Три любви Михаила Булгакова - Борис Соколов

Отсутствие собственного жилья по-прежнему угнетало Булгакова. Об этом свидетельствует запись в его дневнике от 18 сентября 1923 года: «Сегодня у меня был А. Эрлих, читал мне свой рассказ. Коморский и Дэви (Д.А. Кисельгоф. – Б. С.). Пили вино, болтали. Пока у меня нет квартиры – я не человек, а лишь полчеловека».

Как видно, к тому времени Михаил и Тася все больше отдалялись друг от друга. У каждого появились свои компании, а взаимные чувства охладели. Именно тогда Татьяна Николаевна познакомилась с двумя своими будущими мужьями. Она вспоминала: «С Кисельгофом Давидом встречались, ходили в кино, театры. Уже после того, как я оставила Крешкова и вышла за него замуж, он прочитал «Мастера и Маргариту»… и говорил, что Берлиоз написан с Михаила Кольцова (абсолютно верное предположение. В ранних редакциях романа будущий Берлиоз носил весьма прозрачную фамилию Мирцев. В то же время у этого героя были еще прототипы из литературной номенклатуры 20-х годов – Леопольд Авербах и Демьян Бедный. – Б. С.). Кисельгоф был знаком с Борисом Ефимовым (братом М.Е. Кольцова. – Б. С.). И вот Ефимов ему рассказал, что после Испании Кольцова вызвал Сталин и расспрашивал обо всем. И после Кольцов сказал брату, что, когда он уходил, Сталин так на него посмотрел, что ему стало жутко. Вскоре его арестовали и расстреляли».

Т.Н. Лаппа так рассказывала о своем будущем муже Д.А. Кисельгофе: «Он адвокат был. Тоже хорошо знал литературу, интересовался, писателей разных к себе приглашал…

Михаил, между прочим, таскал книги. У Коморского спер несколько. Я говорю: – Зачем зажилил? – Я договорился. – Я спрошу. – Только попробуй. И в букинистических покупать ходил. С Коморскими мы часто встречались, дружили… Когда из-за границы Алексей Толстой вернулся, то Булгаков с ним познакомился и устроил ужин. У нас было мало места, и Михаил договорился с Коморскими, чтобы в их квартире это устроить. Женщин не приглашали… Но Зина (жена В.Е. Коморского. – Б. С.) заболела и лежала в постели, и они решили меня позвать, потому что нужна была какая-то хозяйка, угощать этих писателей. Народу пришло много, но я не помню, кто… Мне надо было гостей угощать. С каждым надо выпить, и я так наклюкалась, что не могла по лестнице подняться. Михаил меня взвалил на плечи и отнес на пятый этаж, домой».

К тому времени Татьяна Николаевна уже начала злоупотреблять спиртным. Правда, это ее увлечение никогда не заходило слишком далеко, иначе бы она не дожила до столь преклонных лет.

Т.Н. Лаппа вспоминала, как они встретились с прототипом главной героини «Зойкиной квартиры»: «Я была у Коморского, пришел его приятель, адвокат, приглашать к себе на дачу, и меня тоже пригласил. А Володька говорит: «Смотри, водку не пей. Он тургеневских женщин любит». – «Нет, – говорю, – для этого я не подхожу». Едем в электричке – лицо знакомое. А это был Якулов, тоже к нему на дачу ехал. Там нас и познакомили. А потом едем обратно – «А! Так вы там же живете!» Вот с его жены (Натальи Юльевны Шифф. – Б. С.) Пельц в «Зойкиной квартире» написана… Она некрасивая была, но сложена великолепно. Рыжая и вся в веснушках. Когда она шла или там на машине подъезжала, за ней всегда толпа мужчин. Она ходила голая… надевала платье прямо на голое тело или пальто, и шляпа громадная. И всегда от нее струя очень хороших духов. Просыпается: «Жорж, идите за водкой!» Выпивала стакан, и начинался день. Ну, у них всегда какие-то оргии, люди подозрительные, и вот, за ними наблюдали. На другой стороне улицы поставили это… увеличительное… аппарат и смотрели. А потом она куда-то пропала, а Якулова арестовали».

Друзья Булгакова неизменно поминали Татьяну Николаевну добрым словом. Например, Валентин Катаев в беллетризованных мемуарах «Алмазный мой венец» писал о ней с самыми теплыми чувствами: «Жена синеглазого (Булгакова. – Б. С.) Татьяна Николаевна была добрая женщина и нами воспринималась если не как мама, то, во всяком случае, как тетя. Она деликатно и незаметно подкармливала в трудные минуты нас, друзей ее мужа, безалаберных холостяков… Не могу не вспомнить с благодарностью и нежностью милую Татьяну Николаевну, ее наваристый борщ, крепкий чай внакладку из семейного самовара, который мне выпадало счастье ставить в холодной, запущенной кухне вместе с приехавшей на зимние каникулы из Киева к своему старшему брату молоденькой курсисткой, которая, как и ее брат, тоже была синеглазой, синеглазкой. Мы вместе, путаясь холодными руками, засовывали пучок пылающих лучин в самовар: из наставленной трубы валил зеленый дым, вызывавший у нас веселые слезы, а сквозняк нес по ногам из-под кухонной двери. Голая лампочка слабого накала свисала с темного потолка не ремонтировавшейся со времен Первой мировой войны квартиры в доме «Эльпит-рабкоммуна». Катаев использовал здесь название булгаковского рассказа. На самом деле дом № 10 по Б. Садовой обычно называли Дом Пигита – по имени домовладельца, известного табачного фабриканта.

В апреле 1924 года Тася и Михаил развелись. Развод последовал тогда, когда материальное положение семьи вроде бы наладилось. Булгаков работал литобработчиком в «Гудке», печатался в «Накануне». Но прежняя любовь уже перегорела. У Михаила, вхожего теперь в литературные круги, начался роман с Л.Е. Белозерской, окончательно разрушивший первый брак.

Об обстоятельствах развода она вспоминала десятилетия спустя: «…Мы на Новый год гадали, воск топили и в мисочку такую выливали. Мне ничего не вышло – пустышка, а ему все кольца выходили. Я даже расстроилась, пришла домой, плакала, говорю: «Вот увидишь, мы разойдемся». А он: «Ну что ты в эту ерунду веришь!» А он тогда уже за этой Белозерской бегал (тут, очевидно, Татьяна Николаевна ошибается – знакомство Булгакова с Белозерской произошло только в январе, а роман между ними завязался позже, не ранее февраля. – Б. С.). Она была замужем за Василевским и разошлась. И вот Михаил: «У нас большая комната, нельзя ли ей у нас переночевать?» – «Нет, – говорю, – нельзя». Он все жалел ее: «У нее сейчас такое положение, хоть травись». Вот и пожалел. В апреле, в 24-м году, говорит: «Давай разведемся, мне так удобнее будет, потому что по делам приходится с женщинами встречаться…» И всегда он это скрывал. Я ему раз высказала. Он говорит: «Чтобы ты не ревновала». Я не отрицаю – я ревнивая, но на это есть основания. Он говорит, что он писатель и ему нужно вдохновение, а я должна на все смотреть сквозь пальцы. Так что и скандалы получались, и по физиономии я ему раз свистнула. И мы развелись».

Что и говорить, основания для ревности Булгаков давал, и знакомых женщин в Москве в те годы у него было много. Тут и машинистка И.С. Раабен, печатавшая «Белую гвардию» и другие произведения, и, по свидетельству Т.Н. Лаппа, появившаяся в Москве владикавказская знакомая Лариса, бывшая жена генерала Гаврилова. Ухаживал Булгаков, по словам Татьяны Николаевны, и за женой их московского знакомого адвоката Владимира Коморского Зиной. В очерке «Москва 20-х годов», появившемся 27 мая и 12 июня 1924 года в «Накануне», писатель посвятил ей целый гимн: «…Зина чудно устроилась. Каким-то образом в гуще Москвы не квартирка, а бонбоньерка в три комнаты. Ванна; телефончик, муж. Манюшка готовит котлеты на газовой плите, а у Манюшки еще отдельная комнатка… Ах, Зина, Зина! Не будь ты уже замужем, я бы женился на тебе. Женился бы, как Бог свят, и женился бы за телефончик и за винты газовой плиты, и никакими силами меня не выдрали бы из квартиры. Зина, ты орел, а не женщина!» Конечно, инициатором и виновником разрыва с Тасей был Михаил, и со стороны строгих ревнителей морали он заслуживал осуждения. Тем более что Татьяна Николаевна осталась без профессии и практически без средств к существованию. Уже после расставания Булгаков, по словам Т.Н. Лаппа, не раз говорил ей: «Из-за тебя, Тася, Бог меня покарает».