Почти любовь - Д Алекс "Алекс Дж"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выходит, что Матвеевы, как ни в чем ни бывало, приехали знакомиться с пассией отца, и, похоже, их совсем не напрягает отсутствие хозяйки дома. У меня нет слов, один мат в голове.
Ну все, налюбовался, оценил обстановку, теперь пора пообщаться поближе.
– Всем приятного вечера, – подчеркнуто вежливо здороваюсь с присутствующими, неторопливо приближаясь к мужчинам. – Что празднуем? – обращаюсь непосредственно к отцу. В моем голосе нет ни намека на разрывающую изнутри черную ярость.
– Александр, ты какими судьбами? – отец недовольно хмурится. Его приятели, правильно оценив ситуацию, удаляются к женщинам. В саду сразу становится заметно тише, градус напряжения зашкаливает.
– Поздравить тебя пришел. С грядущим пополнением. – усмехнувшись, отвечаю я, разглядывая лоснящуюся, местами поплывшую рожу отца и заметные залысины на висках. Ради молодой любовницы мог бы и подтяжку сделать в собственной клинике, жир из пуза и боков откачать или на худой конец спортом заняться. Пересадка волос тоже не проблема. Но зачем? Он же считает себя даром судьбы для любой женщины. Угадайте, кто его в этом убедил? Та, чье отсутствие празднуют ее вчерашние друзья.
– Если тебя мать послала, то сейчас не лучшее время. Поговорим в другой раз.
– А другого раза не будет, пап, – спокойно произношу я.
Он удивленно вскидывает брови, собираясь что-то сказать. Не жалея сил, я бью его кулаком в лицо. Правая рука немеет, раздается противный хруст, и вместо слов из горла отца вырывается булькающий звук. Отшатнувшись под воздействием удара, он хватается рукой за разбитый нос, мыча что-то нечленораздельное. Бью во второй раз, и отец грузно валится на землю, хрипя от боли. Трусливо прикрывается окровавленными руками, когда я делаю шаг вперед.
– Ты свой выбор сделал. Только попробуй хотя бы раз появиться в нашей жизни. Убью, – сплюнув в сторону, с презрением смотрю в начинающие заплывать глаза отца. – Понял? – спрашиваю ледяным тоном.
Он быстро кивает, отползая в сторону к бегущим на выручку защитникам. Не могу поверить, что вот это жалкое ничтожество столько лет диктовало, как нам жить.
– Все в порядке. Я ухожу, – подняв ладони, обращаюсь к подоспевшим приятелям отца.
Где-то на заднем фоне слышу истеричный визг Юльки и удовлетворенно улыбаюсь, встретив ее перепуганный взгляд.
– Хрен ты получишь этот дом, сука. Дед завещал его мне. Приятного вечера, – махнув ей рукой, я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и вальяжной походкой покидаю «веселую» и «дружную» компанию.
Позволяю себе выдохнуть, только оказавшись за воротами. Нервная дрожь поднимается откуда-то изнутри и накрывает меня волной апатии и опустошения. Чувствую себя морально выпотрошенным. Ни облегчения, ни триумфа. Я однозначно испортил папаше праздник, но вряд ли он сделает для себя правильные выводы. По крайней мере, на какое-то время затаится и оставит нас с матерью в покое. Привалившись к капоту Ягуара, я достаю сигареты и закуриваю. Руки трясутся, в голове пустота, на душе так мерзко, что хочется нажраться до отключки. Мягко говоря, идея дерьмовая, утром будет еще хуже, чем сейчас, а завтра у меня вечерняя смена. Я должен быть в форме, оставив все личное за порогом больницы. Черт, надо что-то придумать с рукой, не чувствую пальцев. И боли, впрочем, тоже. Повредил из-за старого кобеля свой основной рабочей инструмент.
Бегло взглянув на разбитые костяшки, стряхиваю кровь и глубоко затягиваюсь никотиновым ядом. Задрав голову, отрешенно смотрю на потемневшее небо с россыпью бледно проступающих звезд. На горизонте оно еще раскрашено багрово-алыми штрихами, а прямо надо мной светится серебром убывающая луна. Тишину вокруг нарушают только умиротворяющие звуки природы, шорохи травы, пение птиц, шелест листвы, стрекот кузнечиков… Выбросив докуренную до фильтра сигарету, я закрываю глаза и делаю носом глубокий вдох, наполняя легкие чистым кислородом. Мне нужно расслабиться. Нельзя возвращаться домой в таком состоянии. Мать сразу все поймет и еще больше расстроится, начнет рыдать, или еще хуже – помчится на ночь глядя узнавать, не убил ли я ее обожаемого Сереженьку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})От этой мысли снова становится горько до тошноты. Сколько раз я слышал: Сережа то, Сережа сё, Сережа лучше знает, Сережа просто устал, Сережа много работает… Сколько раз говорил, чтобы училась думать не только о Сереже, но еще и о себе, и иногда обо мне? Почему, черт подери, после смерти дочери маму перемкнуло на отце, а не на сыне? Я бы никогда не заставил ее страдать. Женщины… Я досконально знаю, как они устроены изнутри, но хрен разберешь, что творится в их головах, хотя психологию в Сеченке нам тоже преподавали.
Достаю очередную сигарету и вспоминаю бабушку по маминой линии. Волевая была женщина с сильным внутренним стержнем, деда до самой его смерти держала в ежовых рукавицах, до пенсии проработала заведующей поликлиникой, а потом всю энергию на небольшой дачный участок с покосившимся домиком тратила, за два года преобразив его до неузнаваемости. Я любил туда ездить, мы с ней о чем угодно могли разговаривать, на самые разные темы, как равные, а не взрослый с несмышлёным ребенком. Бабуля меня понимала и слышала, как никто другой. Почему же своей дочери она не привила веру в себя и не научила отстаиванию своих интересов? Жаль, что сейчас я не могу задать бабушке этот вопрос, и как хорошо, что она не дожила до того дня, когда мы похоронили ее старшую внучку.
Услышав приближающийся шум мотора, переключаюсь на размышления о том, кого еще отец пригласил на смотрины своей беременной любовницы. Он лет пятнадцать не звал к нам никого, кроме Матвеевых, да и то крайне редко. Я, как правило, отсутствовал на подобных сборищах. Предпочитал проводить время с друзьями на улице. К тому же дочка мне их жутко не нравилась. Тогда я думал, что из-за веснушек и избалованного характера, а теперь понимаю, что дело было в имени. Олеся. Оно напоминало мне о тяжело болеющей сестре, а я хотел хотя бы иногда забывать, в каком аду мы жили. Шесть мучительно долгих лет. Она стойко сражалась с медленно и неумолимо поедающей ее болезнью.
А все началось с обычной царапины. Сестра поранила ступню о коралл, когда мы отдыхали семьей в Египте. Никто не придал этому особого значения. Побрызгали антисептиком, наложили повязку и забыли. Проблемы начались через месяц после возвращения домой. Сестра вдруг начала слабеть, постоянно держалась невысокая температура, появились тянущие боли в ноге. Родители положили ее в больницу на обследование, и через пару недель нас оглушили страшным диагнозом. Саркома… Я помню, как она улыбалась мне, гладила по голове и утирала слезы. Она обещала мне поправиться и сыграть со мной в футбол на нашей лужайке перед домом. Мне было всего одиннадцать, и я поверил ее спокойной улыбке и уверенным словам, но через полтора года интенсивного лечения ей ампутировали ступню, а еще через год болезнь перекинулась на вторую ногу, поразив коленный сустав, и снова была операция. Потом еще одна и еще…
Внезапно совсем рядом раздается скрип затормозившей машины. Вынырнув из страшных воспоминаний, я рассеяно смотрю на серебристый «Киа Рио» с глухой тонировкой. В глаза почему-то бросается ржавчина на крыльях и трещина на лобовом стекле. Что здесь забыла убитая бюджетная легковушка? Кому-то из гостей такси понадобилось?
Автоматически подношу сигарету к губам, собираясь затянуться, и только сейчас замечаю, что от нее остался только потухший фильтр. Раздражено выбросив окурок, тяну из пачки следующую, хрен знает какую по счету сигарету. Зажав губами, подношу к лицу зажигалку и несколько раз чиркаю, пока не появляется огонь. Газ снова кончается. Надо новую купить по пути в город, а то последнюю зажигалку с балкона забрал. Прикуривать от газовой плиты – удовольствие сомнительное и опасное. Как-то в юности таким образом ресницы и брови себе спалил. Затянувшись, я щурюсь от попавшего в глаза дыма, краем уха улавливая хлопок автомобильной двери. Надо бы убираться отсюда, пока очухавшийся батяня не нарисовался с группой поддержки.