Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II - Виктор Холенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пару раз останавливались по пути в небольших населённых пунктах, чтобы перекусить в местных харчевнях типа столовых-чайных или просто передохнуть от трясучки в кузове машины. И что поразило нас в первую очередь особенно в этих обычных пунктах общепита, удалённых на сотни километров трудных дорог от более обустроенных в экономическом и культурном плане городских поселений острова, так это непременное разливное пиво, причём очень даже неплохого качества. В Приморье же в ту пору, например, такое роскошное питиё можно было встретить только в таких крупных городах, как Владивосток и Уссурийск, где пивоваренное производство сложилось ещё с дореволюционных времён. А тут в любой захолустной деревушке, зажатой на узком пятачке между сопками и морем, нате вам, пожалуйста, пенное да разливное, свежее и сколько хошь. Пьём мы это пиво, загрызаем бодрящую его горечь сухим, как прокаленная на жарком солнце еловая щепка, спинками вяленого минтая, подаваемых вместе с этим деликатесным для нас напитком, и не скрываем своих восхищений. А кто-нибудь из местных «аборигенов», сидящих за соседними столиками с такими же тяжёлыми пивными кружками, тут же просвещает нас: мол, здесь чуть ли не в каждом небольшом посёлке есть своя пивоварня, оставленная сахалинцам в наследство японцами, уехавшими после августа 45-го года в своё самурайское отечество. Другой тут же высокомерно добавит, что почти в каждом южно-сахалинском городе, даже не таком уж и большом по размерам, есть своя бумагоделательная фабрика, и это тоже японское наследство. А на советском Дальнем Востоке, да и в Сибири вплоть до Урала таких, мол, необходимых стране производств и днём с огнём не сыщешь. Надо же, невольно удивляемся мы, а ведь и правда.
Сам посёлок Орлово оказался довольно крупным поселением, вытянувшимся вдоль береговой черты, пожалуй, на километр, если не больше. Было здесь немало деревянного новостроя привычной советской архитектуры. Но среди этих прочных брусчатых одноэтажных домов разной величины уже послевоенной постройки оставалось ещё немало и построек, покинутых японцами. Склёпаны эти, в основном, каркасные домики были из удивительно тонких досок, не более десяти миллиметров толщиной, и комнаты в них всё ещё оставались обклеенными, вместо обоев, газетами с иероглифами, видимо, ещё их бывшими хозяевами. Причём в них даже не было и намёка на какое-либо наличие печного отопления. Домики эти уже, наверное, давно пустовали, и именно в них и довелось нам всем жить вплоть до зябкой осени.
Две достопримечательности были в этом поселении. Первая из них – это не очень большой Г-образный бетонный мол, построенный японцами ещё в довоенные годы, видно, для стоянки малогабаритных плавсредств. Только вот за все месяцы нашего пребывания в посёлке в этой рукотворной гавани не было замечено нами даже захудалой лодки, лишь местные пацаны одни всё лето сидели с удочками на изъеденных прибойными волнами и временем замшелых бетонных плитах. Вторая достопримечательность была тоже японского происхождения. Это двухметровая, пожалуй, по ширине гладкая гранитная плита с овальным верхом с вырезанными на её тёмной лицевой поверхности крупными иероглифами. Стояла эта врытая в землю толстая плита на опушке леса и совсем недалеко от нас, но никто из местных жителей так и не смог нам сказать, что же на ней было написано. Правда, в то время ещё жила здесь одна японская семья, как говорили, отказавшаяся уезжать в Японию: моложавая женщина работала в местной парикмахерской, а её муж, кажется, шофёром на райповской хлебовозке. Но и они не могли или просто не хотели удовлетворить наше любопытство.
Посёлок этот находился километрах в тридцати от города Углегорск, в который мы частенько ездили в свободное от маршрутов время, чтобы прошвырнуться по магазинам. В первую же такую поездку, совпавшую с первой получкой в геологической партии, я купил себе фотоаппарат «ФЭД-2», который прослужил мне верой и правдой более тридцати лет – до самого появления цифровых камер в свободной продаже.
В маршруты мы начали ходить только в начале июля, а весь июнь был занят чисто подготовительными работами. Руководство партии нанимало из местных жителей полевых рабочих, поскольку из этой категории членов коллектива приехали из Приморья я да Валя Килин, а шофёром единственной нашей транспортной техники был Коля Татаринцев: мы с Валей новички, а Коля уже несколько сезонов работал в этой партии. Из постоянных кадров партии, проработавших вместе с нашим начальником, причём на Сахалине, были только главный геолог Лида Ботылева из Питера и геофизик Миша Маевский из Москвы, а также несколько женщин в летах – ведущих лаборантов из камералки. Все остальные были новобранцами, поэтому до конца июня надо было сформировать маршрутные отряды, освоить и подогнать снаряжение, ознакомить новичков с особенностями полевых работ в горной части Южного Сахалина, научить работать их с массивным радиометрическим прибором, который каждый член маршрутного отряда должен был носить на поясе во время похода постоянно. Кроме того, каждый из нас подбирал персонально для себя специальную маршрутную одежду и обувь – на резинках, обжимающих кисти рук и щиколотки ног, энцифалитки с капюшонами и шаровары из чёрной ХБ-материи и резиновые сапоги до колен. Других вариантов просто не было, и, хочешь или не хочешь, ко всему этому надо было привыкнуть и обносить.
За это время я особенно близко сошёлся с Мишей Маевским. Он был старше меня лет на десять, но общался со мной на равных, без какого-либо амбициоза. Охотно рассказывал об особенностях работы в полевых условиях, о взаимоотношениях, принятых в партии, и о таких вроде бы мелочах, как правильно укладывать походный рюкзак со всем необходимым в маршруте, для чего на поясе у каждого из нас в походах непременно будет висеть тяжёлая коробка радиометра и зачем каждому понадобится геологический молоток на длинной рукояти. Конечно же, были и другие темы бесед – о литературе и кинофильмах, о истории и политике и т. д. Кстати, от него я впервые с удивлением узнал, что о нашем любимом генсеке Хрущёве по Москве уже ходит масса самых каверзных слухов и анекдотов, а мы здесь, на периферии, его до сих пор чуть ли не боготворим.
Однажды, ещё в начале июня, я помог ему вскрыть картонную коробку с канцелярскими
