Беспощадная истина - Майк Тайсон

Он был мастером воздействия на соперников. На тренировках прежде, чем надеть трико, он обертывал свой пенис, чтобы он выглядел крупнее и вызывал у белых парней комплекс неполноценности. Он унижал своих соперников во время боя. Он обожал подзадоривать противника. «Даю десять тысяч долларов, если сможешь рассечь мне губу», – говорил он. Во время поединка он смеялся в лицо своих оппонентов, обменивался репликами со своей белой женой и говорил ей, как сильно он ее любит, выбивая в это время дерьмо из парня, с которым дрался. Это был тот человек, с которым я был бы счастлив пообщаться. Он говорил на нескольких языках и встречался на вечеринках с членами царской семьи России и королевской семьи Великобритании.

В свою очередь, Демпси был первым чемпионом, заработавшим миллион долларов. Он принес в бокс элементы шоу-бизнеса и гламура. Я очень хорошо понимал его, потому что он был закомплексован, постоянно сомневался в себе, однако всегда преодолевал эти чувства, чтобы достичь своих целей.

Кас же больше всех любил Генри Армстронга[46]. Тот постоянно атаковал своих противников и изнурял их.

– Постоянные атаки, никаких передышек, – восхищался Кас. – Уклоны с хорошей защитой – вот что делал Армстронг. Он разрушал волю своего противника, подавлял его дух, превращал все его усилия в дохлый номер.

Превратить все усилия, блин, в дохлый номер? Ух ты! Затем Кас пристально посмотрел на меня.

– Если ты будешь следовать моим наставлениям, ты взберешься на вершину мира. Видишь, как ты увлечен и насколько тебе интересны разговоры обо всех этих боксерах старой школы? Когда ты, следуя моим наставлениям, станешь чемпионом, единственной причиной, по которой будут еще помнить об этих парнях, станет то, что ты будешь вспоминать о них. Ты вытеснишь их всех. Ты заставишь забыть о каждом из них. Я видел Джека Демпси еще ребенком. Я встречался с этими парнями, жал им руки. Они не то, что ты. Ты гигант, ты просто колосс.

И я ел все это дерьмо. Всех этих разговоров о самоотверженности, дисциплине и трудолюбии было, однако, недостаточно, чтобы удержать меня от возвращения в Бруклин, краж и ограблений. Для меня у монеты пока обе стороны были лицевыми. Я мог быть и наверху, в Катскилле, пай-мальчиком, и внизу, в Бруклине, где в меня вселялся дьявол. Слава богу, что меня никогда не арестовывали за что-либо. Это разбило бы Касу сердце.

Кас знал, как заставить меня почувствовать себя покорителем мира, но он знал также, как заставить меня почувствовать себя полным говном. Иногда он говорил мне: «Ты позволяешь своему душевному состоянию взять верх над собой». Это был его скрытный, негласный способ сообщить мне: «Ты ничтожный кусок дерьма. Тебе не хватает дисциплины, чтобы стать одним из великих». Великие способны проводить свои лучшие бои, даже если только что похитили их ребенка или убили их мать. Великие совершенно не зависят от своих эмоций.

Таковы и актеры, не только боксеры. Я читал о легендарных артистах, которые торчали от всего подряд, но затем приходили в себя и давали прекрасное представление. Они не могли даже передвигаться, но у них была громадная дисциплина и целеустремленность. Порой прямо со сцены они попадали сразу в больницу. Я хотел бы быть одним из таких боксеров или актеров.

С самого первого вечера, когда я переехал к Касу, он начал пробовать меня на излом. Он хотел понять, как далеко можно заходить в том, чтобы дрючить меня без всякого повода. Он пришел ко мне в комнату и сказал: «Что ты делал сегодня в школе, а? Ну, ты ведь должен был что-то сделать, ты был в школе весь день. А что ты узнал? Где твое домашнее задание? У тебя есть сегодня домашнее задание?» Другие ребята в доме всегда говорили, что Кас благоволил ко мне, но они не знали, как он со мной разговаривал, когда мы оставались одни.

Я всегда боролся со своим весом. По моему мнению, я был жирной свиньей, хотя никто не сказал бы так, глядя на меня. Когда я тренировался, я намазывался альболеном[47] и надевал синтетический костюм на неделю или две, снимая его только на ночь, когда я принимал горячую ванну, чтобы выгнать с потом как можно больше веса. На следующее утро я вновь надевал его, делал пробежку и носил его затем весь день.

Мой вес был еще одним объектом для нападок со стороны Каса. «Твоя задница толстеет, – говорил он. – Ты теряешь интерес, не так ли? Ты больше не хочешь этого делать, да, Майк? Это для тебя слишком тяжело, не так ли? А ты думал, что мы здесь в игрушки играем? Ты думал, что вернешься в Браунсвилл бегать и развлекаться? Так?» Можете представить, каково было все это выслушивать. Как только я собирался насладиться мороженым, которое я мог позволить себе на выходные, я слышал: «Не так много людей могли бы выдержать, вот почему это имеет особое значение. Черт побери, а я-то думал, что ты действительно сможешь».

Иногда Кас выговаривал мне непонятно за что. Он бранил меня, форменным образом издевался надо мной:

– Со своим инфантильным поведением ты никогда не достигнешь тех высот, к которым мы стремимся.

Временами я просто вопил в ответ:

– Я ненавижу всех вас здесь! A-а-а!

Кас просто изводил меня.

Я хватал на лету его положительные реплики и говорил в ответ что-то вроде: «Я готов сделать все возможное, чтобы выиграть. Я готов отдать свою жизнь, чтобы быть чемпионом, Кас». И вместо того чтобы ответить: «Ты будешь им, Майк», – он бросал мне в лицо: «Осторожней с тем, на что замахиваешься. Ведь ты можешь и получить то, о чем просишь».

Он критиковал даже мою одежду. Как-то на праздники должны были подъехать гости, сестра Камиллы или кто-то еще. Я надел красивые широкие брюки, рубашку, жилет, а также галстук, который Камилла помогла мне завязать. Я сидел там, отдыхая, и все дамы говорили: «О-о, Майк, ты прекрасно выглядишь».

И вдруг в комнату вошел Кас:

– Ты чего это так вырядился? Твои брюки сидят так плотно, что видны яйца и задница. С тобой все в порядке?

Камилла пыталась выступить в мою защиту, но на Каса это не произвело впечатления:

– Не говори мне ничего о том, что ты думаешь об этом, Камилли, пожалуйста. Ладно? Не вижу ничего красивого в его одежде.

Кас никогда не обзывал меня «сукиным сыном» или кем-то вроде этого. Он использовал другие слова: «задница», «бездельник», «лоботряс». Это была равноценная боксерская замена грязному, мерзкому, нехорошему ниггеру, и это заставляло меня плакать, как ребенка. Он знал, что эти слова из его уст производят на меня сильное впечатление.

У меня было столько противоречивых сигналов, что я стал беспокоиться, действительно ли он относился ко мне, как к боксеру. Как-то мы с Томом Патти вышли из зала, а Кас слегка задержался. Я запрыгнул на заднее сиденье и присел на корточки.