Штангист: назад в СССР - Артём Март
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну тише ты, Зина. Соседей перепугаешь. — попытался охладить ее пыл тренер. — Ты просто послушай.
— Нет, Костя, это ты послушай, — вполголоса, так, чтобы не слышали соседи, заговорила Мама. — Пожалуйста, не подходи больше к Вове.
— У него талант…
— Я хочу заниматься тяжелой атлетикой, — встрял я в разговор, чувствуя, что Константин Викторович теряет контроль над ситуацией. — Мы с дядей Костей были на моей первой тренировке по тяжелой атлетике. У меня отлично получается, и я хочу продолжать заниматься этим спортом.
Мама расширила глаза от удивления и какого-то ужаса. Сглотнув, глянула на поникшего Константина Викторовича.
— Костя… Ну что же ты а? Сначала Сережу на все эти железяки надоумил, а теперь, вот, и Володю?
— Зина, — тихо заговорил было Константин Викторович, но я перебил его.
— Если кто-то здесь кого-то надоумил, то это я дядь Костю, — проговорил я, выбираясь из люльки его мотоцикла. — Это я уговорил его взять меня на тренировку.
— И вещи папины ты тоже у него решил забрал? — Спросила мама, видимо, нашедшая отцовскую спортивную сумку.
— Вещи… — Несмело начал дядя Костя.
— Да, я, — опередил его я.
Константин Викторович глянул на меня немного удивленным взглядом, но не решился ничего ответить. Было видно, что он чувствует себя очень виноватым перед моей мамой. Что не осмеливается говорить ей чего-то против.
— Не верю я ни единому твоему слову, Костя, — проговорила мама спустя пару мгновений. — Зачем ты надоумил Вову на все это? Зачем заставил себя выгораживать?
Не успел Константин Викторович ей что-либо ответить, как мама просто вернулась во двор. Не закрыв калитку, торопливо пошла к деревянной веранде.
Я понимал, что Константин Викторович переживает. Опустив взгляд куда-то между рогами руля, он просто сидел, бессильно сложив руки на седле.
— Я поговорю с мамой, дядь Кость. Она все поймет. Не сразу, но поймет.
— Я не могу тренировать тебя, Витя, — вдруг ответил физрук. — Права мамка твоя. Ты ее сын, а я лезу тут со своим уставом в чужой монастырь. Так что, ты не серчай на меня. Просто… Просто так будет правильно.
— Ты же видел, как хорошо у меня получается, — сказал я холодно. — Ты же видел, что есть у меня к этому делу способности.
— В детстве я плотником хотел стать, — начал он грустно. — Очень мне нравилось с деревом работать. Да только не стал, хотя способности у меня к этому были хорошие. Не все в жизни получается так, как мы хотим, Витя. Иногда выходит по-другому.
— Я не оставлю тренировок, — заявил я спокойно. — Пойду в спортшколу, если надо. А ты, видимо, тяжелую атлетику больше любил, раз пошел по этой дорожке, а не по плотницкой.
Константин Викторович ничего не ответил. Щурясь от весеннего солнца, он посмотрел куда-то в небо.
— Не переживай, дядя Кость, — решил я заполнить неприятную тишину. — Я и сам пробьюсь, раз уж придется.
Поджав губы, старый тренер легонько покивал.
— Трудно тебе будет, — добавил он.
— Знаю. Ну, бывай. Пойду я.
Когда я вернулся в дом, мама хлопотала на кухне. Я успел заметить, что лицо ее опухло от слез. Она принялась торопливо вытирать щеки, когда увидела, что я зашел.
— Бабушка на рынок за творогом пошла, — сказала она, стараясь делать вид, что ничего не случилось. — Сейчас вернется — напечем плюшек. Хочешь плюшек, Вова?
— Мам, — я приблизился, легонько тронул маму за локоть.
Та вдруг вздрогнула, будто мое прикосновение показалось ей каким-то чужим.
— Ты зря на дядь Костю злишься. Он не виноват в том, что так уж с папой вышло. И папа тоже не виноват, а его любимый спорт — тем более.
— Вова…
— Не перебивай, пожалуйста. Я понимаю, тебе горько. Всем горько. Но не повод это — на людей злиться. Не повод всех винить. Горе случилось, и в этом никто не виноват. Просто так уж сложилась судьба.
Мама с трудом сглотнула, утирая слезы. Потом поторопилась отвернуться.
— У меня талант к тяжелой атлетике. Это и хотел тебе сказать дядя Костя. Я способный. Я хочу и буду заниматься. Хочу, потому что у меня к этому душа лежит. А еще, чтобы показать тебе, что ничего плохого со мной не будет. Будет только хорошее. Скоро ты это поймешь.
— У твоего папы спорт всегда был на первом месте. А мы все — на втором. Думаешь, это хорошо?
— У Королева на первом месте были ракеты. У Гагарина — космос. У Юрия Павловича Власова, олимпийского чемпиона по тяжелой атлетике, тоже спорт был на первом месте. Но это не значит, что они свою семью не любили.
Я прислушался к своим чувствам. Эти чувства исходили от тела мальчика, в котором я очутился. Оно давало мне понять, что на уровне ощущений, такой разговор дается телу непросто. В моей груди щемило.
Однако этим чувствам я не поддавался, а только ориентировался на них, как отлет ориентируется на боль в мышцах, при очередном подходе до отказа. И я знал, что они означают.
— Я буду любить тебя, мама, — сказал я, прислушиваясь к телу мальчика. — Даже если тяжелая атлетика станет для меня моей жизнью, от этого ты не перестанешь быть моей мамой.
Мама, протиравшая стол в этот момент, на миг остановилась, застыла на месте без движения, словно пораженная в самое сердце. Она ничего мне не ответила. Не решилась.
— Я пойду делать уроки, — сказал я спокойно и отправился в свою комнату.
Церковь, к которой направился весь класс, представляла собой полуразрушенные стены, оставшиеся стоять недалеко от школы.
Как я узнал позже, после революции, долгое время церковь использовали как сельскохозяйственное хранилище: держали пшеницу и зерно, складывали там орудия труда для новоиспеченных колхозников.
Когда началась война, в церковь угодила фашистская бомба, оставив от каменного здания одни только стены.
Теперь же развалены переживали новую жизнь. Они стали местом, где мальчишки и девчонки проводили свои беззаботные дни: гуляли, лазили среди руин, играли в «чухи» и «море волнуется».
Как только кончились уроки, весь класс единым отрядом направился к старым церковным стенам.
Дети смеялись и непрерывно
