Стихотворения (1884 г.) - Владимир Бенедиктов

Запретный плод

Люди – дети, право, дети.Что ни делайте, всегдаИм всего милей на светеВкус запретного плода.Человек – всегда ребенок,Говоришь ему: «Не тронь!» –Из хранительных пеленокВсё он тянется в огонь.Иногда с ним просто мука:«Дай мне! Дай!» – «Нельзя. Тут бука».– «Цацу дай!» – «Нельзя никак».Рвется, плачет он. Досада!«На, бесенок! На!» – «Не надо».– «Да ведь ты просил?» – «Я – так…»

Что ж делать?

Что ж делать? – Судьба приказалаИм вечно друг друга терзать.Их брачная доля связала,Узла их нельзя развязать.

Сожительство тяжко обоим,Где ж брака высокая цель?А мучить друг друга легко им:Всё общее – дом и постель.

И всюду они неразлучны,Друг на друга злобно глядят,Взаимно несносно-докучны,Ревниво друг друга следят.

Им страшно, чтоб, рано иль поздноОт «вместе» успев ускользнуть,Минуты блаженного «розно»Из них не вкусил кто-нибудь.

Стараясь во всем поперечитьДруг другу и въявь и тайком,Стремятся свой ад обеспечить,Несчастье сберечь целиком.

И, скрежетом брани, проклятьяНаполнив и ночи и дни,Печально смыкают объятьяИ верны друг другу они.

Приходит уж старость и древность,Уж искры угасли в крови,А всё еще глупая ревностьГрызет их в насмешку любви.

Посмертного злого недугаВ томленье, средь мук без числа,Две жизни изводят друг друга…А брака законность цела.

Наоборот

Набросать мне недавно случилосьПовесть, что ли, в десяток страниц,Где немало на сцену явилосьМною вольно придуманных лиц.Много качеств нелестных я роздалЭтим лицам и тем наконецБыл доволен, что сам я их создалИ что, как я ни плох, но – творец, –Что я в очерках вывел фигуры,Отразив в них подобье людей,Наугад, наизусть, без натуры,Артистической силой моей.Что же вышло? – Сказали иные,Что обиды я им наношу,Что пишу с них портреты живые,С лиц их копии только пишу.Нет, голубчики! В деле нечистомВы ж обиду наносите мне,Называя меня копиистом,Где я был сочинитель вполне.Сами будучи гадки и низкиВ непригожих натурах своих,Вы собой мне подсунули спискиС самородных фантазий моих.Наобум где рисунок творится –Виновата ль художника блажь,Что природа сама тут ложитсяПод летучий его карандаш?

Над гробом О. И. Сенковского

И он угас. Он блеском парадоксаНас поражал, страдая и шутя, –И кто порой невольно не увлексяЕго статьей, как лакомством дитя?

Не дети ль мы!.. Оправив прибауткойЖивую речь, с игрушкой и с лозой,Он действовал порой научной шуткой,Порою – в смех завернутой слезой,

И средь трудов болезненных и шуток,В которых жизнь писателя текла,Смерть, уловив удобный промежуток,Свой парадокс над ним произнесла.

К числу потерь еще одну причисли,Убогий свет! Ликуй, земная тьма!Еще ушел один служитель мысли,Друг знания, с светильником ума.

Ушел, умолк – навек, без оговорок.Прочтем слова последних тех «Листков».Что он писал!.. Ведь для живущих дорогИ свят завет передмогильных слов.

Он там сказал: «Всё приводите в ясность!Не бойтесь! Все иди на общий суд!Нас оградит общественная гласностьОт тайных язв и ядовитых смут».

Он осуждал тот взгляд тупой и узкой,Что видит зло в лучах правдивых дум;Невежеству и мудрости французскойОн воспрещал давить наш русский ум.

Он уяснял голов тех закоснелость,Которым сплошь – под навык старых лет –Родной наш ум является как смелость,Как дерзкий крик, идущий под запрет.

Он говорил: «Друзья! Не заглушайтеБлагих семян! Не тьмите нам зарю,И нам читать и мыслить не мешайтеНа пользу всем, в служение царю!»

Живущий брат! Пошли же на прощаньеОтшедшему, что между нами смолк,Привет любви, и помни: завещаньеУмершего есть для живущих долг.

Не преграждай благих стремлений векаИ светлых искр мышленья не туши!Дай нам понять значенье человека!Дай видеть нам бессмертие души!

Из. Л. Гринберг

С какой-то невольною грустью, в тиши,Возводится взор мой унылоНа всё, что исполнено сердца, душиИ так привлекательно, мило,На всё, что, вращаясь в сем мире пустомПод ясной небес благодатью,Отмечено в обществе божьим перстом –Живого таланта печатью,На всё, что рождает у нас на глазахЧистейшие слезы участья,На всё, что под солнцем достойно всех благ,Всех радостей, всякого счастья…Я знаю, как редко дается в уделДостоинству в мире награда;Не так всё творится средь жизненных дел,Как было бы, кажется, надо.Два сердца созвучные порознь идут;В разрыве – две дружные доли,А в вечном союзе друг друга клянутДве жертвы условной неволи.Красивый свой венчик любовно склоня,Как часто цветок золотистыйГотов перевиться вкруг дикого пня,Корою одетого мшистой!Порою он спрячется в чаще леснойДа в сумраке там и заглохнет;На камни вдруг выпадет дождь проливной,А травка от жажды иссохнет.Над грязью играет там солнечный луч,Над зыбью болотной он блещет,А нива зернистая градовых тучПод грозною мглою трепещет.Напрасна мольба и бесплодна борьба:Бесчувственно вплоть до пределаВедет с непонятным упрямством судьбаСвое непонятное дело.И, трепетно вами любуясь подчас,Все жребии высмотрев строго,С сердечной боязнью смотрю я на вас –И думаю, думаю много.

Горная дорога

Что за дым клубящийся тут бродитОщупью по каменным твердыням?Где тот горн, откуда он исходит, –В дольней мгле иль в небе темно-синем?

Чем покрыты страшных стен раскатыТам – вдали? Какими пеленами?Словно пух лебяжий, неизмятыйПышно лег над этими стенами.

Объясните, что всё это значит?По уступам, с бешеною прытью,Серебро расплавленное скачет,Тянется тесьмою или нитью,Прыщет, рвется, прячется – и снова,Раздвоясь и растроясь, готовоПрядать, падать, зарываться в глыбахИ сверкать в изломах и в изгибах.

Что за лента между масс гранитаСнизу вверх и сверху вниз извитаИ, вращаясь винтовым извивом,Стелется отлого по обрывам?

Нет! Не грозных цитаделей крепиПредо мною, это – Альпов цепи.То не стен, не башен ряд зубчатых,Это – скалы в их венцах косматых.

То не рвы, а дикие ущелья,Рытвины, овраги, подземелья,Где нет входа для лучей денницы.То пещеры, гроты – не бойницы.

То не дым мне видится летучий, –То клубятся дымчатые тучи –Облака, что идут через горы,И как будто ищут в них опоры,И, прижавшись к вековым утесам,Лепятся по скатам и откосам.

То не пух – постелей наших нега, –Это – слой нетоптаного снега,Целую там вечность он не тает;Вскользь по нем луч солнца пролетает,Лишь себя прохладой освежаяИ теплом тот снег не обижая.Не сребро здесь бьет через громады,Рассыпаясь, – это – водопады.

То не лента вьется так отлогоПо стремнинам грозным, а дорога.

После

То на горе, то в долине,Часом на палубе в море –Весело мне на чужбине,Любо гулять на просторе.После ж веселья чужбины,Радостей суши и моря –Дайте родной мне кручины!Дайте родимого горя!

Ничего

Братцы! Беда! Вот сближается с нашим фрегатом,Высясь горою над ним, роковая волна,Круто свернулась и страшным, тяжелым накатом,Мутно-зеленая, с ревом подходит она;Кажется, так и накроет, сомнет и проглотит,Мир наш плавучий, как щепку, вверх дном поворотит…Грянула… Хвать через борт!.. Миг удара приспел…В скрепах, в основах своих весь фрегат заскрипел,Вздрогнул, шатнулся, хлестнула по палубной крышеПена, а брызги кругом так и душат его…Замер… Кончается… Люди! Безмолвствуйте! Тише!Тс! Он подъемлется грудью всё выше, всё выше –И на хребет той волны наступил… Ничего!

И. А. Гончарову

Недавно, странник кругосветный,Ты много, много мне чудесПредставил в грамотке приветнойИз-под тропических небес.Всё отразилось под размахомРазумно-ловкого пера:Со всею прелестью и страхомБлестящих волн морских игра,Все переломы, перегибы,И краска пышных облаков,И птичий взлет летучей рыбы,И быт пролетный моряков,Востока пурпур и закатаИ звезд брильянтовая пыль,Живое веянье пассатаИ всемертвящий знойный штиль.За эти очерки в отплатуХотел бы я, свой кончив путьИ возвратясь теперь, собратуПредставить также что-нибудь.Оставив невскую столицу,Я тоже съездил за границу,Но, тронув море лишь слегка,Я, как медведь гиперборейской,Чужой средь сферы европейской,На всё смотрел издалека.Я видел старые громадыАльпийских гор во весь их рост,В странах заоблачных каскады,И Сен-Готард, и Чертов мост.Кому же новость – эти горы?Я видел их картинный строй,Уступы, выступы, упоры;Чрез целый горизонт порой,Игрой всех красок теша взоры,Тянулись в блеске их узоры –Казалось, в небе пир горой…Но что сказать о них? СпокойныПодъяты в ужас высоты;В венце снегов, они достойныБлагоговейной немоты.К сравненьям мысли простираю…Но что мне взять в подобье имПред тем, кто, бурями носим,Ходил в морях от края к краю?Я соблазняюсь и дерзаюПрибегнуть к образам морским:Гора с горой в размерах споряИ снежной пенясь белизной,Вдали являлась предо мнойВ твердыню сжавшегося моряОкаменелою волной,Как будто, ярой мощи полны,Всплеснулись к небу эти волны,И, поглощая прах и пыль,Сквозь тучи хлынув в высь лазури,Оцепенели чада бури,И вдруг сковал их вечный штиль,И, не успев упасть, навислиВ пространстве, – над скалой скалаИ над горой гора, как мысли,Как тени божьего чела.

Привет старому 1858-му году