти его?

— О да! — воскликнула Мадемуазель, схватила глобус и раздавила его в ладони. Из кулачка посыпалась пыль. — Гораздо, гораздо больше!

Глава четвертая

Вольева покинула борт шаттла суперсветовика и проследовала за Триумвиром Хегази по выходному туннелю на искусственный спутник Йеллоустона — «Новую Бразилию». Миновав несколько герметичных переборок, они попали в помещение, где сила тяжести отсутствовала. Оно располагалось в «ступице» и представляло собой сферическую гостиную для транзитных пассажиров. Это было самое сердце «карусели».

Здесь можно было встретить представителей любой ветви человечества. Люди в одеждах всех цветов радуги плавали в воздухе гостиной, которая больше всего напоминала аквариум с экзотическими рыбками во время кормежки. Ультра, Пираты, Конджойнеры, Демаристы, каботажные торгаши, пассажиры межзвездных кораблей, вольные торговцы, механики — все они перемещались по, казалось, случайным траекториям, но при этом не сталкивались, хотя от столкновения их нередко отделяли миллиметры. Некоторые, которым позволяло это строение тела, обладали подшитыми под рукавами перепончатыми крыльями. У других крылья были укреплены прямо на обнаженном теле. Те же, кто не обладал столь авантюрным складом характера, ограничивались крошечными ракетными ранцами, которые уносили их в нужном направлении, а другие передвигались на буксире миниатюрных тягачей. Личные слуги-роботы тащили багаж, а разодетые в ливреи крылатые обезьянки-капуцины шныряли между людьми, подбирая мусор и складывая его в сумки, расположенные под грудью. Воздух был насыщен китайской музыкой, которая непривычному уху Вольевой казалась завыванием ветра в каминных трубах, специально рассчитанным на создание наибольшего диссонанса. Йеллоустон, висящий в тысяче километров от «карусели», казался огромной грязно-желтой каплей, зловеще нависшей над всей этой суетой.

Вольева и Хегази добрались до дальнего конца этой транзитной сферы и через мембрану, специально созданную для пропуска людей, попали в таможенную зону. Здесь тоже не было силы тяжести. Закрепленное на стенах автоматическое оружие отслеживало каждого входящего. Центральная часть сферы была занята прозрачными «пузырями», имевшими диаметр около трех метров и открывавшимися по экватору. Почуяв новоприбывших, «пузыри» подплыли к ним, раскрылись и обволокли Вольеву и Хегази.

Внутри «пузыря» Вольевой висел небольшой робот в виде японского шлема-кобуто, снабженный сенсорными датчиками и считывающей аппаратурой, выступавшей из-под гребня. Вольева ощутила легкую щекотку, когда робот стал анализировать ее. В голове было такое ощущение, будто кто-то перекладывает там цветочки.

— Я чувствую привкус русских лингвистических структур, но определяю, что вашим привычным языком является современный норт. Достаточно ли его для выполнения необходимых формальностей?

— Сойдет, — ответила Вольева, не слишком довольная, что женский голос так легко определил русскую ржавчину, осевшую на ее норте.

— Тогда перехожу на норт. Кроме незначительных последствий глубокого сна я не нашла ни церебральных имплантатов, ни экзосомных нарушений. Нужно ли вам временное вживление для продолжения нашего интервью?

— Дай свое лицо на экран.

— Отлично.

Под краем шлема возникло лицо. Лицо женское, с незначительной монголоидной примесью. Волосы подрезаны коротко, как у Вольевой. Она решила, что чиновник, говорящий с Хегази, обязательно мужчина, усатый, темнокожий и явный химериец — словом, похож на Хегази.

— Назовите себя.

Вольева представилась.

— Последний раз посетили нашу Систему в… минуточку… — глаза женщины опустились, — восемьдесят пять лет назад. В 2461 году. Я не ошиблась?

Чувствуя, что она делает что-то не то, Вольева приблизила лицо к экрану.

— Конечно, ты права. Ты ведь запись, сделанная на уровне гамма. А теперь прекрати валять дурака и переходи к делу. Я веду торговые операции, и каждая лишняя секунда, на которую ты меня задержишь, — это лишняя секунда платы за стоянку возле той кучи собачьего дерьма, которую вы именуете планетой.

— Ваша грубость отмечена, — сказала женщина, будто делая запись в невидимом блокноте. — Для вашего сведения: многие архивы на Йеллоустоне весьма неполны по ряду разделов благодаря беспорядкам во времена Эпидемии. Когда я задаю вам вопросы, то делаю это еще и потому, что хочу проверить неподтвержденные записи, — она немного помолчала. — Между прочим, моя фамилия — Вавилова. Я сижу с чашкой дрянного кофе и с последней сигаретой в офисе, где гуляют сквозняки, уже восьмой час из своей десятичасовой смены. Мой босс решит, что я спала, если я сегодня не заверну обратно десяток приезжих. Пока я нашла лишь пятерых. Через два часа я должна уйти, а мне еще предстоит выполнить эту квоту. Так что, пожалуйста, следите за своими нервами, — она затянулась и выдохнула клуб дыма прямо в лицо Вольевой. — Так что, будем продолжать?

— Извините, я думала… — сказала Вольева, — … разве у вас для такой работы не используются записи?

— Было такое счастливое время, — со вздохом произнесла Вавилова, — но с ними та беда, что они пропускают к нам слишком много всякой дряни.

Из таможенной сферы Вольева и Хегази на лифте величиной в дом спустились в одну из четырех спиц «карусели». Их вес нарастал, пока они достигли обода. Здесь сила тяжести равнялась йеллоустонской, каковая не слишком сильно отличалась от земной, принятой среди Ультра.

«Новая Бразилия» делала виток вокруг Йеллоустона за четыре часа по орбите, исключавшей попадание «карусели» в так называемый Пояс Ржавчины — кольцо обломков и мусора, возникшее после Эпидемии. «Карусель» имела десять километров в диаметре и одиннадцать сотен метров в ширину, причем основная жизнь сосредотачивалась в зоне «обода». Здесь были рассыпаны городки, крохотные деревушки и создан ландшафт типа бонсай с искусными перелесками, лазурными горами с ледяными шапками и врезанными между ними обрывистыми долинами. Все это должно было создавать иллюзию перспективы. Округлая крыша над вогнутой поверхностью колеса была прозрачной и поднималась на полкилометра вверх. По ее поверхности были уложены металлические рельсы, с которых свешивались искусственные облака. Форму облаков подбирал компьютер в соответствии с планируемыми погодными условиями. Облака содействовали и изменению перспективы в этом вогнутом мире. Вольевой они казались вполне реальными, но это потому, что настоящие облака она видела только сверху.

Из лифта Вольева и Хегази вышли на террасу, лежавшую над главным населенным пунктом «карусели» — Рим-тауном. Это была группа домов, расположенных между двумя обрывистыми склонами долины. Глазам было больно смотреть на этот разнобой архитектурных стилей, возникших благодаря чехарде арендаторов домов, сменивших друг друга за годы существования «карусели». На земле стояла очередь рикш, дожидавшихся пассажиров. Один из самых близких к началу очереди пил ананасный сок из банки, вставленной в специальный поддон, приваренный к оглобле повозки. Хегази протянул рикше бумажку, на которой был написан адрес — куда ехать. Рикша пробежал ее своими черными, близко посаженными глазами, затем пробурчал что-то, означавшее согласие. Вскоре они уже влились в поток электрических и педальных машин. Те старались обогнать друг друга, создавая невероятную сутолоку, а пешеходы вклинивались в каждый наметившийся просвет между машинами.

Почти половину людей на улице составляли Ультранавты. Их было легко отличить по бледности, худобе, шегольскому увеличению некоторых частей тела, любви к черным оттенкам в кожаной одежде, квадратным километрам всяческих украшений и татуировок, а также профессиональным трофеям. Никто из попавшихся на глаза Вольевой Ультра не был истинным химерийцем, возможно, за исключением Хегази, который по своим размерам, вероятно, входил в пятерку самых крупных мужчин «карусели». Большинство носило прически по моде — густые косички или пряди, символизирующие число погружений в глубокий сон. Многие делали разрезы в одежде, чтобы стали видны протезы рук или ног. Вольевой пришлось себе напомнить о том, что и она принадлежит к этой субкультуре.