Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Герцог не мог подавить мрачной улыбки.

— Значит, я связан по рукам и ногам, — сказал он.

— Похоже на то, ваше высочество.

— Тогда какой им смысл иметь со мной дело, если я, как вы утверждаете, лишен всякого могущества?

— Я имел в виду, ваше высочество, что вы бессильны без господ Гизов, но вместе с ними всесильны.

— Я всесилен вместе с ними?

— Да. Скажите слово, и вы — король.

Герцог в страшном волнении поднялся и заходил по кабинету, комкая все, что попадалось ему под руку: занавеси, портьеры, скатерти. Наконец он остановился перед Монсоро.

— Ты был прав, граф, когда сказал, что у меня остались два друга: ты и Бюсси.

Он произнес эти слова с приветливой улыбкой, которой уже успел заменить выражение гнева на своем бледном лице.

— Итак? — спросил Монсоро. Глаза его горели радостью.

— Итак, мой верный слуга, — ответил принц, — говорите, я слушаю.

— Вы мне приказываете, ваше высочество?

— Да.

— Так вот, ваше высочество, в двух словах, весь план.

Герцог побледнел, но приготовился слушать.

Граф продолжал:

— Через неделю праздник Святых даров, не правда ли, ваше высочество?

— Да.

— Для этого святого дня король давно замыслил устроить торжественное шествие к главным монастырям Парижа.

— Да, у него в обычае устраивать каждый год такие шествия ради этого праздника.

— И, как ваше высочество помнит, при короле в этот день нет охраны, или, вернее, охрана остается за дверями монастыря. В каждом монастыре король останавливается возле алтаря, опускается на колени и читает по пять раз “Pater” и “Ave”, да еще сверх того семь покаянных псалмов.

— Все это мне известно.

— Среди прочих монастырей он посетит и аббатство святой Женевьевы.

— Бесспорно.

— Но поскольку перед монастырем накануне ночью случится нечто непредвиденное…

— Непредвиденное?

— Да. Лопнет сточная труба.

— И что?

— Алтарь нельзя будет поставить снаружи — под портиком, и его поместят внутри — во дворе.

— Ну и?

— Не спешите, ваше высочество. Король войдет, с ним вместе войдут четверо или пятеро из свиты. Но за королем и этими четырьмя или пятью двери закроются.

— И тогда?

— И тогда… — ответил Монсоро. — Вы, ваше высочество, уже знакомы с монахами, которые будут принимать его величество в аббатстве.

— Это будут те же самые?

— Вот именно. Те же самые, которые были там при миропомазании вашего высочества.

— И они осмелятся поднять руки на помазанника Божьего?

— О! Только для того, чтобы постричь его, вот и все. Вы же знаете это четверостишие:

Из трех корон ты сдуруЛишился уже одной.Час близок — лишишься второй,Вместо третьей получишь тонзуру.

— И они посмеют это сделать? — вскричал герцог с алчно горящим взором. — Они прикоснутся к голове короля?

— О! К тому времени он уже не будет королем.

— Каким образом?

— Вам не приходилось слышать о некоем брате из монастыря святой Женевьевы, святом человеке, который произносит речи в ожидании той поры, когда он начнет творить чудеса?

— О брате Горанфло?

— О нем самом.

— Это тот, который хотел проповедовать Лигу с аркебузой на плече?

— Тот самый.

— Ну и вот, короля отведут в его келью. Наш монах обещал, что, как только король окажется там, он заставит его подписать отречение. После того как король отречется, войдет госпожа де Монпансье с ножницами в руках. Ножницы уже куплены, и госпожа де Монпансье носит их на поясе. Это прелестные ножницы из чистого золота, с восхитительной резьбой: кесарю — кесарево.

Франсуа молчал. Зрачки его лживых глаз расширились, как у кошки, которая подстерегает в темноте свою добычу.

— Дальнейшее вам понятно, ваше высочество, — продолжал граф. — Народу объявят, что король, испытав святое раскаяние в своих заблуждениях, дал обет навсегда остаться в монастыре. На случай, если кто-нибудь усомнится в том, что король действительно дал такой обет, у герцога де Гиза есть армия, у господина кардинала — церковь, а у герцога Майенского — горожане; располагая этими тремя могущественными силами, можно заставить народ поверить почти во все что угодно.

— Но меня обвинят в насилии, — сказал герцог после недолгого молчания.

— Вам незачем там находиться.

— Меня будут считать узурпатором.

— Ваше высочество забывает про отречение.

— Король не согласится подписать его.

— Кажется, брат Горанфло не только весьма красноречив, но еще и очень силен.

— Значит, план готов?

— Окончательно.

— И они не опасаются, что я их выдам?

— Нет, ваше высочество, потому что у них есть другой, не менее верный план — против вас, на случай вашей измены.

— А! — произнес принц.

— Да, ваше высочество, но я с ним незнаком. Им хорошо известно, что я ваш друг, и они мне не доверяют. Я знаю только о существовании плана, и это все.

— В таком случае я сдаюсь, граф. Что надо делать?

— Одобрить.

— Что ж, я одобряю.

— Да. Но недостаточно одобрить на словах.

— Как же еще могу я дать свое одобрение?

— В письменном виде.

— Безумие думать, что я соглашусь на это.

— Почему же?

— А если заговор не удастся?

— Как раз на тот случай, если он не удастся, у вашего высочества и просят подпись.

— Значит, они хотят укрыться за моим именем?

— Разумеется.

— Тогда я наотрез отказываюсь.

— Вы уже не можете.

— Я уже не могу отказаться?

— Нет.

— Вы что, с ума сошли?

— Отказаться — значит изменить.

— Почему?

— Потому что я с удовольствием бы смолчал, но ваше высочество сами приказали мне говорить.

— Ну что ж, пусть господа де Гизы смотрят на это так, как им вздумается. По крайней мере, я сам выберу из двух зол.

— Ваше высочество, не ошибитесь в выборе!

— Я рискну, — сказал Франсуа, немного взволнованный, но пытающийся тем не менее держаться твердо.

— Не советую, ваше высочество, — сказал граф, — в ваших интересах.

— Но, подписываясь, я себя компрометирую.

— Отказываясь подписаться, вы делаете нечто гораздо худшее: вы себя убиваете.

Франсуа содрогнулся.

— И они осмелятся? — сказал он.

— Они осмелятся на все! Они слишком далеко зашли. Им надо добиться успеха любой ценой.

Вполне понятно, что герцог заколебался.

— Я подпишу, — сказал он.

— Когда?

— Завтра.

— Нет, ваше высочество, подписать надо не завтра, а немедленно, если вы решились.