Дороги ратные крутые. Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне - Геннадий Обатуров

– Время – в обрез. Днем будем изучать противника и местность, согласовывать действия со стрелковыми батальонами и артиллерией, а ночью обозначать колонные пути и боевые курсы до нашего переднего края. Особое внимание – местности: знать и обозначить обход каждого болотца.

Когда перед началом работы на местности командир дивизии генерал-майор Павел Афиногенович Степаненко начал излагать оценку противника, то мы оживились.

– Противник восполнил ноябрьские потери, сняв силы с участков плацдарма, на которых наши войска не наступали. Он перебросил в 16-ю армию пехотную дивизию из соседней армии, один полк которой расположился на нашем направлении во втором эшелоне; оборона Рамушевского коридора стала более плотной и глубокой. На 20-ти километровом участке Налючи-Вязовка насчитывается танков и самоходных орудий соответственно 50 и 15.

– Товарищ генерал, без поражения противотанковых орудий и ДЗОТов прорыв не мыслим, а они до сих пор не выявлены, – с тревогой сказал подполковник Ершов.

– Сегодня и завтра будет произведена аэрофотосъемка. А что и когда нам даст артиллерийская разведка? – спросил комдив.

И тут командиры дивизионного и трех приданных гаубичных артполков доложили, что в течение 6-13-ти часов светлого времени, которое осталось до наступления, они смогут разведать только 15—20% важных целей, поскольку их маскировка за длительное время доведена до совершенства. Они также выразили беспокойство, что количество выделяемых боеприпасов не обеспечивает выполнение планируемых огневых задач.

Так мы еще раз убедились в слабости войсковой разведки. Именно поэтому штабы дивизии и полков лучше знали общую группировку противника, чем стоявшие к ним лицом к лицу его подразделения. Тем не менее, из всей суммы вопросов, решавшихся при организации взаимодействия, вопрос о разведке целей стоял так же остро, как и вопросы огневого поражения.

А подход к этому последнему, как мы убедились во время работы комдива на НП 86-го гвардейского танкового полка, страдал теми же недостатками, что и в ноябре. Поэтому подполковник Ершов просил:

– Мы опять вынуждены говорить, чтобы артиллерийская подготовка планировалась не по площадям, а по целям и группам целей. Для исключения перерыва в ведении артогня в периоды, когда пехота останавливается, а танки продолжают атаку, танковому полку нужен дивизион гаубиц. Стрелковый полк получил на усиление только два дивизиона, и нам выделить ничего не может. Полки решают судьбу прорыва, а половина артиллерии – в руках дивизии.

– Поддержка атаки будет осуществляться последовательным сосредоточением огня до захвата южного берега Вязовки, – возразил заместитель командира дивизии по артиллерии, полковник, – поэтому интересы танков учитываются и усиливать танковый полк артиллерией не нужно.

Генерал Степаненко с ним согласился, артиллерии полк не получил.

– А штурмовикам ИЛ-2 просим поставить задачу как на подавление целей, расположенных на третьей траншее, так и на уничтожение танков и самоходных орудий. Какая польза нам и пехоте от ударов штурмовиков по целям в глубине, если они не наносят ущерба пехотным батальонам, оказывающим сопротивление нам? – продолжал Ершов.

Представитель командования 6-й воздушной армии доказывал, что целесообразнее использовать штурмовики как ближние бомбардировщики для ударов со средних высот и по целям не ближе двух километров от наших войск, так как со стороны противника усилился зенитный огонь. Против этого возразил генерал Степаненко:

– Под Сталинградом штурмовики штурмуют, поражая танки, артиллерию и пехоту неуправляемыми снарядами и огнем пушек, а у нас – только бомбят. Так не пойдет. У вас в воздушной армии есть бомбардировщики Пе-2, пусть они и бомбят.

Несмотря на несогласие комдива, авиаторы в конце концов сделали по-своему.

С командиром 86-го гвардейского стрелкового полка майором Шурко, как и с командирами стрелковых батальонов, почти все вопросы взаимодействия были решены без затруднений. Наступление каждого из двух батальонов первого эшелона поддерживалось одной танковой ротой Т-34, а рота легких танков составляла второй эшелон; четыре ее танка назначались для продвижения за средними танками как орудия сопровождения. Не удалось добиться выделения в батальонах радиостанций для связи с танковыми ротами. Не согласились с нашей просьбой и о том, чтобы десант следовал на танках второго эшелона. В танках командиров рот Т-34 было решено разместить начальников разведки дивизионов, поддерживавших стрелковые батальоны.

На исходных позициях состоялись комсомольские собрания. Я был на собрании в 1-й танковой роте, в организации наступления которой с левофланговым стрелковым батальоном участвовал. Главной мыслью, проходившей через доклад командира роты и выступления комсомольцев, было беспокойство за то, как тут, под Старой Руссой, вернуть долг воинам-сталинградцам, окруживших крупную группировку врага.

Вслед за тем Ершов, Коллеров и я вручили посылки от трудящихся, почти исключительно от женщин. В посылках были изготовленные их руками варежки, теплые носки, шарфы, носовые платочки и даже кисеты – традиционно девичьи подарки любимым. У посылок был один адрес «На фронт, воину», а в записках – призыв: поскорее изгнать фашистов с родной земли.

Ночевал с экипажами в шалаше из танкового брезента, с костром при входе. Втиснулся в него вместе с младшим лейтенантом, командиром танка, и усатым старшиной, механиком-водителем, когда другие уже спали.

– Так что ты хотел сказать о фельдшере? – тихо спросил командир танка старшину, видимо, продолжая ранее начатый разговор.

– Да то, что душевным человеком оказался. При поездке в полевой госпиталь он договорился с одним раненым, отправляемым в Ярославль, чтобы тот, как полегчает, навестил моих и передал им консервы и сахар из моих пайков. У нас с женой-то дочка пяти лет и сынок – двух. Голодно им.

– А я хотел, было, жениться, но насмотрелся на горе вдов и остановился. – После паузы, с теплотой в голосе, добавил: -Хорошие письма моя девчина шлет. Ждет она меня, но дождется ли?

– Раз ждет, значит дождется. Всех-то нас не перебьют. Вон второй раз уж на нашей земле у фашистской машины забарахлил мотор.

Под впечатлением от вручения посылок и услышанного на меня тоже нахлынули думы. Вот они, горемычные жены фронтовиков, невесты, бабушки шлют нам посылки, а кто им-то, и полуголодным детям что-нибудь пришлет? Вот и Лиза: успокаивает в письмах, что у детей и ее все хорошо и, словно о мелочи сообщает, что стала донором. Наслышавшись о базарных ценах на хлеб, молоко, картошку, прикидываю в уме и получается, что моего аттестата хватает ей на полмесяца.

Так из четырех часов, доставшихся для сна, два прошло в тревожных, совсем нефронтовых думах. И все же в эти дни, как никогда с начала войны, думалось, что раз мы наступаем, а враг всюду вынужден обороняться, дело идет к лучшему.

Наступило утро 23-го декабря. Экипажам были сообщены поправки на текущие условия стрельбы. С рассветом началась артподготовка. Грохоту выстрелов вторили разрывы снарядов и мин в стане врага. Отдохнувшие, позавтракавшие танкисты и в белых халатах бойцы десанта взбодрились и быстро освободили танки от маскирующих комьев снега. Морозное, до 20-ти градусов ниже нуля, утро обещало хорошую погоду и видимость. Мы двинулись на своих танках, как было решено, командир за 2-й танковой ротой, а я – за 1-й.

Атака началась достаточно организованно. За танками пошел стрелковый батальон, и артиллерия перенесла огонь в глубину. Танковые взводы, пройдя проходы в минных полях, быстро развернулись в линию и ровно в 10 часов 20 минут атаковали. Тотчас же из ДЗОТов противника, оказавшихся не разрушенными, а также из второй траншеи был открыт сильный пулеметный огонь. Десант, неся потери, спешился. В первой траншее противника и около ее лежали трупы гитлеровцев. Поравнявшись с танком командира роты, крикнул ему:

– Коля, огонь по ДЗОТам, иначе пехота не пройдет!

– Есть огонь по ДЗОТам! – ответил Наконечный.

Из ДЗОТов, подавленных огнем танков, стрельба резко ослабла. Стрелковые взводы по колеям танков устремились вперед, миновали проходы, перестроились в цепь и с криком «Ура» ворвались в первую траншею.

Затем батальон за танками двинулся ко второй траншее, за которой начинался плавный спуск к Вязовке. Танковая рота, раздавив несколько ДЗОТов, пройдя вторую траншею и уничтожив две противотанковые пушки, начала спуск к речке. Артиллерия перенесла огонь на рубеж 300—400 метров за второй траншеей. Было видно, как справа подходила ко второй траншее 2-я танковая рота. «Неплохо атакуем», – подумалось мне.

Но радость оказалась преждевременной. Отойдя на 300 метров от второй траншеи, танки попали под обстрел противотанковых пушек, в том числе самоходных, с южного берега речки. Из-за помех, которые создавало редколесье, по ним вели огонь только два-три танка. Артиллерия же, прекратив огонь по целям северного берега, не перенесла его на южный. Попытка вызвать огонь поддерживающего дивизиона не удалась: рация командира дивизиона вела радиообмен с командиром артполка и не принимала команд. Здесь следует отметить, что эксперимент с размещением артиллеристов в танках командиров рот не оправдал себя, артиллеристы не имели приборов, а при закрытых люках ничего не видели. Причину же непереноса огня узнал в конце дня: поскольку темп атаки оказался ниже расчетного и огонь на первых рубежах велся продолжительнее, чем планировалось, то снарядов не осталось. Никто в известность об этом нас, танкистов, не поставил.