Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Тополь являлся весьма значимым древесным образом для Есенина, лично важным для поэта символом. Образ тополя как свернутая до одного дерева метафора «малой родины» звучит в поэме «Пугачев» (1921) – в эмоциональном монологе Бурнова, удрученного мыслями о возможном поражении народного восстания: «Жалко тополь над низким окном» (III, 42). И в юношеской лирике Есенина уже проявлен образ тополя как одушевленного существа, самостоятельного персонажа, уравненного в «природных» правах с человеком: «В чарах звездного напева // Обомлели тополя» (IV, 59 – «Королева», 1913–1915). Такое заинтересованное отношение к тополю уловил создатель общественного музея Есенина в Липецке В. И. Синельников (1923–2005), который привез кусочек коры этого дерева из родной усадьбы поэта в с. Константиново и бережно хранил его в своей музейной экспозиции. [2162]

Возвращаясь к повествованию Марии Николаевны, заметим, что оно интересно демонстрированием изменения восприятия Есенина: ничем поначалу не примечательный парень из соседнего села со временем воспринимается как национальный гений и вызывает неподдельный интерес к своей персоне и ко всему, что окружало его. Жители соседних деревень начинают осознавать причастность к судьбе земляка и гордятся им. Так положено начало мифу о местном «культурном герое», подчеркивается избранничество и мессианство в словотворчестве. Незначительные, казалось бы, детали в биографии героя по-настоящему волнуют старожилов и заставляют неоднократно возвращаться, задумываться об их потаенном смысле. Мария Николаевна по-своему повторяет тему дерева – центральную символику творчества Есенина: «Войдешь в дом, а тут дерево стоит. Когда оно выросло? Уж много лет». [2163] На наш вопрос – «Как относились односельчане к Есенину?» – рассказчица отвечает: «Да как ко всем. Хорошо. Раньше рассказывали, как писать стал, а так…». [2164] И продолжает биографическую линию повествования: «Белое озеро. Есенин там купался. Раньше там был монастырь, сейчас там пионерлагерь, дом отдыха. <…> Осотное озеро: всё заросло там, всё высушили там. Ходили тогда на Крещенье. А потом мелиорация, из церкви сделали клуб». [2165] В этом воспоминании интересно упоминание Белого озера, чье название отражено в рассказе Есенина «У белой воды».

Фигура Есенина настолько привлекает к себе внимание рязанцев, что они рады поддержать любой разговор о его творчестве и тем самым существенно помогают есениноведам в восстановлении истинной картины Константиновского периода жизни поэта. Так, узнав о подготовке академического Полного собрания сочинений своего земляка, переселенцы из с. Васино Сараевского (затем Путятинского) р-на Рязанской обл. мать с дочерью – О. П. Кашинская, 1918 г. р., и Р. С. Дудина, 1941 г. р., по нашей просьбе в 1999 г. прокомментировали есенинские диалектизмы (и даже расширили словарь поэта), также распространенные и в их родном селе:

Кукáн – буhорочек.

Купырь – на луга ходили, наберуть травы, палочки – внутрь тряпочку – и озоровать, молодые ели, там былочка идёть. КупПрник – трава расцветаеть, как кашка жёлтенькая, дудочки ели молодые: очистишь – подслаживаеть. Целую вязанку принесёшь – взахват ели дети. К макушке помоложе, там остарееть, листы широкие. В сенокос полно, особенно на низких местах, hде около воды. В мае-июне появляется, как трава пойдёть. 20 июня – со стрелочками, 1 метр вырастають, стоять осенью палки. [2166]

Еще один народный термин, хотя и не применяемый Есениным в его сочинениях напрямую, но вызывающий интерес у исследователей в контекстуальном плане, прокомментировала Мария Николаевна: «Свечки – канун Крещенья, идут люди к церкви за водой, а на озеро – на Ердань. Святой водой вроде как причастилась». [2167] Иначе говоря, освященная в храме и в проруби крещенская вода равнозначна по своей сути.

Приведенные выше сведения о народной трактовке рязанских диалектизмов высвечивают проблему «народного комментирования» есенинских текстов. Такой способ комментирования, естественно, отличается от научного; однако он представляет несомненный интерес для фольклористов, в частности, и вообще для филологов как отражение народной точки зрения на поэзию своего земляка и – шире – соотечественника. При изучении народного подхода к прочтению поэзии Есенина (о прозе, к сожалению, говорить пока не приходится) проясняются особенности читательского восприятия и понимания как всего творчества поэта, так и отдельных его произведений, вычленяется степень ранжированности усвоения текстов широкой аудиторией. Кроме того, фольклористы получают дополнительную и очень ценную информацию об истинном смысле затерянных в глубинах народного языка и почти утраченных, исчезающих диалектизмах, которыми изобилует поэтическая речь Есенина.

Мемораты о Есенине

Рязанцы (и выходцы с Рязанщины, ныне проживающие вне Рязанской земли) почитают Есенина как своего национального героя . Они с удовольствием рассказывают о нем мемораты , в том числе и со слов своих родителей и более давних предков, к моменту рассказывания уже умерших. В меморатах о Есенине соединяются реальные факты с присочиненными небылицами, а также в ткань повествования обязательно вплетается дополнительный сюжет о взаимоотношениях поэта с близким родственником рассказчика, дается эмоциональная оценка событиям. В меморатах рязанцев высвечиваются малейшие особенности и нюансы давно утраченного быта во всей красе его местного колорита. Диалектные словечки помогают постичь «областническую» рязанскую лексику Есенина, умело вплетенную в общую стилистику произведений поэта.

Приведем показательный пример В. Г. Власовой, 70 лет, родом из д. Панцирово Клепиковского р-на:

Есенин хулиганистый был, заводила. Папа мой – Григорий Иванович Власов – учился в Спас-Клепиках вместе с ним, но в разных классах. Отец моложе Есенина был, он с 1902 года. Рассказывал, что один год с Есениным проучился, когда только поступил в школу, а Есенин 4 класса кончил. Всем выпускникам выдавали Евангелие маленькое с фамилиями учителей – стояли росписи: учительница Селезнёва, батюшка был. Это Евангелие я храню как память об отце, как самую дорогую реликвию. Помню наказ: «Валя, вот это из рук не выпускай и никому не давай». Их награждали, отец вообще был отличник, учился 4 года в Колычёве, его как хорошего ученика направили в Спас-Клепики. Год он вместе с Есениным был, тот на нашего Мотю – моего брата похож, потом он уехал в Москву. Отец 18 км пешком ходил, снимали комнату у тётки какой-то, он любил ходить, но год только проучился. Попрямее дорога была, через топигати. Однажды волки осадили, на дерево влез и ночь просидел, а потом мама запретила ему: ни в коем случае не пущу больше учиться. Тут пошло раскулачивание, семья была большая, жёны и дети были – все разъехались, в этой деревне остались мать и старший брат с женой, а отец мой ушёл пешком в Москву, потом мальчиком на побегушках у взрослых мужчин: приносил ситро, то пирожков, то кваса, то хлеба, а ему за это деньги платили. Отец был очень скромный. В общежитии все пили, дрались, девок водили – не выспаться. Они с другом комнату вдвоем снимали у одной бабули, угощали бабулю яичками, молоком. Друг отца и он учились в одном классе, поверяли друг другу всё, а наш только видел Есенина, молоденький был. [2168]

В этом меморате содержится пять типичных моментов – почти что так называемые loci communes (если позволено будет так рассуждать применительно к устной мемуаристике), соотносящихся с реальной биографией Есенина, известной также по воспоминаниям его родных: 1) указание на личное знакомство старшего родственника повествователя с героем; 2) одновременная учеба с ним в Спас-Клепиковской второклассной учительской школе; 3) совершение многокилометрового пути с опасными приключениями (сравните побег Есенина из школы); 4) награждение выпускников школы Евангелием; 5) переезд в Москву и устройство «мальчиком» на работу.

Фольклорные ситуации, создаваемые исследователями

С именем Есенина связаны нестандартные исследовательские подходы. По примеру самого Есенина, отвечавшего на анкету о Пушкине, английский литературовед Гордон Маквей разослал вопросы о Есенине известным современным поэтам России. Поэтесса Р. Ф. Казакова гордится тем, что она первой ответила на эту анкету. [2169]

Организация народных Есенинских музеев обставлена вполне фольклорными моментами, и в период активной музейной работы случаются обрядовые ситуации и обстоятельства, связанные с крестьянскими верованиями, иногда иноэтнического происхождения. Так, жительница пос. Росляково Мурманской обл. В. Е. Кузнецова рассказывала в июне 2000 г.:

Если идёшь в лес или в тундру пошёл и встретил какую-нибудь вот такую маленькую фигурочку типа óберега – ну то ли зверь, то ли что – это óберег. <Фигурочка сантиметров десять? – Е. С. > Хоть десять, двадцать, хоть пятнадцать – всё равно. Или коряга, или из камня, или сухая трава – какую-то такую, мы говорим: óберег. В Есенинском музее у нас было, в школе у меня был Есенинский музей – он остался сейчас, там две комнаты. А тут начались у нас немножко неурядицы с новым директором, которая не очень поняла смысл этого самого музея и относилась к нему очень недóбро. И вот ребята, зная это, пошли мы с ними на экскурсию, они и говорят: давайте наберём óберегов против злого взгляда… нашей Татьяны Павловны. И набрали всяких-всяких фигурок. Сказать, что там десять-двадцать – это не скажу. Там всех было пятьдесят-семьдесят набрано! И поставили в каждую витрину, на каждую книжную полку, под каждый стенд на окнах. А у меня умерла только мама, и мне принесли Библию. Библии тогда ни у кого не было, и вот три тома Библии на окне, а тут мы ещё… Я чудесный этот случай расскажу, а потом ещё расскажу. Ну вот положили Библию на окно, и я про неё забыла, домой не взÕла. Ну, пришли мы, вымыли обе комнаты в Есенинской, скипятили самовар и тут смотрим: опять следы остались. Девчонки кричат: мы быстро вымоем! А Илюшка говорит: Валентина Евгеньевна, я тогда самовар девчонкам поставлю, они сейчас вымоют пол, пусть по чашечке выпьют ещё чаю. Я говорю: не надо, Илюшенька, ставить, не надо самовар – мы уже пóпили всё. Нет, мальчик не послушался, взял включил самовар, девочки закончили всё, я выключила свет, все ушли, и Илюшка мне не сказал, что он включил самовар. И мы ушли. Самовар был включён двое суток. Через двое суток – это было в среду у нас в Есенинской, четверг я не работала – у нас методический день, я в школу не приходила, а в пятницу я пришла во вторую смену к двум часам. Зашла сразу в Есенинскую с мальчиком одним. Он бросился к окну, чтобы маме помахать рукой, что он в школе, и сразу говорит: ой, здесь что-то горячее! Гляжу: самовар – ну весь… и все четыре ножки самовара – они вгорели вот уже в эту, в дерево окна вгорели. Библия. И самовар стоит на окне, а рядом тюлевая занавеска. Тюлевая занавеска падает на рояль, и на рояле лежат óбереги. Я выключила сразу: не замкнуло нигде, выключила – и кому ни рассказываю, все говорят, что Вы чудо рассказываете какое-то. А я ребятам говорю: ребята, вот посмотрите, что случилося! А они говорят: Валентина Евгеньевна, наши óбереги помогли! Поневоле подумаешь, что это так. [2170]