Братишка, оставь покурить! - Николай Стародымов

Закинув автомат на плечо, направился к двери. Уже взявшись за ручку, не оборачиваясь, сказал:

— Счастливо оставаться!

— Удачи тебе!

Отозвался только один голос, кажется, все того же Сашки Слободы. Второй добавил только после того, как я захлопнул дверь.

— Ишь, крутого из себя строит!..

Кто это сказал, не знаю. И слушать больше не стал, хотя тут же раздалось одновременно несколько голосов.

Не любят меня ребята. Однако меня это не задевает, право же, не вру. Потому что я и сам особенно никого не люблю. Главное — чтобы уважали, чтобы в бою положиться можно было бы. Я вообще по натуре одинокий волк. Да и жизнь все больше настраивала меня на такой же ритм существования, на одиночество. Мне легче слушать, чем говорить, промолчать и сделать по-своему, чем доказать другому, в чем он неправ и как нужно сделать лучше. Почему мы сошлись с Радомиром, потому что и он по натуре примерно такой же, только у него еще имеется такое чудесное качество, как умение подчиняться и учиться. Когда меня здесь не станет — либо вообще не станет, либо когда уеду отсюда — из Радомира получится прекрасный разведчик-диверсант. Сейчас это исключено, мы с ним слишком сработались, а при мне он всегда так и будет ведомым. В паре двух ведущих не бывает. Как сказал известный политик, «двое пернатых в одной берлоге не уживаются».

Ленька нетерпеливо пританцовывал у крыльца.

— Идем, идем к сербам!

Он обычно ко мне обращается безлично. На «ты» не всегда решается, а на «вы» у нас не принято.

— Пошли!

Что и говорить, я был заинтригован как никогда.

Я вошел в штаб сербской четы, роты по-нашему, и громко поздоровался:

— Добро дан!

— Здраво, Просвет! — отозвался командир четы Славко Громаджич.

Он глядел на меня без особого энтузиазма. Скорее всего, понимал, что я пришел с какой-то просьбой. Ну а мне ему отказывать не хотелось.

— Шта има?

— Ништа.

Все как у нас: дежурное «как дела?» — дежурное «ничего»…

Будем считать, формальности завершены, можно переходить к делу.

— Славко, я к тебе с поклоном.

Командир глядит настороженно, не торопится выразить бурную радость по поводу того, что придется мне оказать помощь.

Вообще-то он неплохой мужик, этот Славко. Да только и его можно понять.

Мы, русские, приехали, побудем, повоюем тут кто сколько — и до дому, до хаты. А ему тут еще неведомо сколько воевать.

И живет он в этих краях с пеленок. Знает тут множество людей, как по эту, так и по ту сторону фронта. Ему главное — своих подчиненных по возможности сберечь, обеспечить всем необходимым. А мы у него на втором плане. Тем более, что от нас хлопот у него тоже хватает. И о том, что война не вечна, ему нельзя забывать. Рано или поздно она закончится — нужно будет с соседями взаимоотношения налаживать-восстанавливать. Как ни крути, войны до полного взаимного истребления случаются исключительно редко. И соседний народ нечасто снимается с места и в полном составе уезжает на новое место жительства. Значит, рано или поздно, когда отгремят бои, все равно придется мириться. А для того, чтобы этот процесс проходил более или менее нормально, рассуждают многие из моих знакомых сербов, нужно бы воевать не слишком активно, чтобы и себя сохранить, и мусликов не слишком раздражать.

И ведь так и делают. Кое-где, на отдельных участках фронта сербы и хорваты, сербы и мусульмане заключают между собой джентльменские соглашения — друг друга не трогать. Так было, например, на левом берегу реки Миляцки в Сараево, где подобная договоренность существовала с подразделением ХВО (Хорватское вече обороны). В некоторых местах люди сами прекратили войну и спокойно жили вместе, не обращая внимания на национальные и религиозные особенности друг друга…

Ну а мы, русские, так не умеем: мы всегда воюем на полную катушку. Потому в двух мировых войнах вышли победителями. Потому косточки наших предков рассеяны по всему свету. И по той же причине в свою гражданскую друг друга уничтожили немыслимое число земляков.

Короче говоря, отношение к нам у сербского руководства двойственное. С одной стороны, нас уважают, серьезные дела поручают, сектор обороны выделили… А с другой стороны, после удачного боя, когда поколотим мы противника на полную катушку, кое-кто из местных косится на нас… И не потому ли мы иной раз замечаем, что бросают именно нас, подобно пушечному мясу, в самое пекло, да еще и без надежных проводников, которые хорошо знают местность?

Бывало такое, и не раз бывало! И не раз уже замечали мы и наши предшественники к себе подобное отношение.

Так что Славко можно понять, что он слушает меня настороженно, узнав, что я пришел доставить ему немного хлопот.

— Дай машину, нужно на положай проехать, — наконец говорю я главное. И добавляю по-сербски наше «пожалуйста»: — Изволитэ…

Взгляд Громаджича отмякает. Эта просьба выполнима и не слишком обременительна.

— Зачем тебе?

Однако это уже вопрос из любопытства, дежурный вопрос, а не вопрос с целью отказать.

— Надо, — не стал я вдаваться в подробности. — Надо к ребятам на положай смотаться.

— Смотаться? — не понял Славко. — Что такое «смотаться»?

— Значит, съездить, — пояснил я. — Дашь?

Славко соглашается легко:

— Добрэ.

Я благодарю опять же по-сербски:

— Хвала.

…Через полчаса мы уже тряслись в бортовой машине в направлении положая. Из чувства солидарности я не стал садиться в кабину, где ехать, конечно, удобнее, а устроился с Ленькой на скамье в кузове, где, как ни говори, безопаснее. Правда, большую часть дороги мы все равно молчали, так что в какой-то момент я даже подосадовал, что не устроился более комфортно в кабине. Хотя в случае, если «поймаем» мину, в кузове уцелеть шансов все же побольше.

Как обычно, во время долгой дороги мысли в голове роились все больше отвлеченные.

Эта дорога у местных старожилов вызывает тяжелые воспоминания. В этих местах 12 апреля 1993 года тут был очень тяжелый бой. О нем поведал его непосредственный участник Борис Земцов, московский журналист и писатель. А потом уже его рассказ дополнили другие добровольцы, показывали мне прямо на месте, где, как и что тут происходило.

Тут, на горе Заглавок, было оборудовано несколько положаев, два из которых занимали наши ребята, а дальше — сербы. На правом положае был оборудован мощный добротный бункер, сложенный из толстых могучих стволов. Здесь находились трое наших ребят — Владимир Сафонов и Дмитрий Попов, а также Павел, фамилии которого я так никогда и не узнал. Остальные добровольцы этой смены располагались в другом положае, который был оборудован отнюдь не так добротно.

…Кровопролитный бой начался на том положае, где был оборудован бункер.

В ту ночь разыгралась едва ли не настоящая буря. Ураганный ветер с дождем и мокрым снегом… Понятно, что в такую погоду крамольная мечта о том, как бы забиться куда-нибудь в теплый угол, исподволь вытесняет представление о чувстве долга и осознание необходимости охранять позицию. И при этом искренне надеешься, по себе знаю, что и противник мечтает о том же.

Муслики четко просчитали ситуацию. У них дисциплина, основанная на осознании, что они ведут священную войну во имя Аллаха, джихад, хотя и изрядно разбавленное извечным славянским разгильдяйством, куда выше, чем у сербов. Под утро, когда буря начала стихать, обрезанты подобрались вплотную к нашим позициям, однако сразу штурмовать их не стали. Лишь когда едва забрезжил рассвет, примерно в семь утра, они вдруг открыли ураганный огонь по бункеру. Ребята, естественно, вскочили, подхватили оружие и бросились к выходу, чтобы дать отпор.

Тут-то и произошла первая трагедия. Внутрь бункера влетело не так уж много пуль. Однако одна из них наповал сразила Владимира Сафонова, которого товарищи прозвали Перископом — за то, что он некогда служил на флоте. Владимир где-то достал, вероятно, на что-то выменял у сербов-каптеров пятнистый американский легкий и удобный бронежилет и хотел пофорсить перед товарищами. Однако заморская сталь Сафронова не спасла. Пуля попала Владимиру в шею, над самой бронестойкой. Смерть его была мгновенной.

Дмитрий Попов из бункера выскочить успел. Он попытался отбежать к лесу, укрыться за деревьями. Однако мусульмане были совсем близко, стреляли умело, в упор. Так что шансов у Дмитрия было не так уж много. Он успел добежать до дерева, когда его настигла первая пуля. Парень упал на колени, обхватил руками ствол дерева и медленно сполз на землю. А в его мертвое, уже бездыханное тело, садили и садили новые и новые пули.

Третий доброволец, Павел, своим шансом выжить воспользовался в полной мере. Он не попытался бежать. Выскочив из бункера, он плюхнулся на землю и прошелся длинной очередью из пулемета по зарослям, ощетинившимся автоматными стволами. Ошеломленные такой дерзостью мусульмане на мгновение ослабили огонь. И тогда Павел поднялся в рост и начал длинно строчить стоя, поводя стволом из стороны в сторону едва ли не на сто восемьдесят градусов. Он стоял и поливал свинцом кустарник, словно заговоренный былинный богатырь. По нему на какие-то мгновения даже стрелять перестали!