Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

Проснется ли он, оживет ли он снова и будет ли у него душа, или этот смертельный припадок есть действительная смерть? Это – вопрос вопросов для него самого и для всех нас! Увы, неужели и для этого человека нет благородного труда? Разве у него нет крепколобых, невежественных крестьян, ленивых, порабощенных фермеров заглохших земель? Земель! Разве у него нет утомленных, отягощенных пахарей земли, бессмертных душ человеческих, пашущих, копающих, поденно работающих; с голыми спинами, пустыми желудками, почти с отчаянием в сердце, – и никого на земле, кроме него, кто мог бы помочь им мирным путем? Разве он не находит со своими тремястами тысячами франков ничего благородного, затоптанного на перепутьях, чему было бы божественно помочь подняться? Разве он ничего не может сделать для своего Бернса, кроме как поставить его акцизным чиновникам? Ухаживать за ним, кормить его обедами на одно безумное мгновение и затем выгнать его на все четыре стороны, к отчаянию и горькой смерти? – Его труд так же тяжел в наш современный развинченный век. Но он может быть исполнен; надо попытаться его исполнить; он должен быть исполнен.

Некий Герцог Веймарский, наш современник, вовсе не бог, но человек, получал, как я считаю, процентами, налогами и всякими доходами менее, чем получает иной из наших Английских герцогов одними процентами. Герцог Веймарский должен был, с помощью этих доходов, управлять, судить, защищать и во всех отношениях заведовать своим герцогством. Он делает это так, как мало кто. И кроме всего этого он улучшает земли, исправляет берега рек, содержит не только солдат, но и Университеты, различные учреждения. При его дворе жили следующие четыре человека: Виланд, Гердер, Шиллер, Гете. Не как прихлебатели, что было невозможно, не как застольные остряки, но как благородные Мужи Духа, действующие под покровительством благородного Мужа Практики, защищаемые им от многих невзгод, может быть, от многих ошибок гибельных уклонений. Небо послало, еще раз, Небесный свет в мир, и честь этого мужа была в том, что он приветствовал его. Новый благородный вид Духовенства, под покровительством старинного, но все еще благородного вида Короля! Я считаю, что один этот Герцог Веймарский сделал для Просвещения своего Народа больше, чем сделали для своих все Английские Герцоги, Дюки и Duces, ныне существующие или которые существовали с тех пор, как Генрих VIII дал им на съедение Церковные Земли! – Я стыжусь, я в тревоге за моих Английских герцогов, – что могу я сказать?

Если наша Действительная Аристократия, признанные «Лучшие и Мужественнейшие», захочет быть мудрой, какое это будет невыразимое счастье для нас! Если нет, – голос Бога из вихря весьма внятен для меня. Да, я буду благодарить всемогущего Бога за то, что Он сказал, наиболее ужасным образом и в справедливом гневе против нас: «Да не будет более Праздности!» Праздность? Пробужденная душа человека, всякая, кроме омертвелой души человека, отвращается от нее, как от чего-то худшего, чем смерть. Это – «Жизнь в смерти» поэта Колриджа. Басня об Обезьянах Мертвого Моря перестает быть басней. Бедный Работник, умерший с голоду, не есть самое печальное зрелище. Вот он лежит, мертвый, на щите своем, упавший на лоно своей древней Матери. С изможденным, бледным лицом, измученным заботой, но просветленным ныне, обращенным в божественный мир, и молчаливо взывает к Вечному Богу и ко всей Вселенной, – наиболее молчаливый, наиболее красноречивый из людей.

Исключения, – о да, благодарение Небу, мы знаем, что есть исключения. Наше положение было бы слишком тяжело, если бы не было исключений, и немало частичных исключений, о которых мы знаем и о которых мы не знаем. Честь и слава имени Эшли, честь и слава ему и другому доблестному Авдиилу130, которые доселе оказались верными, были бы счастливы, делом и словом, убедить свое Сословие не стремиться к разрушению! Вот кто если не спасет свое Сословие, то отсрочит его гибель. Благодаря ему, при благословении Высших Сил, для многого могла бы быть достигнута «спокойная эвтаназия, разлитая над поколениями, вместо мучительной смерти, стесненной в немногие годы». Честь им, слава и всяческого им успеха. Благородный муж еще может благородно стремиться к тому, чтобы служить и спасать свое Сословие; по меньшей мере он может помнить наставление Пророка: «Выходи из среды его, народ мой, выходи из среды его!»131.

Праздно сидеть наверху, подобно живым статуям, бессмысленным богам Эпикура, в пресыщенном уединении, отчуждении от славных, роковых битв Божьего мира! Это – жалкая жизнь для человека, хотя бы все Обойщики и все Французские повара сделали для нее со своей стороны все возможное! И что это за легкомысленное заблуждение, в которое мы все попали, – будто какой-нибудь человек должен или может обособляться от людей, не иметь с ними «никакого дела», кроме «дела» расчета по платежам! Это – самая глупая сказка, которую какое-либо несчастное поколение людей когда-либо рассказывало друг другу. Люди не могут жить обособленными. Мы все связаны друг с другом для взаимного добра или даже для взаимных огорчений, как живые нервы одного и того же тела. Ни один наиболее высоко стоящий человек не может разъединить себя ни с одним, стоящим наиболее низко. Обдумайте это. Несчастный «Вертер, кончающий самоубийством свое бессмысленное существование потому, что Шарлотта не захотела о нем позаботиться». Это вовсе не особенное состояние; это – просто наивысшее выражение состояния, наблюдаемого везде, где только одно человеческое существо встречается с другим!

Стоит ничтожнейшему горбатому Терситу объявить высочайшему Агамемнону, что он его в действительности не уважает, – и глаза высочайшего Агамемнона мечут ответный огонь, действительное страдание и частичное безумие охватывают Агамемнона. Удивительно странно: многоопытный Улисс приведен в волнение тупоумным негодяем; начинает играть, как шарманка, при прикосновении тупоумного негодяя – вынужден схватить свой скипетр и исполосовать горбатую спину ударами и колотушками! Пусть вожди людей хорошенько подумают об этом. Не в том, чтобы «не иметь никакого дела» с людьми, но в том, чтобы не иметь с ними несправедливого дела. Иметь с ними всякое хорошее и справедливое дело, – только в этом и может быть признано достижимым его и их счастье, и этот обширный мир может сделаться для обеих сторон домом и населенным садом.

Люди уважают людей. Люди почитают в этом «единственном храме мира», как его называет Новалис, Присутствие Человека! Почитание Героев, истинное и благословенное, или даже ошибочное, ложное и проклятое, имеет место всегда и везде. В этом мире есть только одно божественное, сущность всего, что было и когда-нибудь будет божественным в этом мире: уважение, оказываемое Человеческому Достоинству сердцами людей. Почитание Героев, в душах героических, ясных и мудрых людей, – это постоянное присутствие Неба на нашей бедной Земле. Если его здесь нет, Небо закрыто от нас; и все тогда под Небесным запрещением и отлучением, и нет тогда более ни почитания, ни достойного, ни достоинства, ни счастья на Земле!

Независимость, «владыка с львиным сердцем и орлиным взором!» – увы, да! Мы познакомились с ним за последнее время; он совершенно необходим, чтобы подшпоривать с должной энергией бесчисленные лжевласти, созданные Портными: честь ему и слава, и да будет ему полный успех! Полный успех обеспечен за ним. Но он не должен останавливаться здесь, на этом малом успехе, со своим орлиным взором. Он должен достигнуть теперь следующего, гораздо большего успеха: он должен разыскать действительные власти, которых не Портные поставили выше его, а Всемогущий Бог, – и посмотреть, что он с ними сделает? Восстать также против них? Пройти, когда они появятся, мимо них с угрожающим орлиным взглядом, спокойно фыркающей насмешкой или даже без всякой насмешки и фырканья? Обладающему львиным сердцем никогда и во сне не приснится чего-нибудь подобного. Да будет это всегда далеко от него! Его угрожающий орлиный взор окутается мягкостью голубки; его львиное сердце сделается сердцем ягненка, все его справедливое негодование сменится справедливым почтением, растворится в благословенных потоках благородной, смиренной любви, насколько более небесной, чем всякая гордость, и даже, если хотите, насколько более гордой! Я знаю его, с львиным сердцем, орлиным взором; я встречал его, когда он мчался с обнаженной грудью растерянный, с всклокоченными волосами, ибо времена были тяжкие, – и я могу сказать и ручаться своей жизнью, что в нем нет духа восстания. В нем – противоположное восстанию, должная готовность к повиновению. Ибо если вы предполагаете повиноваться поставленным от Бога властям, то ваш первый шаг есть – низвергнуть власти, созданные Портными; повелеть им, под страхом наказания, исчезнуть, готовиться к исчезновению!