Происшествие с Андресом Лапетеусом - Пауль Куусберг

Хельви: — Я не сомневаюсь, что вы найдете дорогу, которая выводит с болота.

Пыдрус: — Иногда вы очень жестоки. Я надеялся вы скажете, что я и не падал в болото.

Хельви: — Я рада, что вы не утратили чувства юмора,

Пыдрус: — Мне хорошо с вами.

Хельви: — Вы не первый говорите мне это.

Пыдрус: — Извините.

Тишина.

Пыдрус: — А омлет хорош.

Хельви: — Вам остается еще поговорить о погоде.

Пыдрус: — Критику принимаю. И правда, глупо с моей стороны говорить сейчас об омлете.

Хельви: — Знаете, что я сейчас подумала? Что после того, что произошло, вы никому больше не доверяете. Даже самому себе. Вы подавлены, оскорблены, вы растерянны, а прикидываетесь каким-то… снобом.

Пыдрус: — Возможно, что вы правы. Но сноба я не разыгрываю. И веры не потерял. Я доверяю партийным товарищам. Мадис Юрвен еще не партия.

Хельви: — Вы должны все преодолеть.

Пыдрус: — Если быть откровенным, то я действительно растерян. Понимаю, что я не смог сделать того, что нужно было сделать. Я страдал политической куриной слепотой и не видел людей насквозь. Но… почему меня выгнали, как прокаженного?

Хельви: — Этого многие не понимают. И те, кто проголосовали за предложение Юрвена.

Пыдрус: — Я считал, что нет ничего хуже войны.

Хельви: — И нет.

Пыдрус: — Когда тебя считают предателем, это еще хуже.

Хельви: — Никто не считает вас предателем. Даже Юрвен.

Пыдрус: — Хорошо, что вы пошли со мной.

Хельви: — Это неважно, что я пошла. Когда нам тяжело, всегда приходит кто-то из товарищей.

Пыдрус: — Жаль, что первые годы практики построения социализма я сдал на «неудовлетворительно».

Чертовски жаль.

Хельви: — Я не люблю людей, которые говорят о социализме так, как будто они построили уже несколько коммунистических обществ.

Пыдрус: — Теперь вы позволите поговорить о еде и о погоде?

Хельви: — Налейте мне вина.

Пыдрус: — Закажем еще по омлету?

Хельви: — Нет, больше мы ничего не закажем. Говорите, о чем хотите. Я разрешаю вам все…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Реэт Лапетеус быстро поправлялась, и врачи разрешили ей выписаться из больницы.

Дома она немедленно начала действовать. Весь вечер звонила друзьям и знакомым. Разговаривала и с Энделем Муруком.

В телефоне задребезжал недовольный голос:

— Доцент Мурук слушает.

— Ты меня не узнаешь? Или не хочешь больше узнавать? Скажи честно.

Голос в телефонной трубке зазвучал по-иному.

— Ты, Реэт! Извини. Сочувствую тебе от всего сердца. Завтра же утром заеду к тебе. Как с Лапетеусом? То есть… с Андресом?

Реэт вздохнула.

— Врачи не говорят. Боюсь, что… Ты не представляешь себе, Эндель, что я пережила… Какого адвоката ты посоветуешь?

— Дебина. Крепкий юрист. Настойчивый, со связями. Я говорил со своим приятелем из суда. Он посоветовал именно Дебина. И сказал, что от самого страшного Андреса можно спасти.

Реэт снова вздохнула.

— Из больницы в тюрьму. Я этого не переживу.

Голос Мурука звучал энергично, ободряюще:

— В тюрьму? Нет, Реэт. Этого Дебин не допустит. Между прочим, безупречная биография твоего мужа в руках такого защитника, как Дебин, — козырной туз. Дважды ранен, два ордена, четыре медали, две грамоты Верховного Совета, с десяток служебных благодарностей. Член партии, принадлежащий, так сказать, к республиканскому активу, и так далее. Мы уже немного посоветовались с Дебином, он настроен очень оптимистично. Я понимаю, что тебе сейчас невероятно тяжело, но самые трудные дни, видимо, уже позади.

Реэт оживилась.

— Я знала, что ты меня поддержишь, — тихонько сказала она. — Спасибо, Эндель. Но ты не принимаешь во внимание самого ужасного. Грязи, которую сейчас разводят вокруг меня.

— Наплюй на сплетников. Большинство просто завидуют тебе.

Какое-то время она молчала. Потом прошептала:

— Быть может, процесса и не будет… Андреса могут… отнести из больницы на кладбище.

Реэт всхлипнула.

— Успокойся. Зачем ты рисуешь себе такие страшные картины? Я говорил с врачами. Его состояние не так уж безнадежно. Сейчас ты видишь все в излишне черных тонах. Я еду к тебе.

Держа телефонную трубку возле уха, Реэт подумала, что лучше бы Мурук приехал завтра. В комнатах не прибрано, и сама она выглядит плохо. Почувствовала себя очень усталой.

— Спасибо, — сказала она едва слышно. — Жду тебя завтра. Сегодня мне тяжело говорить. И состояние у меня еще неважное. Врачи не хотели выпускать из больницы. Я дала слово, что буду соблюдать предписанный режим. Когда я могла бы повидать Дебина?

— Да хоть завтра.

— Привезешь его с собой?

— Сперва я должен с ним договориться.

— Думаешь, что он наиболее подходящий?

— Я убежден в этом. Дебин ориентируется в тонкостях закона и умеет воздействовать на судей. К тому же у него есть необходимые знакомства. Он вообще не берется за безнадежные дела. Завтра в одиннадцать я буду у тебя. Если удастся связаться с Дебином, то вместе с ним. Кстати, Дебин делает чудеса для тех, кто умеют ценить его работу.

Реэт усмехнулась, хотя и не видела своего собеседника. Но если бы Мурук сидел здесь, тогда она вряд ли усмехнулась бы.

— Скупиться я не буду. Можешь дать понять ему это. Жду вас. До свидания. Ночь будет ужасная… До свидания.

— Все окончится хорошо. Желаю наилучшего. Поправляйся.

После разговора с Муруком Реэт пошла в гараж, куда дядя распорядился поставить разбитую «Волгу».

Передняя часть машины была сплющена, левая дверца качалась на одной петле. Блок мотора, отброшенный к переднему сиденью, наклонился под каким-то странным углом рядом с искривленной рулевой штангой. Между помятым, искореженным радиатором и воздушным фильтром виднелось динамо. Аккумулятор кто-то снял. От ветрового стекла осталась только узенькая полоска, напоминавшая тупые зубы пилы.

Левого переднего колеса не было. Потом Реэт заметила, что оно стояло у стены. Перекосившийся кузов опирался на шкворень.

Кузов и багажник были во вмятинах. Одно из задних колес неестественно накренилось.

На полу машины, между сдвинутым с места мотором и рулевой штангой, чернело пятно.

«Масло или кровь, — подумала Реэт. — Наверно, кровь».

Потом она огляделась вокруг, беспокоясь за ковры.

Их она в гараже не обнаружила.

Услыхала сзади голос дяди.

— Когда я в то утро вернулся, весь дом сверкал огнями. И в гараже горел свет.

Реэт не повернулась к нему.

— Рама погнута, задний мост разбит, — говорил дядя. — Ремонт будет стоить столько же, сколько новая машина.

— Где ковры? — не поворачиваясь, спросила Реэт.

— В подвале. Один я постирал и почистил. Но огромное пятно осталось. Кровь ничем не отмоешь. А он выживет?

Она пожала плечами. Потом сказала:

— Калекой останется.

Маленький человечек, шаркая, обошел вокруг машины.

— Кто знает, пенсию-то он получил? Посадят. Ну, а если совсем калека, то, может быть, и не посадят.

Реэт промолчала.

— Поднес он тебе подарочек. Этого можно было ожидать. Послушалась бы ты меня вовремя.

Теперь Реэт ходила вокруг «Волги».

Дядя продолжал своим тонким, хнычущим голосом:

— Придется тебе его кормить, ухаживать за ним.

— Утром придет Мурук с адвокатом, — проронила Реэт.

Потом она ушла из гаража.

Свернутые в рулоны ковры стояли в углу подвала.

«Здесь сухо», — подумала Реэт. Она напрягла память, но не вспомнила названия средства для выведения кровяных пятен.

За ужином она сказала дяде:

— Я буду опять спать наверху.

— Ты еще молодая женщина.

И Реэт разрыдалась.

Через день она пошла в больницу. Вызвала сестру и передала ей крохотный пакет и букетик гвоздик.

— Отдайте это, пожалуйста, директору Лапетеусу.

— Вы могли бы сами отнести.

Ответ сестры поразил Реэт.

— Разве… к нему… можно?

— Врачи не запрещают. И он успокоился.

При входе в палату самоуверенность покинула Реэт. Она приблизилась к постели, где на спине, все еще в бинтах, лежал Андрес. Не знала, с чего начать. Остановилась перед постелью, безмолвная, растерянная. Чувствовала на себе взгляд Андреса и боялась посмотреть на мужа.

Оба молчали.

— Здравствуй, — он заговорил первым.

— Андрес, — прошептала Реэт.

Словно придя к какому-то решению, она села на край постели и склонилась над больным. Волосы коснулись его желтых рук, лежавших на груди.

— Андрес, — снова прошептала Реэт.

Она видела перед своими глазами костлявые пальцы. Слышала свистящее, словно захлебывающееся дыхание. «Умрет, несомненно умрет», — мелькнула мысль.

— Зачем ты пришла?

Голос Андреса Лапетеуса хрипел. Его слова больно задели ее. Перед глазами она все еще видела восковые руки Андреса. Быстро заговорила: