Взлет и падение третьего рейха. Том I - Уильям Ширер

219

Генерал Гальдер изложил в своем дневнике 29 августа суть замысла Гитлера. «Фюрер надеется, что он вобьет клин между Англией, Францией и Польшей… Основные идеи — выставить только демографические и демократические претензии… 30.8 — Поляки в Берлине. 31.8 — Разрыв. 1.9 — Применение силы». — Прим. авт.

220

Хотя и написанная в примирительном тоне, британская нота по сути оказалась жесткой. Правительство его величества «разделяет» желание Германии улучшить отношения, но оно не может жертвовать интересами своих друзей ради достижения этого улучшения. Оно отчетливо осознает, что правительство Германии «не может жертвовать интересами Германии, но и правительство Польши находится в таком же положении». Правительство Великобритании вынуждено сделать «небольшую оговорку» в отношении условий Германии и, выступая всецело за скорейшие прямые переговоры между Берлином и Варшавой, «считает невозможным установить контакт уже сегодня». (Текст из Британской синей книги, с. 142–143.) — Прим. авт.

221

Риббентроп, который, как показалось автору этих строк, являл собой в Нюрнберге весьма жалкое зрелище и хуже всех защищался, заявил, что Гитлер сам «лично продиктовал» все шестнадцать пунктов и «настрого запретил выпускать текст предложений из рук». Почему — он не объяснил, да ему и не было задано такого вопроса. «Гитлер сказал мне, — уверял Риббентроп, — что я могу довести до сведения британского посла только суть предложений, если сочту нужным. Я сделал намного больше: я зачитал предложения от начала до конца». Д–р Шмидт отрицает тот факт, что Риббентроп читал так быстро, что английский посол не мог ничего понять. Он утверждает, что министр иностранных дел читал, «не особенно торопясь». Гендерсон, по словам Шмидта, «не был большим знатоком немецкого языка», и от встречи было бы больше пользы, если бы он говорил на родном языке. Риббентроп прекрасно владел английским, но отказался говорить на этом языке во время встречи. Прим. авт.

222

Все шестнадцать пунктов предложений были переданы немецкому поверенному в делах в Лондоне в 21.15 30 августа, за четыре часа до того, как Риббентроп «невнятно» зачитал их Гендерсону. Однако немецкому послу в Лондоне был дан приказ держать предложения «в строжайшей тайне и не говорить о них никому до дальнейших распоряжений». Гитлер в ноте, направленной накануне, как мы помним, обещал предоставить предложения в распоряжение британского правительства до приезда представителя Польши. Прим. авт.

223

В послании Галифаксу, которое было зарегистрировано в 5.15 утра (31 августа), Гендерсон докладывал, что «в сильных выражениях» посоветовал Липскому «позвонить Риббентропу» и выяснить суть немецких предложений, чтобы передать их в Варшаву. «Польский посол, — писал далее Гендерсон, — обещал немедленно связаться по телефону со своим правительством, но он настолько инертен и настолько связан инструкциями… что я слабо верю, что его действия принесут успех». — Прим. авт.

224

В Нюрнберге Геринг заявил, что, передавая англичанам текст «предложения» фюрера, он «ужасно рисковал, так как Гитлер запретил предавать огласке эту информацию». «Только я, хвастался Геринг, — мог пойти на подобный риск». — Прим. авт.

225

Даже недальновидный французский посол поддержал в этом своего британского коллегу. Гендерсон позвонил ему в девять утра и сказал, что если поляки не согласятся к полудню прислать в Берлин своего полномочного представителя, то германская армия начнет наступление. Кулондр немедленно отправился в польское посольство, чтобы заставить Липского связаться по телефону со своим правительством и просить разрешения на немедленную встречу с правительством Германии в качестве «полномочного представителя». (Французская желтая книга, с 366–367.) — Прим. авт.

226

К этому времени, то есть к полудню 31 августа, Гендерсон, предпринимавший отчаянные попытки сохранить мир, убедил самого себя в том, что условия немцев вполне разумны и даже умеренны. И хотя Риббентроп накануне в полночь сказал ему, что предложения Германии «уже устарели, так как представитель Польши не прибыл», хотя польское правительство не видело этих предложений, которые по сути своей являлись чистейшим обманом, Гендерсон весь день настойчиво призывал Галифакса оказать давление на поляков и потребовать прислать полномочного представителя, как того хотел Гитлер. В то же время он продолжал указывать на разумность шестнадцати пунктов предложений Гитлера.

В 12.30 (31 августа) Гендерсон отправил Галифаксу телеграмму, в которой «убедительно просил» его «настоять» на том, чтобы правительство Польши поручило Липскому запросить у немцев текст предложений для срочной передачи их на рассмотрение своему правительству с целью решения вопроса о направлении полномочного представителя. «Условия кажутся мне умеренными, писал Гендерсон. — Это не Мюнхен… Польше никогда больше не предложат таких выгодных условий…»

В то же самое время Гендерсон направил Галифаксу длинное письмо: «…Предложения Германии не угрожают независимости Польши… Похоже, что позже ей предстоит гораздо худшая сделка…»

Продолжая придерживаться этой точки зрения, Гендерсон послал Галифаксу телеграмму. Эта телеграмма была отправлена в половине первого 1 сентября, то есть за четыре часа до запланированного начала немецкого наступления, о чем Гендерсон не знал. В телеграмме он писал: «Немецкие предложения кажутся мне правомерными… Принятие их сделает войну неоправданной». Он снова настаивал на том, чтобы британское правительство «откровенно и четко» сказало полякам, что они должны заявить «о своем намерении послать в Берлин полномочного представителя».

Британский посол в Варшаве придерживался иной точки зрения. 31 августа в телеграмме Галифаксу он указывал: «Мне кажется, что посол его величества в Берлине считает предложения Германии разумными. С точки зрения Варшавы, я не могу с ним согласиться». — Прим. авт.

227

В последний день мира в дипломатических кругах произошло еще одно странное событие, о котором стоит упомянуть. Далерус вместе с Липским посетил британское посольство. Оттуда, из кабинета Гендерсона, он позвонил по телефону в Форин оффис сэру Горацию Вильсону и сказал, что предложения Германии необычайно либеральны, тем не менее польский посол только что отклонил их. «Очевидно, — сказал он, — что поляки отвергают возможность переговоров».

В этот момент Вильсону показалось, что он слышит странный шум в телефонной трубке. Он решил, что немцы прослушивают разговор, и постарался поскорее его закончить, но Далерус продолжал распространяться о неразумном поведении поляков. В меморандуме Форин оффис Вильсон записал: «Я снова посоветовал Далерусу заткнуться, а когда он этого не сделал, я просто положил трубку».

Об этой неосторожности, допущенной в кабинете посла его величества в Берлине, Вильсон доложил своему начальству. В час дня, то есть менее чем через час, Галифакс послал Гендерсону кодированную телеграмму: «Вы должны с большей осторожностью пользоваться телефоном. Звонок Д. (так именовался Далерус в переписке между Форин оффис и британским посольством в Берлине), который он сделал в полдень из посольства, был в высшей степени безрассуден и наверняка подслушан немцами». — Прим. авт.

228

Заметки на полях директивы проясняют этот пункт, который можно толковать двояко: «Таким образом, силы в Атлантике некоторое время будут занимать выжидательную позицию». — Прим. авт.

229

Он, возможно, составил проект доклада в тот же вечер, но отправил его в Лондон только а 15.45 на следующий день, то есть через двенадцать часов после нападения Германии на Польшу. Этому предшествовал ряд телеграмм и телефонных звонков, в которых он сообщал о начале военных действий. В докладе говорилось;

«Взаимное недоверие между немцами и поляками настолько велико, что я не думаю, что могу с пользой и против своей воли согласиться с любыми новыми предложениями, поскольку они окажутся опрокинуты дальнейшими событиями. Последней надеждой остается наша непримиримая позиция силе противопоставить силу». — Прим. авт.

230

Так как некоторые мои друзья, прочитав этот отрывок, поставили под сомнение мою объективность, вероятно, имеет смысл привести иное мнение о британском после в Берлине. Сэр Л. Б. Нэмир, английский историк, характеризует Гендерсона следующим образом: «Самодовольный и высокомерный, тщеславный, не признающий чужого мнения, строго придерживавшийся своих предвзятых суждений, он слал телеграммы, доклады и письма в огромных количествах и невероятной длины. В них сто раз повторялись его необоснованные взгляды и суждения. Достаточно глупый, чтобы считаться опасным, и достаточно неглупый, чтобы считаться неопасным, он был типичным неудачником». (Нэмир Л. Б. В нацистскую эру, с. 162.) — Прим. авт.