Приказ самому себе - Юрий Дьяконов

Вот последняя надпись: „11 лет“. Зиновий взял карандаш с линейкой, прижался к косяку двери и сам сделал отметку. Ого! На семь сантиметров вырос. Правда, большой стал. Он вздрогнул. В зеркало смотрели сразу два его лица! Одно испуганное, а другое улыбается… Но так ведь не может быть! Он резко обернулся. С большого портрета на стене улыбалось папино лицо. Не такое, будто вырубленное из камня, каким стало после войны, а как на фотокарточке, подаренной маме перед уходом на фронт. С нее сделали портрет.

Широкий выпуклый лоб. Глаза, нос, прямой пробор на светлых волосах — все такое же, как у него… Гордость поднималась в душе: „Я уже так вырос. И похож на папу точно. Но ведь таким папа ушел на фронт… А я?..“ Он еще долго думал. О папе. О себе. О маме. О ненавистном Сазоне и противном Сундуке. И постепенно созревало решение: „Дальше так нельзя. Раз я уже большой, значит, нужно жить по-взрослому… С завтрашнего дня все будет по-другому! Нужно быть сильным и смелым, как папа!“

— Слушай, Жень! Что делать, чтобы стать сильней всех?

— Сильней всех людей? — удивился Женя.

— Нет, не людей. В классе.

— Ну, наверно, зарядку. Только я то забуду, то просплю.

— И я, — вздохнул Зиновий. — Вот бы научиться таким приемчикам. Чтоб ка-ак дал! И полетел Сазон кувырком.

— Есть, Зинка! Есть! — восторженно закричал Женя. — Папин товарищ бандита с ножом победил. Без ничего!

— Ну да! — не поверил Зиновий. — Голыми руками?!

— Так он же приемчики такие знает. Японские. Джиу-джитсу называются. Он как дал ребром ладони по руке. Нож — дзинь! — на асфальт. Бандит орет: „Ой, руку сломал!“ А он его — в милицию.

— Здорово! А как это ладонью по кости? Больно же самому.

— Так он тренируется. Ребром ладони о что-нибудь твердое стукает. Стала мозоль там, как железо, твердая! Сам щупал.

— Давай и мы стукать?! А потом как врежем — будет знать'

— Давай! Только, Зинка, каждый день нужно. Третий день Зиновий лежал на раскладушке под тополем и читал научно-фантастические повести. Исчезали и двор, и дом. Даже Земля превращалась в крошечную песчинку в беспредельных просторах космоса… Сильные, красивые, благородные люди будущего строили звездолеты и машины, прорывались в неведомые миры, совершали удивительные подвиги.

Перехватывало дыхание, когда вдруг погибал один из самых смелых. Но грусть о нем не рождала уныния. Верилось, что другие пойдут следом за первым и все равно победят. Зиновий, наверно, умер бы от голода. Но в положенное время являлась Саша и, вырвав журнал, бежала к калитке. Разгневанный, он мчался следом… и оказывался перед накрытым столом.

— Вот молодцы, что не задержались, — хвалила Сашина мама. Получить журнал назад можно было, только съев все до крошки.

— Скажи спасибо, что не догнал! — шепотом говорил он. — Ах, дрожу от страха! — смеялась Саша. — Да я бы тебе. Возвращались они уже мирно. Во дворе появлялся Женя. Неизбежно вспыхивал спор. Они доказывали друг другу, как поступили б на месте звездолетчика XXII века в той трагической обстановке. В разгар спора появлялась Галина Николаевна и звала всех ужинать. Зиновий с удивлением обнаруживал, что день прошел, а жить по-новому он так и не начал.

Утром шестого или седьмого дня, отправив письмо маме, Зиновий почувствовал беспокойство. Фантастический рассказ казался неинтересным. Он бросил журнал и вышел. Под ногами жалобно скрипнул; ступенька. „Починить надо. Мама чуть не упала из-за нее, — подумал он. — И столб на воротах подгнил, теперь их не открыть, небось. А как же уголь привозить? Все разваливается. Правильно мама говорит: „Дом без хозяина — сирота“. Он вышел за калитку. „Как же я раньше не видал, что краска облупилась? Ведь погниют доски, и дом развалится…“

— Что, хозяин, зажурился? — спросил сосед, дедушка Архип.

— Покрасить бы. Да краски-то сколько нужно, дедушка.

— Много, — согласился старик. — А я тебе совет дам. Вон, видишь, труба торчит?.. Сходи-ка ты на этот заводишко. Они там разные краски-замазки делают. Но бывает — брак получился. Вот и попроси у них бракованной краски по дешевке. А что в нее надо добавить, чтоб в дело сгодилась, я тебе присоветую.

— Спасибо, дедушка Архип, — обрадовался он. — Я сбегаю. Теперь Зиновий все понял. Томило безделье. Там, в книгах, все бежали, летели, боролись, строили! А он только лежал. Ему хотелось тоже двигаться, делать что-то важное, настоящее… На завод Зиновия не пропустил сердитый вахтер:

— Никакого брака у нас нет. Мы хорошую продукцию даем!.. Уговоры не помогли. Тогда он, дождавшись, когда вахтер пошел открывать ворота, шмыгнул в узкую калитку… Огляделся и подошел к дяденьке, которого все называли Давидовичем.

— Скажите, пожалуйста, Давыдович, есть у вас краска, которая забракована? — краснея от смущения, спросил Зиновий.

— Для кого я, может, и Давыдович. А тебе, малец, не мешало бы по имени-отчеству называть или просто: товарищ Калмыков!

— Так я же имени-отчества не знаю, товарищ Калмыков. — А кто тебя послал? Где накладная? И кто ты такой?

— Никто, — растерянно ответил он. — А зовут меня Зиновий.

— Что-что? — переспросил Калмыков—Зиновий я… Углов.

— Ну, брат! — развеселился Калмыков. — За десять лет в первый раз тезку встретил! Меня тоже зовут Зиновий… Давидович.

— Вот видите! — обрадовался Зиночка и сказал, зачем пришел. Зиновий Давыдович подумал и предложил:

— Так дать не могу… А хочешь заработать? У нас две подсобницы не вышли на работу. Нужно этикетки наклеивать.

— Конечно, хочу! Хоть сейчас…

Узнав, что Зиночка поступил на работу, Женя с Сашей отругали его и заявили, что завтра пойдут с ним вместе.

Зиновий Давыдович разрешил. Работать втроем под легким полотняным навесом, куда автокар доставлял все новые партии черных безымянных банок, было весело. Отсюда банки, уже нарядные, одетые их руками в разноцветные наклейки и уложенные в ящики, уезжали на склад готовой продукции…

В конце четвертого дня Зиновий Давыдович сказал:

— Спасибо, что выручили. Завтра выходят подсобницы. Краски, тезка, я дам тебе, хоть залейся. Я еще прикинул лишку. А теперь зайдите в контору и получите свою зарплату.

Едва они начали красить дом, как подошел Семен Семенович,

— Батюшки! Да тут ударная стройка! — развел он руками, глядя на перемазанных краской друзей. — Слезай-ка! Пока я мозгами шевелил, они чуть работу из-под носа не увели. — Он походил с Зиновием по двору, осмотрел все изъяны и сказал: — Завтра суббота. Не залеживайся. Часиков в шесть нагряну. Жди.

Нагрянул Дубровин не один, а с ним еще восемь человек.

— Ну, хозяин, поворачивайся! — пробасил кузнец. — Показывай, где отцовский инструмент. Сегодня все пригодится… — и сразу распределил работу: — Ну, ворота и все по железной части мы с племяшом Колей ладить будем. Ты, Тарас, с Ваней — на крышу, потому как в кровельном деле вы артисты. Ты, Валентин, с Прохором обстукайте забор, сарай, крыльцо вот перекосилось… В общем, вы лучше моего знаете. Ну а ты, Наташа, с Тоней и Светой, значит, по своей специальности. Ну, орлы, двинули!..

И пошла работа. Первыми на помощь прибежали Саша и заспанный Женька. Потом — Галина Николаевна и две соседки.

Друзья шмыгали между работающими, подносили материал, подавали инструменты, по очереди бегали на Державинский и приносили запотевшие баллоны с шипучей газировкой.

Потом Сашина мама и две соседки таинственно исчезли. А в двенадцать часов Галина Николаевна стукнула молотком в сковородку:

— Шабаш! Мойте руки, работнички. Обедать будем.

Женщины внесли ведерную кастрюлю с дымящимся борщом, пахнущим петрушкой и укропом. Накрыли полоской обоев стол, сооруженный из досок, положенных на бочки.

— Ну и бабоньки! — похвалил Семен Семенович. — Просто золото! А когда на второе подали на блюдах двух здоровенных чебаков, начиненных гречневой кашей, все застонали от восторга… После обеда работа возобновилась. А к шести вечера старенький домишко Угловых помолодел и блестел, как новогодняя игрушка. Над светло-зелеными, как молодая трава, стенами с белыми наличниками окон сверкала в лучах солнца перестланная и окрашенная красным железная крыша. Забор стоял, как солдат по стойке „смирно“. Ворота с калиткой приосанились и могли в любой миг, не скрипнув даже стальными, смазанными маслом петлями, отвориться перед хорошими людьми. Отсвечивала свежей штукатуркой летняя кухня. Преобразилось крыльцо…

— Теперь еще лет полсотни простоит, — прощаясь, пообещал Семен Семенович. — Ну как, матери напишешь или подождешь?

— Подожду, Семен Семенович, — ответил Зиновий. — Там ее лечат сейчас. А приедет домой — и тут тебе сразу положительные эмоции.

— Ну-ну, сынок! Все правильно.

Дон, ранней весной порвав оковы, уносит вместе со льдом вмерзшие доски, бревна, причальные мостки. По дороге льдины сталкиваются, крошатся, тают под мартовским солнцем, и все легкое, деревянное плывет к низовью. Но до Азовского моря доходит немногое. Сотни рыбачьих лодок охотятся за ничейным лесом. Речные власти даже поощряют их — меньше будет плавающих предметов, меньше опасности для судов пропороть днище или сломать винт.