Земли, люди - Марк Алданов

— Какъ иностранецъ, мало знающій вашу страну, я, разумѣется, не позволю себѣ спорить объ испанскихъ дѣлахъ съ испанскимъ министромъ. Но все же у насъ есть надъ вами и нѣкоторое преимущество: мы видѣли вблизи настоящую революцію… Разрѣшите ли вы, господинъ министръ, подѣлиться съ вами нѣкоторыми сомнѣніями?

— Сдѣлайте одолженіе.

— Вы говорите, что коммунизмъ не соотвѣтствуетъ испанскому національному характеру. Увѣрены ли вы, что онъ соотвѣтствуетъ русскому національному характеру, — или какому бы то ни было другому? Вы говорите, что у васъ пока очень мало большевиковъ. Ленинъ полушутливо утверждалъ, что въ апрѣлѣ 1917 года въ Россіи было только два настоящихъ коммуниста: онъ и его жена. О причинахъ возможнаго недовольства у васъ я судить не могу; однако, я вижу, что ваша валюта упала и продолжаетъ понемногу падать. Сейчасъ въ иностранной валютѣ жизнь у васъ чрезвычайно дешева. Значитъ, она скоро вздорожаетъ, какъ было въ свое время въ Германіи. Не вызоветъ ли это озлобленія?

— Противъ дороговизны мы принимаемъ мѣры, будемъ бороться съ ней и дальше. Мы надѣемся до октября осуществить радикальнѣйшую земельную реформу. Она намъ дастъ, правда, тысячъ двадцать враговъ, но зато и огромное множество вѣрныхъ, преданныхъ друзей. Пусть коммунисты попробуютъ привлечь на свою сторону крестьянъ, получившихъ землю отъ Кортесовъ!

Это сильный доводъ. Отъ министра Гаціенды (финансовъ) Пріето я въ тотъ же день услышалъ еще другой:

— Ни одна иностранная держава не заинтересована въ насажденіи большевизма въ Испаніи...

Этотъ доводъ еще сильнѣе. Мы особенно хорошо можемъ оцѣнить его силу,

И все-таки...

__________________________

Кортесы. Я думалъ, они наряднѣе; думалъ, что пышному испанскому двору съ его строгимъ стариннымъ церемоніаломъ соотвѣтствуетъ и пышный великолѣпный парламентъ. Въ дѣйствительности очень простое зданіе съ небогатыми пріемными, съ недорогой мебелью, съ буфетомъ вродѣ тѣхъ, что бываютъ въ учебныхъ заведеніяхъ. Ни съ Таврическимъ Дворцомъ, ни съ парламентами Лондона, Вашингтона, Парижа, Берлина Кортесы и въ сравненіе не идутъ. Отнюдь не блещетъ роскошью и небольшой полукруглый залъ засѣданій: странно расписанный потолокъ, очень простая трибуна, красныя бархатныя скамейки, — лишь одна несимметрично расположенная часть первой скамьи крыта синимъ бархатомъ: она предназначается для правительства. Мѣсто Примо де Ривера занимаетъ нынѣшній предсѣдатель совѣта министровъ. Онъ въ визиткѣ. Громадное большинство депутатовъ одѣты очень просто, — есть и парусиновые пиджачки. Выдѣляется чрезвычайной элегантностью министръ внутреннихъ дѣлъ, донъ Мигуэль Маура. Въ Кортесахъ только двѣ дамы: обѣ онѣ, въ отличіе отъ мужчинъ, все время что-то пишутъ, очень прилежно и озабоченно.

Немного удивила меня молодость большинства депутатовъ. Старые люди наперечетъ, и это все знаменитости: Алкала Замора, Лерру, Унамуно, Санчесъ Герра, Оссоріо Галлардо. Невольно беретъ сомнѣніе, — житейское или, если угодно, «обывательское». Вѣдь общій тонъ первыхъ мѣсяцевъ новаго строя: «вотъ соберется Учредительное Собраніе, оно все и рѣшитъ». — Такъ все рѣшатъ эти молодые люди? Это ихъ ждали? Однако, не надо придавать чрезмѣрнаго значенія формѣ. Изъ кабинета выходитъ Александръ Лерру, — всѣ увѣрены, что онъ будетъ главой правительства, когда Алкала Замора станетъ президентомъ республики. Его мгновенно окружаютъ, и, по тому благоговѣйному вниманію, съ какимъ молодые депутаты слушаютъ министра иностранныхъ дѣлъ, можно сказать съ большой вѣроятностью: они будутъ голосовать послушно.

Въ медальонахъ повсюду портреты умершихъ парламентскихъ дѣятелей Испаніи. О многихъ изъ нихъ я никогда не слыхалъ, — и чувствую себя Доминикомъ. По стѣнамъ на коронахъ и гербахъ висятъ красныя шапочки, — не знаю, просто ли это чехлы подъ цвѣтъ скамеекъ или фригійскіе колпаки, которыми, быть можетъ, революція прикрыла короны, открывая Учредительные Кортесы въ годовщину взятія Бастиліи. Настроеніе въ залѣ должно было бы напоминать первые дни Конвента. Но, по совѣсти, я не замѣчаю большого подъема и энтузіазма. Съѣхавшіеся депутаты весело здороваются, болтаютъ, уходятъ группами въ буфетъ. А можетъ быть, и Конвентъ былъ именно такой, — въ первые дни.

Въ гостиной радикальный депутатъ, къ которому у меня также было рекомендательное письмо, дѣлится впечатлѣніями, — они совершенно совпадаютъ съ тѣмъ, что говорили министры: большевистской опасности нѣтъ и въ поминѣ, нѣтъ и никакой другой. Съ каталонцами будетъ легко достигнуто соглашеніе. О военномъ переворотѣ не можетъ быть рѣчи.

— Какъ по вашему, это обязательный оффиціальный оптимизмъ или всѣ они дѣйствительно такъ думаютъ? — спросилъ я иностраннаго журналиста, двадцать лѣтъ живущаго въ Испаніи.

— По моему, они дѣйствительно такъ думаютъ, и они совершенно правы.

— Все-таки, мнѣ было бы очень интересно услышать и «другой звукъ колокола».

— Кого вы имѣете въ виду? Вожди синдикалистовъ мало интересные люди. И едва ли они говорятъ по-французски. Что касается видныхъ дѣятелей стараго строя, то они всѣ бѣжали за-границу. Впрочемъ, есть одно исключеніе: донъ Гало Понто, бывшій министръ юстиціи и правая рука Примо де Риверы. Но его увидѣть трудно: онъ сидитъ въ тюрьмѣ.

— Нельзя ли тамъ повидать его? Отъ кого зависитъ пропускъ?

— Отъ сеньориты Викторіи Кентъ. Это одна изъ тѣхъ двухъ депутатокъ, она же и директоръ главнаго тюремнаго управленія. Если хотите, я могу васъ познакомить...

Мнѣ потомъ объяснили, что сеньорита Викторія Кентъ сыграла немалую роль въ революціи. Остальные заговорщики, въ большинствѣ очень извѣстные люди, были на счету у диктатора. Но скромная дама, мирно занимавшаяся адвокатурой, вниманія полиціи не привлекала. Именно черезъ нее поэтому и велись конспиративныя дѣла.

Дама въ черномъ платьѣ, съ пріятнымъ, чрезвычайно озабоченнымъ лицомъ. Къ сеньоритѣ Викторіи Кентъ у меня нѣтъ никакого рекомендательнаго письма. Моя просьба явно не вызываетъ восторга. Однако, не встрѣчаетъ и отказа.

— Пріѣзжайте завтра въ двѣнадцать часовъ въ главное тюремное управленіе, мы поговоримъ.

_______________________

Продолжительный звонокъ. Въ коридорѣ вдругъ появляется яркая живописная группа: четыре человѣка въ шляпахъ съ перьями, въ длинныхъ красныхъ раззолоченныхъ мантіяхъ, медленно проходятъ на трибуну. Повидимому, это стража предсѣдателя. Они занимаютъ мѣсто позади его кресла.

Депутаты толпой вливаются въ залъ. Лица у всѣхъ становятся серьезныя и сосредоточенныя.

Засѣданіе Кортесовъ открывается.

Алкала Замора недаромъ считается королемъ испанскихъ ораторовъ. Его рѣчь на открытіи Кортесовъ, очень умѣренная по содержанію, была превосходна. Та фраза, которая у насъ съ 1918 года стала насмѣшкой и ругательствомъ: «Довели страну... до Учредительнаго Собранія!» въ рѣчи главы испанскаго правительства звучала иначе. Будущее опредѣлитъ ея окончательный смыслъ и цѣну. О себѣ Алкала Замора (набожный католикъ) сказалъ только то, что для него съ открытіемъ Кортесовъ связана высшая честь отпущенной ему Богомъ жизни, и высшая ея точка: отсюда начнется медленное шествіе внизъ.

Личныхъ иллюзій у этого человѣка, кажется, не такъ много.

____________________

На слѣдующій день послѣ открытія Кортесовъ я явился къ сеньоритѣ Викторіи Кентъ.

Главное тюремное управленіе. Маленькая уютная гостиная. На ГПУ непохоже, какъ непохожа на чекистку сеньорита Викторія Кентъ.

Какъ надо называть испанскую сеньориту, если она директоръ главнаго тюремнаго управленія? Этотъ важный вопросъ напрасно занималъ меня въ гостиной: вмѣсто госпожи Кентъ вышелъ ея помощникъ, вицедиректоръ.

— Сеньорита Викторія Кентъ проситъ ее извинить: неотложное засѣданіе... Она должна была уѣхать и поручила мнѣ побесѣдовать съ вами. Что именно вамъ угодно?

Я объяснилъ.

— Да... Собственно, зачѣмъ вы хотите видѣть Гало Понте?

— Я слышалъ то, что говорятъ о положеніи въ странѣ представители новой власти. Хотѣлъ бы узнать мнѣніе враговъ ея, сторонниковъ стараго строя.

— Да... Да... Къ сожалѣнію, мы не въ правѣ разрѣшить вамъ такое свиданіе. Это зависитъ отъ министра юстиціи. Мы можемъ только дать разрѣшеніе на осмотръ тюрьмы. Однако, не скрываю, мы предпочли бы и это сдѣлать не теперь, а, напримѣръ, осенью. По очень простой причинѣ: тюрьма намъ досталась отъ стараго строя. Вы догадываетесь, что за три мѣсяца мы могли измѣнить лишь немногое. Но уже сейчасъ тамъ производятся большія работы: устраиваются столовыя, новыя ванныя комнаты и т. д.

— Только для политическихъ заключенныхъ или также для уголовныхъ?

— Для всѣхъ. Политическихъ заключенныхъ у насъ къ тому же всего три человѣка.

— ? !

Я не могу сомнѣваться въ данныхъ вице-директора главнаго тюремнаго управленія{37}. Однако, — три политическихъ заключенныхъ въ революціонное время! Во Франціи, въ Англіи ихъ, вѣроятно, десятки, если не сотни.