Главная русская книга. О «Войне и мире» Л. Н. Толстого - Вячеслав Николаевич Курицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В столовой висят в золотых рамах генеалогическое древо Болконских и отдельно портрет основателя рода: старый граф Безухов вывешивал неофициальных близких, старый князь кичится официальными.
С Андреем за столом князь продолжил спорить о Наполеоне, но, конечно, не воздержался от конфликтов и с другими участниками обеда. На живот Лизы он отреагировал замечанием «Поторопилась, нехорошо!» (и мы понимаем, что речь — о добрачной беременности, которая, возможно, и стала основной причиной брака), потом вступил с ней в разговор о ее отце и об общих знакомых, а когда Лиза стала отвечать слишком оживленно, грубо от нее отвернулся.
Тема неустойчивости позиции м-ль Бурьен выставляется новым боком: на этот раз она ничего неосторожного не сделала, но старый князь обвинил ее в бонапартизме; француженке приходится опровергать это страшное подозрение.
б)
Многочисленные «рифмы» устанавливают тайные связи между героями, но вовсе не обязательно их роднят. Да, приключение свечей в пальцах Безуховых подчеркивает связь отца и сына, как и пафосное «mon dieu» одинаково органично в устах разных светских дам, но конгруэнтные ситуации кн. Андрея и Николая Ростова (их отказ от комфортных блатных должностей ради войны) не делают их духовно близкими. С другой стороны, контрастность рифмы с «картинами» в домах стариков Безухова и Болконского не мешает им сближаться по другим линиям. Механизм иногда содержателен, а иногда вроде и нет, ему просто нравится быть механизмом.
Уехал? Ну и хорошо! 1–1-XXV
а)
Князь Андрей последовательно прощается с сестрой, отцом и женой.
Марья застает Андрея в его комнате. Он задумался, быстро ходит из угла в угол, но, «заслышав шаги в сенях», тормозит, возвращаясь в принятый в этих главах, в Лысых Горах, и привычный для себя неспешный ритм. Разговор брат и сестра ведут очень аккуратно, момент серьезный, но все равно он — в духе всей книги — строится как противостояние, и обсуждаются в нем тоже разные противостояния. Марья недовольна отношениями Андрея с Лизой (это кольцевая тема, ею разговор начинается и заканчивается), Андрею не нравится Бурьен, кроме того, он предполагает, что Марье все труднее общаться с отцом. Ключевой момент — колебания качелей: Марья осторожно, боясь отказа, просит Андрея надеть образок, который носил на всех войнах еще отец отца, — Андрей соглашается, но иронично — Марья обижается — Андрей ее утешает.
Рифма к этой просьбе следует очень быстро. Андрей осторожно, боясь отказа, просит отца позвать к жене городского врача, когда придет срок, — отец реагирует удивленно — Андрей не обижается, но из очень слабой позиции (Лиза боится, и сам Андрей за ней) объясняет свою просьбу — отец соглашается. Даже операция благословения совершается, как это сказать, на штыках — все помнят «А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно», причем последнее слово князь взвизгивает. Есть еще тонкая рифма к прощальной улыбке Безухова-старшего — холодный смех князя, который все понимает об отношениях Андрея и Лизы.
Прощание с женой — самое краткое и абсолютно формальное. В черновике в последний момент «проснулось в нем чувство справедливости к своей бедной жене», но только в черновике. В окончательном варианте книжки в главе прощания возник, напротив, момент, способный вызвать неприязнь к Лизе у симпатизировавшего ей читателя. Она возбужденно говорит о фальшивых зубах графини Зубовой, полагая, что это смешно. Андрей слышит «точно ту же фразу» пятый раз: это рифма к пятнадцатому рассказу про квартального и медведя.
Итак, Пьер и Андрей разъехались в разные стороны. Но мы помним, как они, сев в разные кареты, скоро оказались в одной точке, и думаем, что и сейчас друзья расстались не навсегда.
б)
Во всех четырех лысогорских главах есть что-то о неловкости-неуместности м-ль Бурьен; 1–1-XXV — вариант самый острый.
По дороге к комнате сестры, в галерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m-lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
— Ah! je vous croyais chez vous [Ах, я думала, вы у себя], — сказала она, почему-то краснея и опуская глаза.
…На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление.
Это ответ на вопрос об отношениях Бурьен и старого князя. В английском сериале сын косвенно задает его отцу — и получает ответ, что приятно видеть в доме милое женское личико; в одном из черновиков француженка была единственным человеком в доме, смело разговаривавшим с князем; но в окончательном варианте «Войны и мира» на момент 1–1-XXV Бурьен еще явно не является любовницей Болконского-старшего, в противном случае она не вела бы так себя с младшим (в «Русском вестнике» навязывалась еще откровеннее, говорила, что любит эту галерею, ибо в ней «так таинственно»).
Во всех четырех лысогорских главах раздаются закадровые звуки — и целых два примера в 1–1-XXV: Андрей слышит за дверью приближение Марьи, а в самом финале из кабинета отца «слышны, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания».
Наконец, во всех четырех лысогорских главах кто-то из героев акцентирует внимание княжны Марьи на сложности коммуникации со старым князем. В 1–1-XXII отлуп получает Бурьен, в 1–1-XXIII Андрей намекает на это едва заметно, с иронией, лайт-вариант, в 1–1-XXIV Лиза по итогам обеда признается княжне, что боится ее батюшку, на что любящая дочь отвечает: «Ах, он так добр!» (В московском спектакле на тему тяжелого характера князя высказался аж слуга; тут авторов постановки подвело, конечно, классовое чутье, слуга не мог так строить разговор с барами.) В 1–1-XXV во время доверительной беседы с братом сама княжна Марья проговаривается, что ее тревожит батюшкино отношение к религиозным вопросам.
в)
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна.
Сценка короткая, но в ней гораздо больше разных ракурсов, чем в любом из шести предыдущих уличных эпизодов. Фронтально фрагмент дома, коляска у подъезда — общий ракурс, темная осенняя ночь — резкий переход к индивидуальному ракурсу кучера — «отъезд камеры», более общий план крыльца и движение на нем — и, наконец, дом целиком.
Это максимум улицы, показанный нам в первой части первого тома «Войны и мира». Завершается она захлопнутой дверью. Отец, простившись с сыном
