Командир пяти кораблей северного флота - Владимир Николаевич Пыков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он ласково преподнес его мне, я был потрясен. Рассказал об этом невероятном случае своему замполиту Игнатьеву, но тот ничуть не удивился, заметив, что Попов еще не то умеет.
В этом я вскоре убедился. В начале сентября 1976 года «Мурманск» отправился в Кронштадт на докование. Пришли в Лиепаю для сдачи боекомплекта вполне благополучно. Временная норма сдачи боекомплекта для крейсеров проекта 68 бис – 4 суток. Мы же это сделали за 8 часов, безусловно, соблюдая все меры безопасности, и через сутки отправились в Кронштадт, где нас поставили в большой сухой док Кронштадтского морского завода. Использовали мы это время не только для очистки и покраски подводной части корабля, но и для текущего ремонта.
К этому времени в Ленинграде была готова моя двухкомнатная кооперативная квартира и семья переселилась туда. Это был торжественный момент – впервые своя квартира. Однако квартира почти без мебели. А мебель была в большом дефиците. Я срочно связался со своими знакомыми и меня свели с директором одного из крупных мебельных магазинов, бывшим офицером. Он мне сообщал, что с нового года поставит меня в очередь (незаконно) на один гарнитур, а нужно было два. Тогда я и воспользовался талантами старшего лейтенанта Попова, который, кстати, в Ленинграде никого не знал. Для этого я ему дал трое суток.
Уже на следующие сутки он доложил мне, что один гарнитур уже можно забирать, причем в любой комплектации по моему выбору. Еще через двое суток был найден им и второй гарнитур в другом магазине на тех же условиях. На мой вопрос как ему это удалось, Попов пояснил, что, во- первых он подарил директорам записные книжки и журналы с золотым тиснением их фамилий, имен и отчеств, а главное – пригласил их от моего имени на большой прием
на крейсер на 7 ноября. Действительно, «Мурманск» должен был идти на Неву и быть на праздновании 59-й годовщины октябрьской революции флагманом, где должны быть отцы города и командование Ленинградской военно- морской базы. Директора были, конечно, большими мастерами по части взяток и это им немножко надоело, только немножко. А вот свои имена золотом они никогда не видели (с печатным делом в те времена было строго), а тем более, ни на каких больших приемах, тем более в такой компании они и не мечтали быть. Так, что мебелью я обзавелся быстро, без рубля взятки. Правда, к большому разочарованию директоров и большой нашей радости морской парад на Неве не состоялся из-за необычайно мощного ледохода. Потом я спрашивал себя: «А мог бы ты такое придумать?». И отвечал: «Конечно, нет».
Пребывая в Кронштадте, я вспоминал 1957 год. Мы, курсанты второго курса прибыли в Кронштадт на находив- шийся там крейсер «Адмирал Макаров» для прохождения морской практики. Прибыли в субботу после большой приборки, нам устроили баню (в прямом смысле слова), разместили и остаток субботы и воскресенья мы отдыхали (после праведных трудов в училище). Понедельник начался с подъема, физзарядки и приборки. Вот тут-то все и случилось.
В связи с тем, что места приборки нам еще не определили, курсанты тыкались в кубрике. Появляется старпом, которого мы в лицо еще не знали. На его грозный вопрос:
«Почему не на приборке?!». Я (кто меня держал за язык?) ответил, что мы прибыли сюда не приборку делать, а проходить практику. Такой ответ, конечно, глупость. Надо было молчать или ответить по существу. Вслед за мной вы- ступили в том же духе курсанты Попов и Нарышкин.
После подъема флага нас троих арестовали на 20 суток каждого. Кронштадтская гауптвахта в те времена славилась своей бессмысленной жестокостью.
Подъем был в 5 часов утра, на завтрак давали чай-бурду и кусок хлеба с каким-то жиром. В 6 часов мы уже следовали под конвоем на работы. Работы эти были, за редким исключением, двух видов: таскание здоровенных бревен и выгрузка угля из баржи. Во-втором случае наша задача состояла в том, чтобы находясь в трюме, совковыми лопатами подбрасывать уголь в центр под открытый грузовой люк, в который опускался ковш крана и захватывал этот уголь. От угольной пыли мы почти не видели друг друга. После выхода с гауптвахты я еще дней десять отплевывался черной мокротой. Раз в неделю нас возили в баню, после чего тут же запихивали в угольную баржу, где через 10 минут мы приобретали прежнее состояние. Обед и ужин состоял из супа-бурды и перловой каши на воде. Заканчивали работы в 22 часа.
Можно было умыться холодной водой, то есть с помощью куска хозяйственного мыла вымыть руки и лицо. Спали, не раздеваясь на абсолютно голых досках, под голову подкладывали грязную бескозырку. Отбой был в 23 часа. По
ночам часто будили и строили в коридоре по дурацким вопросам, например: «Кто забил канализацию?».
Держали в строю, пока самим надзирателям это не надоело. Надзиратель (старшина или мичман) мог любому добавить пять суток гауптвахты, причем неоднократно. В нашей камере был солдат, отсидевший 80 суток и продолжавший сидеть. Служители гауптвахты любви у матросов не вызывали и боялись выходить в город, так как случаи их избиения, часто до полусмерти были неоднократно.
В мае 1977 года на Северный флот внезапно нагрянула инспекция министерства обороны во главе с маршалом Москаленко. «Мурманск» проводил навигационный ремонт на судоремонтном заводе в Росте. Военная демобилизация у нас была полностью произведена, молодое пополнение принято. И хотя демобилизуется всего лишь шестая часть экипажа, подвижка на новые должности, на новые боевые номера затрагивает до 60% личного состава. И чтобы крейсер стал снова боеспособен необходимо, пройти 53 соответствующий курс боевой подготовки. Для этого и существует летний период обучения. Командир эскадры приказал мне срочно свернуть ремонт и готовиться к инспекторским стрельбам. Я пытался объяснить, что не столько прекращение ремонта, сколько перемещение личного состава не позволяет нам выполнять эти стрельбы. Но нам сказали, чтобы мы не прибеднялись, мы же отличники, что нужно тренироваться без выхода в море, без выполнения стрельб, что являлось абсолютной чушью.
Но приказ есть приказ, и мы вышли на инспекторскую стрельбу главным калибром по морской цели (щит на буксире у эсминца). Москаленко был на мостике «Киева» разговаривая по радио с министром обороны и одновременно, наблюдал за нашей стрельбой. Три наших пристрелочных залпа легли блестяще, о чем
