Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира - Рудольф Штайнер

Итак, еще в XVIII столетии Сен–Мартен знал, что должен существовать мост между мыслями человека и духовным знанием, спиритуальным воздействием высших миров, если хотят иметь плодотворные политические идеи. Таким богооставленным, как девятнадцатое столетие и начало двадцатого, не было, собственно, ни одно из предыдущих столетий. Важно это не упускать из виду. Но и так бахвалиться своей богооставленностью не свойственно было ни одному столетию. Вообще, когда в наше время стали бы читать искусство государственного управления, приверженцем которого выступает Сен–Мартен, то, думаю, ученые собрания и управители судьбами мира надорвались бы от смеха. Ибо в наше время растет устремление как можно меньше знать о том, что вокруг нас на самом деле происходит. Можно вообще вычеркнуть из сознания все спиритуально–живые мысли и принять решение оперировать только трупами мыслей. Но дела человека направлены в другую сторону. То, что люди делают, вписано в живые мысли. И когда люди со своими мертвенными мыслями сторонятся мыслей живых, тогда именно возникает хаос. Этот хаос должен быть преодолен. А для этого необходимы те ясные прозрения, о которых я не в первый раз говорил в этих лекциях. Но это требует во многих отношениях прямо противоположного тому, что в наше время считается правильным и образцовым.

И прежде всего такой поворот настоятельно потребуется там — лучше всего было бы, если бы этот поворот уже в данный момент охватил широчайшие круги, — где дело идет о воспитании людей, как самых юных, так и самых старых. Ибо нет такой области, где человечество так впало бы в материализм, как именно в области воспитания.

Разрешите мне в заключение предложить вам одну мысль, которая будет нас занимать в ближайшее время, так как она интересна и важна для всех. Но только позвольте представить эту мысль так, чтобы сначала ваша душа пару дней поработала над ней и лучше подготовилась к усвоению этой мысли.

На нынешних детей мы ведь должны смотреть, собственно, так: это иссыхающий, распадающийся сосуд, как я вам говорил на днях. Но глубоко внутри находится то, что и является истинным человеком, что не находит более выражения во внешнем, как это было вплоть до XV столетия. Надо все больше принимать во внимание, что как раз у ребенка — в манере его мышления, разговора и жестикуляции — внутреннее не полностью может найти внешнее выражение. Больше внутреннее не получает полного выражения во внешнем, и прежде всего это заметно на ребенке. Во многих отношениях в наше время ребенок есть нечто совершенно другое, чем это выражено внешне. Бывают даже крайние случаи. Внешне ребенок может быть отъявленным сорвиголовой, а внутри добрым малым, так что в будущем из него получится ценный член общества, тогда как можно найти много молодцов, весьма благовоспитанных, которые не засовывают пальцы в рот и не корчат рожи, хорошо учатся, подчас становятся хорошими директорами банков, хорошими педагогами по современной мерке, а также хорошими юристами, но являются никчемными людьми (простите мне эти суровые слова), ибо они не могут обрести внутренней гармонии с собой и окружающим миром. Именно в области воспитания и педагогики должен сделаться приоритетным тот принцип, что современный человек внутренне является чем‑то существенно другим, нежели это выражается внешне. Но из этого следует, что в будущем отбор педагогов и воспитателей будет производиться на другой основе, чем теперь. Так как прозрение во внутреннее, которое не находит себе выражения во внешнем, взывает к определенному пророческому дару. Поэтому потребуется так учинять экзамены для педагогов, чтобы освободить дорогу обладателям интуитивного, пророческого дара, а остальных отстранять, независимо от их эрудиции.

В наши дни люди слишком далеки от того, чтобы принимать во внимание пророческий дар, когда речь идет о педагогическом призвании. Но ведь в наше время люди вообще далеки от многого, что должно прийти. Поэтому цену таким принципам люди постепенно узнают под нажимом эволюционного движения. И вообще, многим материалистически мыслящим людям нашего времени покажется просто безумием, когда говорится: педагоги должны сделаться пророками. Но так будет не всегда. Люди будут принуждены признать подобные вещи.

СЕДЬМАЯ ЛЕКЦИЯ

Чтобы приблизиться к затронутым проблемам, мне хотелось бы сегодня включить одно промежуточное рассмотрение. Всем вам известен забавный трюк, который часто проделывается фокусниками: показывается груз, тяжелый груз, и изображаются усилия, которые надо приложить, чтобы поднять его. На гирях обычно написаны, правдоподобия ради, цифры — столько‑то и столько тонн или килограммов. После того, как фокусник с напряжением медленно поднимает тяжесть, а публика удивляется силе его мускулов, он подбрасывает тяжесть вверх либо же приглашает маленького ребенка и тот с легкостью начинает играть с тяжестями, потому что они сделаны из картона и только формой и цифрами создают впечатление настоящего груза.

Об этих трюках часто вспоминаешь сегодня, когда, будучи хотя бы немного оснащен духовнонаучными представлениями, вникаешь в то, что пишут наши современники — в том числе и самые высокодуховные — об исторических событиях и об исторических личностях. Это касается, собственно, тех биографий и исторических описаний, которые превосходно выполняют свою задачу в современном духе. Имея духовнонаучную подготовку, можно некоторое время испытывать глубокое удовлетворение от таких описаний. Но когда в конце концов даешь целому еще раз подействовать на душу, создается впечатление, как если бы прибежал ребенок и шутя расшвырял бы всю гору приведенных материалов.

Такое ощущение испытывают не все, хотя инстинктивно оно возникает в наши дни у многих в связи с историческими описаниями. Вся римская история и, особенно, греческая, как она преподносится сегодня, относится, собственно, к той области, которую можно охарактеризовать так, как я это сделал. И в качестве примера я мог бы указать на одного писателя–историка в определенной области, которого необычайно высоко ценю, хотя он производит на меня подобное впечатление. Я, к примеру, необычайно высоко чту Германа Гримма[46] в качестве писателя–историка, как это следует из множества моих лекций. Но достаточно мне взять его книгу о Гёте, или о Микеланджело или, о Рафаэле, как эти фигуры представляются мне, говоря метафорически, полностью лишенными силы тяжести или же бесплотными тенями. Весь Гёте у Германа Гримма, а также весь его Микеланджело в конце концов всего лишь фигуры из диапроектора[47], которые также лишены тяжести.

Почему так происходит? Да потому, что те, кто вооружен современным образованием, всем современным подходом, чаще всего считают, что описывают реальность, не имея при этом ни малейшего представления об истинной реальности. В наше время люди так бесконечно далеки от истинной реальности, ибо не ведают того, что нас постоянно окружает и что придает фигурам «вес» — конечно, не физический, но духовный.

Подумайте только, что как раз на этих неделях, наверное, стократно, а может быть тысячекратно описывалась фигура Лютера[48]. Описывалась, само собой, высокодуховным образом; ведь пишущие сегодня в большинстве люди высокодуховные. Говорю это совершенно серьезно. Но Лютер, которого описывают наши современники, напоминает фигуру из картона, ибо этим описаниям не хватает того, что придает фигуре вес. Можно сказать: если кто‑нибудь сидит здесь на стуле, а перед ним кто‑то поднимает штангу, то выглядит все одинаково, независимо от того, из чего сделана штанга: из картона или из металла. И если нарисовать то, что видишь, получится то же самое. Картина может получиться вполне реалистичной, хотя штанга сделана из картона. Так что исторические личности могут быть в узком смысле слова правильно описаны — например, Лютер, — и нашим современникам, которые гордятся своим реализмом, может в высшей степени удаваться передать многочисленные подробности, многочисленные детали, высказать важные вещи, дабы создать высокодуховный образ. Однако он не будет соответствовать действительности, ибо ему не хватает духовного «веса».

Когда действительно понимают в наше время Лютера? Его действительно понимают только тогда, когда знают внутренние свойства Лютера, которые с нашей точки зрения являлись совершенно автономными внутренними свойствами его личности, когда знают, что Лютер выступил почти сразу же после начала пятой постатлантической эпохи, и когда знают, что в его характере, в его душе жили все импульсы человека четвертой постатлантической эпохи. Он был как бы перемещенным лицом пятой постатлантической эпохи, он чувствовал, мыслил и ощущал, как человек четвертой постатлантической эпохи; но перед ним стояли задачи пятой эпохи, ибо он выступил почти в самом начале пятого постатлантического времяисчисления. Так, в начале пятой постатлантической эпохи, на горизонте ее появился человек, который, собственно, заключал в своем характере все свойства четвертого постатлантического периода времени. И бессознательно, инстинктивно жила в душе Лютера перспектива того, что должна была принести пятая постатлантическая эпоха.