Мир, где приносят в жертву планеты - Виталий Вавикин

– Тогда давай вызовем такси, – пожала плечами Джуд. – Как думаешь, они останавливаются возле участка или же объезжают это место за пару кварталов?

– Не знаю, – устало пожал плечами Келлер. – Но сейчас я лучше промокну до нитки, чем останусь здесь еще на пару минут.

– Я тоже. – Джуд протянула ему руку и потащила его к выходу.

22

Подводная тюрьма «153-А». Феликс Денсмор и Мэри Свон. Батискаф, доставивший их на океанское дно. Бывший боксер Януш Гаевски, который ждет их, согласившись на свидание потому, что Мэри пообещала ему показать фотографии и видео их дочери. Мэри, меньше всего желавшая плыть сюда, но мечтавшая закончить фильм Феликса Денсмора, который мог сделать ее известной – в прессе уже начали появляться благосклонные отзывы, позволявшие надеяться, что критики удостоят вниманием картину и актеров.

Батискаф неловко заполз в шлюз. Насосы стравили воду. Мэри и Феликс вышли из батискафа. Пахло солью и ржавчиной, смертью и бесконечностью.

– В реальности это место выглядит совсем не так, как о нем рассказывают, – сказал Феликс, подготовившийся к этой поездке, прочитав десяток статей о подводных тюрьмах и посмотрев несколько документальных фильмов. – Все совсем не так, – сказал он, когда охрана вела их по длинному, проржавевшему до основания коридору.

Януш Гаевски ждал их в комнате для свиданий, почти никогда не видевшей посетителей – мало кто спешил попасть сюда, проще было переслать документы на развод или наследство и получить подпись, устроив видеоконференцию. Мэри тоже уговаривала Феликса ограничиться видеоконференцией, но Феликс заявил, что ему нужен зрительный контакт.

– Глаза в глаза, понимаешь? – сказал он. – Чувствовать его запах. Слышать, как он дышит. Может быть, прикоснуться к нему. Иначе ничего не выйдет.

– Чего только не сделаешь ради фильма, – вздохнула Мэри, думая о ночи, которую провела с Феликсом Джуд, когда у того была депрессия. «Вечная депрессия», – отметила Мэри.

Ночь перед поездкой в тюрьму она провела с Алексом. Близости не было. Они просто гуляли по ночному городу и болтали, вспоминая прошлое. Даже когда у них был роман, разговоры никогда не были такими долгими.

– Знаешь, – сказала Мэри, когда рассвет прорезал хмурое, обещавшее дождь небо, – было бы неплохо, если во время Переселения мы оказались бы на одном корабле.

– Да. Я тоже так думаю, – согласился Алекс, словно в их отношениях действительно что-то изменилось. Вот только что?

Мэри не знала, относится он к ней как бывшей любовнице или как к бывшему другу. Не знала, как и сама относится к нему. У нее мелькнула мысль, что было бы неплохо поцеловать его и проверить, какими будут чувства, но Феликс запретил им любую близость, объясняя, что это нарушит связь их героев, сломает фильм. А фильм сейчас был главным.

По дороге к побережью, пользуясь тем, что машина была достаточно комфортной, а за рулем сидел Феликс, Мэри спала. Ей снился фильм, где она играла саму себя, а у Алекса был двойник, и режиссер, которым был, конечно же, Феликс, ругался на чем свет стоит, потому что не мог отличить оригинального Алекса от его двойника.

– Расскажи мне, что тебе снилось, – попросил Феликс, когда они забрались в тесный, пропахший морской солью батискаф. – Ты так мило улыбалась во сне, что я едва не влюбился.

– Мне снился фильм, – сказала Мэри, решив не вдаваться в подробности.

– Наш фильм? – спросил Феликс.

– Наш.

– Значит, это был хороший сон, – кивнул Феликс и уставился за окно батискафа, показывая, что другие подробности ему неинтересны.

Мэри это устроило. Вот если бы еще избежать встречи с бывшим мужем! Она понимала, что это непременно случится, но продолжала надеяться вплоть до момента, пока не вошла в комнату для свиданий, где ее ждал Януш Гаевски. «Не меня, нет, – сказала себе Мэри, пытаясь успокоиться. – Он ждет видео и фотографии своей дочери».

– А это еще кто такой, черт возьми? – хрипло спросил бывший боксер, уставившись на Феликса, затем медленно перевел взгляд на жену. – Только не говори, что этот манекен заменяет моей дочери отца.

– Этот манекен снимает фильм со мной в главной роли, благодаря чему я могу платить налоги и содержать дом, чтобы твоей дочери было где жить, – сказала Мэри, заставляя себя не злиться, не паниковать.

– Так значит, ты режиссер? – бывший чемпион снова уставился на Феликса, дождался, когда тот кивнет. – И какого черта режиссер приперся сюда?

– Он хочет услышать твою историю, – сказала за Феликса Мэри. – Хочет проникнуться духом этого места.

– Это правда? – спросил Януш Гаевски, продолжая сверлить Феликса взглядом.

– Ну да, – смутился Феликс. – А еще мы принесли фотографии твоей дочери и… – Феликс запнулся, увидев, как вздулись мышцы на руках боксера, спешно покосился на наручники, которыми был прикован боксер к железному столу.

– Просто сделай то, о чем мы тебя просим, – тихо сказала Мэри мужу.

– Почему?

– Потому что только так я покажу тебе фотографии твоей дочери и, может быть, разрешу один сеанс видеосвязи. – Мэри помолчала и добавила, что девочка еще помнит его.

Феликс видел – пальцы бывшего чемпиона сжались в кулак, костяшки побелили. Но взгляд остался твердым, прямым. Ни истерики, ни паники – полный контроль над эмоциями. Феликс представил ринг, зрительный зал и последний раунд чемпионского боя. Три минуты до победы. Три минуты до поражения. Всего лишь три минуты. Ни прошлого, ни будущего. Толпа ревет, почувствовав кровь, но для боксеров все звуки стихли. Лишь гонг, сигнализирующий о начале конца. Три минуты. Всего лишь три…

23

Сны. Скомканные, рваные. Это не отдых для разума и тела, это всплески прошлого, россыпи чужих историй. После визита в подводную тюрьму «153-А» Феликс видел много подобных снов. Снов о боксерских поединках; супружеской постели семьи Гаевски; их дочери, с которой Мэри обещала мужу устроить видеосвязь, когда они были в подводной тюрьме, но так и не сдержала слова. Дочь бывшего чемпиона; девушка по имени Черити, бывшая мужчиной; поцелуи боксера и Черити; его кулак, который разбивает ее лицо – бьет снова и снова, пока не ломаются кости на его пальцах, на лице Черити; судебный процесс; подводная тюрьма – океан окружает бывшего чемпиона, сжимает его со всех сторон, и выхода нет… И все эти лохмотья снов сплетены между собой, словно Феликс сразу в каждом из них и в то же время нигде. Остается лишь просыпаться утром и идти на съемочную площадку с чувством, что не спал всю ночь. Орать на актеров, умолять актеров, любить актеров и ненавидеть актеров…

Если бы можно было показать им свои сны! Если бы показать им хоть толику того, что приходит долгими бессонными ночами, сплетенными из рваных кошмаров. И нервы напряжены до предела. И так пока не закончатся съемки. Потом ждать премьеры, нервничать, сгрызать до мяса ногти, просить у Келлера «Северное сияние» – все больше и больше. И уже в зале, слыша, как стихает шепот зрителей, когда начинается фильм, вдруг успокоиться – все, больше от него ничего не зависит. Вот критики, вот друзья, вот актеры.

Феликс закрыл глаза и откинулся на спинку своего кресла. Мишель Ренни, сидевшая недалеко от Феликса, услышала его тихий храп и, тронув Келлера за руку, показала на друга.

– Думаю, он просмотрел этот фильм уже тысячи раз, прежде чем создал конечный вариант, – сказал Келлер. – Так что, поверь, он знает его наизусть. Пусть спит.

Мишель кивнула, но храп Феликса вначале раздражал. Потом фильм захватил. Странный фильм, но в нем что-то было. Что-то… «Настоящее», – вдруг поняла Мишель, недоверчиво разглядывая всплески сюрреалистических образов на экране и понимая, что Феликс смог запихнуть в калейдоскоп фантазий нечто реальное, простое, почти примитивное – чувства, эмоции, взгляды…

Келлер и Джуд закурили, но Мишель не заметила этого. Ее поглотил фильм, распавшийся на отдельные сцены, сила которых нарастала, словно снежный ком. По крайней мере, так казалось Мишель. На середине фильма она уже не сомневалась в гениальности Феликса Денсмора и актеров, подобранных им на главные роли, даже в гениальности музыканта, создавшего для фильма все эти странные, такие же сюрреалистичные, как и большинство сцен, мелодии. И храп Феликса уже не казался таким неуместным – это было частью гротескного мира, созданного на экране.

Ближе к концу фильма Мишель была вся там – внутри этих россыпей слов и эмоций. Они захватывали, возбуждали, заставляли вздрагивать, улыбаться и плакать. Особенно плакать. Мишель не поняла, как на глазах навернулись слезы, когда ближе к концу увидела сцену, где абсорбер в подводной тюрьме разговаривает со своей женой, подавшей на развод, умоляя ее разрешить ему видеосвязь с дочерью. Мишель знала, что в фильме будет эта сцена, которую Феликс украл у жизни, когда посещал с Мэри Свон бывшего боксера Януша Гаевски в подводной тюрьме – ей рассказывал об этом Келлер. Но фильм заставил ее забыть об этом. Лишь после, когда на экране появились титры, Мишель вспомнила о бывшем чемпионе, все еще любящем дочь. Конечно, где-то здесь был и настоящий абсорбер – Абидеми Бэрнар, суд которого затягивался, но неизбежно вел в подводную тюрьму. И у Абидеми тоже были дети. Но Мишель почему-то думала только о бывшем боксере. Особенно думала о несдержанном обещании Мэри Свон устроить ему видеосвязь с дочерью. Словно у них впереди еще целая жизнь!