На своем месте (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

Кстати, Мартынов и Курдюмов, когда тайные вернули их губным, поведали, что да, предъявили им для опознания «Иван Иваныча», живого и вроде бы даже не сильно помятого, но какого-то очень уж грустного. Оба его опознали, опознали уверенно и сразу. Что ж, значит, моему дому теперь точно ничто не угрожало, и понимание этого несколько примиряло меня с потерей возможности эту загадку разгадать. Оставалось только плюнуть, выругаться, выкинуть всё это из головы и окунуться в свои дела, коих мне, уж поверьте, более чем хватало.

…Если кто полагает, что переводить книгу с чужого языка на родной, да ещё когда и чужой язык знаешь неплохо, и родным владеешь на должном уровне, так уж легко, то спешу разочаровать — вот ничего подобного. Во-первых, речь идёт о научном труде, а значит, термины, определения и сведения должны быть переведены и предельно точно, начисто исключая даже малейшую возможность их неверного понимания и толкования, и именно так, как их привыкли понимать те, кто говорит с тобою на одном языке. Во-вторых, крайне желательно сохранять присущую автору манеру изложения, однако же не в ущерб пониманию теми, для кого язык автора родным не является. И, в-третьих, старательно ограничивая всяческую отсебятину, иногда всё же приходится вставлять от своего имени примечания, при этом долго размышляя над каждым из них, а так ли оно здесь необходимо.

Впрочем, не так всё и страшно, как я тут расписываю. Есть у немецкого языка одна схожесть с языком русским книжным, который вырос из церковнославянского, и схожесть эта заметно облегчала мне работу. Я говорю о сложных составных словах. Тут, конечно, нам до немцев далеко, это они запросто слепят одно слово чуть ли не из десятка, [3] а мы, если речь не идёт об углублении в научные дебри, почти всегда обходимся двумя. Так что я с лёгким сердцем просто и без особых прикрас переводил составные немецкие слова такими же русскими, и то, что многие из этих русских слов под моим пером появлялись на свет впервые, меня никак не пугало — читателю понятно, а что ещё надо? Тем не менее, трудностей со сложностями было всё-таки больше, и работа над переводом последнего труда Вильгельма Левенгаупта шла у меня далеко не так легко, а главное, не так быстро, как того хотелось бы. Зато я стал лучше представлять себе, что именно могу я по поводу этой книги сказать. Кстати, господин Вайссвайлер успел уже прислать мне пару вышедших в Германии отзывов, так что параллельно с переводом я уже набрасывал свой ответ на один из них, уж больно интересным он мне показался.

Продвигались и другие мои дела. Я всё-таки набрался храбрости и свёл Лиду с Варенькой. Предварительно я поговорил с супругой, и, не раскрывая ей подробностей своих былых отношений с госпожой Васильковой, посоветовался насчёт принятия замысла Лидии Ивановны и самой идеи преобразования проекта создания женского гимнастического общества в более широкий и, можно сказать, всеобъемлющий проект по общему усилению в Царстве Русском заботы о женском здоровье. Варварушку такая перспектива сначала даже слегка ошеломила, но супруга быстро сообразила, что причастность к столь большому делу выведет её на одно из первых мест в неофициальной иерархии прекрасной половины московского боярства, а потому выразила самое горячее желание свести близкое знакомство с дворянкой Васильковой.

Васильковых мы пригласили обоих, иначе оно смотрелось бы не особо прилично. Лиду я последний раз видел на похоронах Ваниной Любаши, тогда она была в салопе, [4] теперь же я имел возможность рассмотреть её в нормальном платье, а не в том мешке, что она носила в бытность сестрой милосердия. М-да, должно быть, на её фигуре сказались роды, а потому гимнастические упражнения новоявленной дворянке точно не помешали бы. Что ж, личный интерес будет тут кстати. Впрочем, не в одной фигуре дело. Было хорошо заметно, что в новом своём качестве госпожа Василькова освоилась далеко не в полной мере — и держалась слегка зажато, и к модному платью не привыкла, разве что речь её стала почти что правильной.

Когда хозяйка и гостья после взаимного представления и коротенькой необязательной беседы удалились в покои Варвары, мы с Андреем Семёновичем укрылись в моём кабинете, где и махнули по шкалику можжевеловой — за успех, как говорится, нашего безнадёжного предприятия. Заодно о том самом предприятии и побеседовали в ожидании, пока Варвара Дмитриевна и Лидия Ивановна к нам вернутся.

Вернулись они почти через час, раскрасневшиеся и подуставшие, так что продолжилась встреча за столом, к которому подали горячего шоколаду. Под угощение пошла уже общая предметная беседа, и в ней супруги Васильковы проявили себя более чем неплохо. Приведённые ими расчёты и оценки показывали проект женской лечебницы вполне осуществимым, по крайней мере, само строительство лечебницы с выкупом земли под неё смотрелись делом более чем посильным, даже если участвовать в нём будем только мы, Васильковы и Леонид с Татьянкой. О том, что здание женского гимнастического общества стоит разместить по соседству, мы тоже договорились. В итоге Васильковым досталась дальнейшая проработка проекта с учётом платы лекарям, сёстрам и служительницам, мы же с Варварой взяли на себя разговор с их высочествами, на чём и расстались. Да, Лида унесла с собой подарок — гимнастический обруч.

— У тебя, Алёша, хороший вкус, — с лёгким смешком сказала Варя, когда мы проводили гостей.

— Разумеется, — не стал я скромничать, сообразив, что сцена ревности мне не грозит. — Потому тебя и выбрал, — высказать любимой супруге комплимент я всё же посчитал нелишним. Тут мы с Варенькой хитренько переглянулись и, взявшись за руки, отправились на третий этаж. Заглянув в детскую, Варя убедилась, что Андрюша спит, и мы, стараясь ступать тихо, двинулись в спальню…

[1] Образ действий (лат.)

[2] См. роман «Доброе дело»

[3] Впечатление из моего детства: у нас был набор гэдээровских ёлочных игрушек в фирменной коробке, и из надписи на её крышке я узнал немецкое слово, показавшееся мне тогда волшебным заклинанием — Christbaumschmuckverlag («кристбаумшмуккферлаг»). Словом этим называлась фабрика ёлочных игрушек — «рождественского дерева украшений производство». Одним, повторюсь, словом…

[4] Салоп — верхняя женская одежда, длинная широкая накидка, закреплялась завязками или одной-двумя застёжками у шеи. Первоначально не имел рукавов, затем появились разновидности с прорезями для рук или небольшими рукавами. Шился из шёлка, бархата или дорогих сортов сукна с широкой пелериной или отложным воротником, в зависимости от сезона мог иметь ватную или меховую подкладку

Глава 12

Удачная поездка

Как известно, до Мюнхена от Москвы намного дальше, нежели до Усть-Невского, однако же письма от Хюбнера и от Дикушкина пришли мне одновременно. Удивившись этакому совпадению, сперва я всё-таки взялся за письмо Хюбнера — честно говоря, толку от него я ждал меньше, вот и решил закончить с ним поскорее. Моих ожиданий господин профессор не обманул. Сам он знал только двоих таких мастеров, и уверял, что ни один из них никогда не имел дел с русскими заказчиками или покупателями. Ещё двое, кто, по мнению Хюбнера, смогли бы такие артефакты изготовить, состояли на службе — один у кайзера Священной Римской империи, второй — у французского короля, так что и они вряд ли бы взялись за иностранные заказы. В общем, тот случай, когда отсутствие результата не огорчало.

А вот письмо от Дикушкина оказалось куда как интереснее. Был, по словам Ивана Матвеевича, в Усть-Невском один умелец, некий Максим Терехов, у коего и мастерства хватило бы на изготовление такого артефакта, и жадности. Более того, Дикушкин, не ручаясь за точность своих сведений, краем уха слышал, будто оный Терехов зимою похвалялся большими деньгами, что заплатил ему какой-то московский заказчик за работу, которую, как хвастался мастер, никто бы кроме него и не сделал.

Прочитав письмо, я задумался. Да, до «Иван Иваныча», раз его забрали тайные, мне теперь не дотянуться, но кто сказал, что у меня так уж прямо и не получится размотать эту запутанную историю до сколько-нибудь вразумительного состояния? В конце концов, никакого прямого запрета и даже пожелания прекратить поиски я от тайных не получал. А раз так, надо собираться в Усть-Невский. Помнится, Дикушкин, когда мы с ним устроили эпическую пьянку по поводу защиты моей диссертации, [1] приглашал у него погостить…