990 000 евро - Евгений Зубарев

Николь немного помолчала, ожидая продолжения разговора, и тогда я, ловя момент, спросил ее с деланным равнодушием:

– А твои родители где?

– Не твое собачье дело, – огрызнулась она и снова отвернулась к публике. Ее светлые локоны чуть подрагивали, когда она поворачивала голову вслед за наиболее любопытными гостями, и я вспомнил, где видел эту гордую посадку головы, это напряженное внимание на фоне бессмысленной суеты второстепенных персонажей.

Канал «Дискавери», «В мире животных», пума на охоте. Хотя почему сразу пума – может быть, волчица или даже гиена.

Однако первым свою жертву нашел, как ни странно, Ганс – едва на сцене, за столом президиума, началось движение и телеоператоры заняли позиции за штативами телекамер, он вдруг вскочил с кресла и вразвалку поспешил за одинокой темноволосой девушкой в чудном, неровно обрезанном снизу и очень открытом сверху платье.

Девушка повернулась, и я узнал Милу. Она тоже узнала Ганса, несмотря на темные очки, вежливо улыбнулась ему и тут же стала искать глазами меня.

Ганс не дал ей осмотреться, решительно прихватил Милу под руку и повлек куда-то за пределы зала.

– Жениться повел, – прыснула Николь и толкнула меня локтем в бок.

Меня удивил этот едкий смех.

– Это же вроде твоя подруга, – осторожно заметил я.

– Ага, – признала Николь и потянулась к потолку с натужным зевком.

– Не мое собачье дело? – догадался я.

– Точно! – Она повернулась ко мне вплотную и стала смахивать пушинки с костюма с такими усилиями, что это больше напоминало выбивание пыли.

– Она моя подруга, пока не увела тебя, олигарха недоделанного. (хлоп! хлоп!) Знаешь ведь, зачем она пошла с Гансом? (хлоп! хлоп!)

– Трахаться? – предположил я.

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

– Трахаться во Дворце конгрессов неудобно, возможен только минет в гардеробе, там места есть зачетные, – со знанием дела сообщила Николь. – Твой приятель за минет поможет ей познакомиться с тобой, а я останусь в жопе. Такая у нее программа-минимум на сегодня.

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Она устала выбивать пыль из меня и откинулась на спинку кресла, тяжело дыша. Я понял, что она рассержена донельзя. Я тоже откинулся на спинку и стал неспешно раздумывать, почему женщины так беснуются по поводу своих подруг и почему меня поведение Ганса вовсе не раздражает.

Тут на сцене наконец все расселись в соответствии с табелем о рангах, и солидный пожилой господин, пройдя к трибуне, торжественно возвестил об открытии мероприятия.

Затем он же без какого-либо вступления или перехода принялся зачитывать какой-то нудный текст, и зал, после минутного оживления, снова вернулся к привычной суете.

…Зал еще слушал нудного оратора, когда сцена вдруг разверзлась с громом и молниями. Крыша исчезла, стало видно ослепительно голубое небо, и в этом небе появилась сначала черная точка, а потом и сам вертолет. Удивительно, что шум винтов совершенно не мешал мне слышать голоса вокруг. Один из голосов, похожий на голос Гнусного Строителя, донес до меня ужасное известие:

– Кайтесь, нищеброды! Падай ниц, быдло! Олигархи летят!

Поднялся гомон, все вскочили, бешено аплодируя вертолету, а женщины даже принялись срывать с себя то немногое из одежды, что на них сейчас было, и швырять на сцену. Лифчики, трусы и колготки толстым слоем намотались на винты вертолета, замедляя их ход. Скоро машина замерла, и тут же распахнулась дверь салона.

Первым показался полуголый Роман Абрамович в шортах, окантованных стразами, и с футбольным мячом в руках, и тут с мест повскакивали даже мужчины, пританцовывая в экстазе. Следующим по ступенькам вертолетного трапа неторопливо спустился Виктор Вексельберг, в строгом костюме, но с корзинкой, полной раскрашенных яиц, и гомон чуть поутих, но когда в дверном проеме показалось небритое лицо Михаила Ходорковского, в зале наступила полная тишина.

Ходорковский в грязном рабочем комбинезоне, устало держась за перила, сошел по трапу и подошел к самому краю сцены. Там он поднял руку, всю синюю от наколок, и, указывая на меня обкусанным ногтем, закричал что есть силы:

– А олигарх-то ненастоящий! Ненастоящий у вас тут олигарх!

Николь в испуге отшатнулась от меня, вскочила на ноги и даже не закричала, а зашипела, как змея, во все стороны:

– Я не знала! Я не виновата! Он сам ко мне пришел! Вставай, тебя ждут! Вставай же. Просыпайтесь, Михаил Дмитриевич, пресса подошла.

Я открыл глаза и вытер вспотевший от ужаса лоб.

– Михаил Дмитриевич, у вас сегодня четыре подхода к прессе, – официальным тоном сообщила мне Николь, и я догадливо поискал глазами непрошеных свидетелей.

Так и есть, рядом с нами уже переминались с ноги на ногу две ярко раскрашенные улыбчивые блондинки и один хмурый молодой человек с небольшой треногой на плече и огромной телекамерой в руках.

Я послушно встал, и вся моя свита тут же двинулась из партера в коридор, ловко раздвигая разодетую толпу и услужливо показывая мне дорогу.

Глава двенадцатая

– Вечером показ в Зверюшнике, тебе надо будет жестко оттоптаться по аборигенам, – заявила мне Николь, едва официант отошел от нашего столика.

Мы сидели в обычном уличном кафе, где не надо было держать лицо или делать вид, что ты прячешься от папарацци.

Это было простое московское уличное кафе: несколько столиков на типичной городской улочке – широкий пыльный тротуар, исцарапанные сразу во всех видных местах, зато старательно умытые с утра пластмассовые кресла, плюс книжки меню в обложках из кожзаменителя, привязанные грязно-серыми бумажными веревочками к потертым жизнью столикам.

Только невежды полагают, что подобные характеристики именуются отрицательными – на самом деле все вышеперечисленное лишь объясняет повышенную востребованность заведения, где мы втроем уселись отдохнуть после напряженного дня.

Впрочем, Ганса нельзя было назвать третьим – он был просто соседом, подхватившим со стойки бара случайную газету и теперь уныло бубнившим в ожидании своего пива унылый и предсказуемый текст:

«По словам специалиста по календарю майя Натальи Ефремовой, кризис продлится максимум до января следующего года. Сейчас Земля переходит на новый поток вибрации: магнитно-вибрационное поле нашей планеты изменяет свою частоту. Также изменяется положение земных осей. А вот экстрасенс Антуан Капица говорит, что причиной углубления финансового кризиса стало поведение Меркурия, который отвечает за бизнес-сектор. С конца сентября эта планета развернулась и пошла в обратном направлении, сообщил Капица. По словам популярного астролога, обратное движение Меркурия продолжится до пятнадцатого октября. После этого можно будет ожидать относительной стабилизации финансового сектора, а курс доллара пойдет на спад. Прогнозируемая дата относительного спокойствия на рынке ценных бумаг – начало ноября»…

Николь внимательно выслушала сольное выступление Ганса, а потом негромко сказала, обращаясь исключительно ко мне:

– У Марка сейчас все плохо с положением земных осей относительно Меркурия. Спад в металлургической промышленности и все такое, понимаешь? Ему позарез нужно продать свои активы, тебе это ясно или нет?! Если он не продаст их в ближайшую неделю-две, потом они не будут стоить ничего.

Я с готовностью кивнул, хотя мне, разумеется, было все равно. Какое мне дело до капиталов Марка? В то, что мне действительно выплатят хотя бы десятую часть от обещанного миллиона, я не верил. Вся эта затея была лишь поводом оставаться рядом с Николь. Понятно, что как только во мне отпадет надобность, Николь забудет даже мое имя. Хотя нет, это имя она не забудет. Но я к нему никакого отношения не имею.

– Поэтому ты должен мне помочь, понимаешь? Миша, очнись! Ты понимаешь, что нам всем надо очень постараться?

Я опять непринужденно кивнул, но посмотрел на нее не сразу – только после того, как официант принес мой кофе. Все-таки пар над чашкой создает некую иллюзию отчуждения, если почаще поднимать свой кофе на уровень глаз.

– Я смотрю, ты решил, что и так слишком для меня стараешься, так?!

Было хорошо видно, как она себя заводит, разгоняется для истерики, но я не знал, как ее остановить. В брутальном Питере я бы дал ей пощечину, но в гламурной Москве этот способ не годился, поэтому я по-прежнему прятал глаза за своей чашкой и изредка поводил носом, в глупой надежде отведать ее рядом хотя бы так, на расстоянии.

– Ты почему молчишь, Мишенька? – неожиданно тепло поинтересовалась Николь, и у меня все заныло внутри от предвкушения близости.

Я отставил чашку и заглянул прямо в ее бесстыжие зеленые глаза.

Потом я оценил диспозицию, встал, взял Николь за податливую руку и потащил за рекламную стойку, удачно размещенную совсем рядышком, в поросли кустиков напротив кафе.

Из протестных звуков я услышал лишь насмешливый кашель Ганса, шелест его газеты да шипение кошки, изгнанной со своей исконной территории. Николь напротив, все, что требовалось, проделала молча, и я был ей за это благодарен.