Побежденный победитель - Митчелл Фрида

— Чашечку кофе? Или чего-нибудь со льдом?

— Нет… спасибо. — Только не вздумай заикаться, одернула она себя. Не подавай виду, что ты потрясена. Он привык иметь дело с женщинами, которых всем этим богатством не удивишь. — Я просто подожду здесь, пока вы найдете требуемые документы, если моя помощь не нужна, конечно, — проговорила она вежливо, как положено секретарше и помощнице.

— Ну… — протянул он, и в голосе у него промелькнуло что-то такое, отчего она сразу насторожилась. — Но на это уйдет время.

Она пыталась сделать вид, что ничего не произошло, и ответила:

— Что ж, ничего страшного. Хозяин — барин.

— Верно, а что, не так?

В этом было что-то успокаивающее, и она немного приободрилась. Пугать он ее не будет. Она посмотрела на него с вежливой улыбкой.

— Видите ли, Грейс… Дело в том, что я решил сегодня не возвращаться в офис, — заявил Алекс. — В этом нет необходимости.

Она не сводила с него своих зеленых глаз, которые от вкравшегося в нее страха потемнели. Голос же у нее был спокойный.

— Вам виднее. Можно вызвать такси или ваш шофер отвезет меня обратно?

— Я отпустил машину.

— Значит, такси.

— Нет… ничего не выйдет. — И добавил; — В доме пять комнат для гостей.

Сердце у Грейс ёкнуло, ее охватила тревога.

— Я должна ехать в офис, Алекс.

— С чего вы это взяли, Грейс? — весело парировал он. — Вы останетесь здесь до завтрашнего утра.

— Вы с ума сошли? — вскинулась она.

— Не исключено. — Он смотрел на нее, чуть прищурившись. — Такое предположение уже высказывалось, должен признаться. Но из нас двоих вы более сумасшедшая. Доказательство — этот парень. Я не позволю вам снова связаться с ним, Грейс. Вас надо защитить от себя самой.

— Вы… вы… — Вся эта красота: величественное здание, богатство и власть отступили куда-то в сторону в мгновение ока. Грейс вдруг забыла, что он ее босс, что ее щедрая зарплата и бесчисленные льготы целиком в его руках, и в ярости выпалила: — Да что вы возомнили о себе, Александр Конквист? Да как вы смеете указывать мне, как быть и что делать? Я уезжаю сейчас же, и пропади пропадом ваша работа. То, что вы наняли меня своей секретаршей, еще не означает, что вы приобрели права на мою душу. — Если говорить серьезно, не ваша душа заботит меня в данном случае. — Он схватил ее за плечи и, прежде чем она успела сообразить что к чему и оказать сопротивление, впился губами в ее губы.

Губы у него были крепкие, настойчивые. Сердце у Грейс заколотилось, и по телу пробежала дрожь. Его язык касался ее нёба и языка, она почувствовала, как ее охватывает желание, которому она не могла противостоять. Гнева как не бывало.

— Грейс, — пробормотал он сонным голосом, в то время как его руки гладили ее. — Сладостная Грейс. Сладкая злючка Грейс.

Она больше не могла сопротивляться. Его желание передалось ей. Он еще крепче прижал ее к себе, так что она почувствовала всю силу его вожделения, и продолжал целовать ее. От этих поцелуев голова у нее закружилась, ноги подкосились, и, не держи он ее, она бы упала.

— Теперь говори мне, что хочешь видеть его сегодня вечером, — прошептал он ей на ухо, оторвавшись от ее губ. — Говори, что он может дать тебе то же, что и я. Говори, что он тебе нужен.

Его шепот вырвал Грейс из мира ярких ощущений, которые пробуждал он в ней своими чувственными губами.

Она высвободилась из его объятий, и, хотя ноги у нее подгибались, а щеки горели, глаза ее пылали негодованием.

— По крайней мере, Энди никогда не пытался силой овладеть женщиной, — бросила она. — Он всегда вел себя как джентльмен.

— Это уж точно, — насмешливо откликнулся Алекс. — Да это меня и не удивляет. Он из тех мужиков, которые рады, чтобы им продели кольцо в нос и водили по жизни на веревке.

— Ах какое достоинство — прибегать к грубой силе. Тоже мне мачо! — воскликнула Грейс, осознавая, что гневом прикрывает унижение и стыд. Как она могла так поддаться ему? — в отчаянии спрашивала она себя. И это после всего того, что она месяцами твердила себе…

— Я этого не говорил, — с некоторой досадой вымолвил он. — Я всегда с презрением отзывался о тех, кто пытается силой овладеть тем, чего им хочется, будь то мужчина или женщина.

— Уж конечно! — Грейс пыталась освободиться от его непостижимой власти над собой, о которой он, к счастью, не знает. — И вы хотите, чтобы я всему этому поверила? Дела красноречивее слов.

— Для меня не имеет значения, поверите вы, Грейс, или нет, — проговорил он вдруг с неожиданной серьезностью, — но это так. Я получил вот это, — он указал на свой шрам, который она неоднократно видела и который не давал ей покоя, — потому что кое-кто решил, что может силой принудить меня к тому, чего я не хочу. Это ей не удалось, — добавил он. — Я не сторонник физического насилия.

Она немного опешила от его серьезности и дрогнувшим голосом спросила:

— А кто это был?

— Приятельница, — улыбнулся он, но только уголками губ. — Она скрыла от меня маленькую подробность, когда мы с ней сошлись, а именно, что она замужем. Узнав об этом, я бросил ее. Она возражала.

— И это она сделала? — цепенея от ужаса, спросила Грейс. Похоже, его общение с противоположным полом больше напоминало хождение по минному полю. Да, любишь кататься…

— Да. Но сначала она прибегла к обычной женской тактике и грозилась убить себя, если я не возобновлю связь с ней, а когда это не подействовало, впала в неистовство и стала швырять в меня все подряд. Так что я на собственном опыте убедился, что викторианское ручное зеркальце оружие опасное, — с юмором закончил он. — Мой врач сказал, что буквально пару миллиметров в сторону, и я бы истек кровью в считанные минуты. А так я отделался бездарным времяпрепровождением в клинике, и на этом дело кончилось. Хотя нет худа без добра, я постарался извлечь из этого урок на будущее.

— Но это… это ужасно.

Грейс была потрясена и не пыталась это скрывать, но Алекс покачал головой и цинично бросил:

— Рита не лучше и не хуже других женщин, разве что более темпераментна, чему виной, вероятно, ее латиноамериканская кровь.

— Вы считаете, что любая женщина пошла бы на такой обман? Не говоря уж о попытке прибегнуть к силе? Не может быть, чтобы вы так думали.

— Я так думаю. Конечно. Человечеством движут две великие страсти — алчность и похоть. И, когда на сцену выступает та или другая, быть беде. Но если обе вместе, тогда пиши пропало.

На какой-то миг Грейс показалось, что небо обрушилось на землю. Она лишилась дара речи. Но только на миг. Затем она выпрямилась и, гневно посмотрев на Алекса, твердо произнесла:

— В таком случае единственное, что я могу сказать вам, Алекс Конквист, так это что мне жаль вас. Жаль от всей души. — Она заметила, что ее слова буквально потрясли его, но уже не могла остановиться. — У вас вроде бы все есть: власть, богатство, сила — все к вашим услугам, но, по существу, ничего у вас нет. У вас нет главного, отчего у нормальных людей радостно бьется сердце. И вам этого никогда не узнать.

— Нет такого понятия, как нормальные люди, Грейс, — нарушил Алекс наступившую тишину. — У каждого из нас есть своя темная сторона, и она только ждет мгновения, чтобы восторжествовать над нами; просто одни прячут это тщательнее, чем другие. Вот и все. Мне больше по сердцу откровенное безумие Риты, чем все ее попытки добиться своего уговорами.

— Она просто душевнобольная, — вскинула Грейс подбородок. — И если вы связываетесь с подобными легкомысленными и коварными людьми, то туда вам и дорога. Свинья грязи найдет, простите меня за грубую поговорку.

— Ах какая замечательная… деревенская мудрость, — протянул он издевательски. Но от ее глаз не ускользнула внезапная бледность его загорелых щек, и она поняла, что ее слова попали в цель.

— Нет, это здравый смысл и только, — парировала она, надеясь, что дрожь не выдаст ее. Она сказала правду, говоря, что жалеет его, но жалость странным образом сочеталась в ней с желанием покрыть его лицо поцелуями, отдаться ему целиком, что было бы, как она прекрасно понимала, для нее катастрофой. Он все равно не оценил бы ее жест; для него это явилось бы чистым проявлением сексуального желания. Но у нее сердце кровью обливалось за того маленького мальчика, что вырос в мире, где у него были все преимущества, кроме одного: он был лишен материнской любви, которая способна смягчить самый жестокий жизненный опыт.