Гоголь - Б Соколов

А. Белый в "Мастерстве Гоголя"(1934) утверждал, что "Чичиков безроден: вышел ни в отца, ни в мать (мелкопоместных дворян), а в прохожего молодца, по уверению тетки; "прохожий молодец" и соблазнил его, как Петруся, червонцами; внутри пресловутого ларчика был потайной ящик для денег, выдвигавшийся незаметно... позднее является "прохожий молодец", Басаврюк, как отец-благодетель; он учит уму-разуму: в науке наживы; и то Костанжогло; Гоголь не узнал в нем своего "нечистого", вынырнувшего из первой фазы (творчества. - Б.С.): и возвел в перл создания. Почему? Потому, что отщепенец и Гоголь; и в нем - трещина "поперечивающего себе чувства"; она стала провалом, куда он, свергнув своих героев, сам свергнулся; герои поданы в корчах..." В Ч., по А. Белому, подчеркнута безличность, невозможность выделить персонаж из массы ему подобных: "Явление Чичикова в первой главе эпиталама безличию; это есть явление круглого общего места, спрятанного в бричку; она и вызывает внимание, кажется чем-то (ее обладатель не кажется чем-то); но "что" - фикция: в такой бричке разъезжают "все те, которых называют господами средней руки"; "средняя рука" не определение вовсе; для одних она - одна; для других - другая. Неизвестно какая. В бричке сидит нечто среднее: "не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однакоже и не так, чтобы молод"; "въезд его не произвел... никакого шума и не был сопровожден ничем особенным". Эта усредненность Ч. отвечала замыслу Гоголя: подчеркнуть, что пороки главного героя не есть что-то исключительное, что они могут быть у каждого из нас. Как заметил А. Белый, "провал Чичикова подготовляется Гоголем с выезда его от Манилова; над Чичиковым собирается гроза: "небо было обложено тучами... Громовой удар раздался ближе".

А. Белый первым подметил, что Ч. подобен одному из коней своей знаменитой тройки, олицетворяющей Русь: "СобственностьЧичикова пока тройка: каурый, гнедой и чубарый; последний - "сильно лукав"; и к нему обращается Селифан: "Панталонник немецкий... куда... ползет!.. Бонапарт... Думаешь,что скроешь свое поведение... Вот барина нашего всякий уважает". Селифан, начав с обращенья к коню, переходит на Чичикова: "Если бы Чичиков прислушался, то узнал бы много подробностей, относящихся к нему"; странный ход: от лукавства коня к барину; в это же время: "сильный удар грома"; чубарый ворует корм у коней: "Эх, ты, подлец!" - укоряет его Селифан; конь, как и Чичиков, "сильно не в духе" после встрепки барина Ноздревым; когда же бричка сшиблась с экипажем губернаторской дочки, зацепившись постромками, чубарому это понравилось: "он никак не хотел выходить из колеи, в которую попал непредвиденными судьбами"; и пока Чичиков плотолюбиво мечтал о поразившей его блондинке ("славная бабенка"), чубарый снюхался с ее конем (кобылой? - Б.С.) и "нашептывал ему в ухо чепуху страшную"..., но "несколько тычков чубарому... в морду заставили его попятиться"; как впоследствии судьба заставила попятиться Чичикова от нескольких тычков в морду носком генерал-губернаторского сапога. Свойства чубарого выявились в роковую минуту - бегства из города; бежать же нельзя: "Надо... лошадей ковать". Чичиков в ярости: "На большой дороге меня собрался зарезать, разбойник" (словно мифический капитан Копейкин. - Б. С.) Селифан: "Чубарого коня...хоть бы продать, ...он, Павел Иванович, совсем подлец...Только на вид казистый, а на деле... лукавый конь..." Чичиков обрывает : "Дурак...Пустился в рассуждения...". "Бонапарт и "панталонник немецкий", Чубарый грозит ходу тройки; есть какая-то двусмыслица в фразе: "Он, Павел Иванович (Чичиков?) - подлец. Свойства чубарого сливаются со свойствами барина, который тоже - подлец, "панталонник" и "Бонапарт". Тройка коней, мчащих Чичикова по России, - предпринимательские способности Чичикова; одна из них - не везет, куда нужно, отчего ход тройки - боковой ход, поднимающий околесину ("все пошло, как кривое колесо"); с тщательностью перечислены недолжные повороты на пути к Ноздреву, к Коробочке; (погубившие, в конечном счете, аферу Ч. - Б.С.) после них с трудом выбирается тройка на прямую столбовую дорогу; железное упорство, связанное с кривой дорогой и умиляющее Муразова, - пока что единственная собственность Чичикова: оно - динамика изворотов в подходе к недвижимому имуществу; Чичиков едет в бок: детали бокового троечного хода - лишняя деталь эмблемы кривого пути: "Поедешь..., так вот тебе направо"; "не мог припомнить, два или три поворота проехал"; поворотил "на... перекрестную дорогу..., мало помышляя..., куда приведет дорога..."; "своротили бричку, поворачивал, поворачивал и, наконец, выворотил ее... набок"; "как добраться до большой дороги?" - "Рассказать... мудрено, поворотов много"; "дороги расползлись, как... раки"; От Собакевича Чичиков "велел..., поворотивши к...избам, чтобы нельзя было видеть экипажа со стороны"; "бричка... поворотила в... пустынные улицы"; "аллея лип своротила направо,... превратясь в улицу тополей"; "в воротах показались кони..., как лепят их на триумфальныx воротах. Морда направо, морда налево, морда посередине"; когда же "экипаж изворотился","оказалось,что... он ничто другое, как... бричка"; наконец: "при повороте...бричка должна была остановиться, потому что проходила похоронная процессия"; хоронили прокурора, умершего со страху от кривых поворотов Чичикова".

В. В. Кожинов в статье "Разгул широкой жизни" (1968), указывая на "демонические черты" Ч., особо отмечал, что "чичиковская авантюра поистине замечательна уже тем, что она, в сущности, имеет по-человечески "безобидный" характер... Чичиков якобы покупает массу крепостных, "поселяет" их на свободных землях в только еще осваиваемой Херсонской губернии и закладывает свое мнимое богатое имение, получая в руки под этот залог громадный капитал, который он пустит в какое-либо дело и, нажившись, полностью вернет свой долг (ибо иначе ведь он неизбежно пойдет под суд). Словом, это только способ получить большую сумму в долг от казны - и только; никто от чичиковской авантюры никак не пострадает, хотя она, разумеется, противозаконна и подлежит суровому наказанию. Ведь безобидная для отдельных лиц, она колеблет государственные и нравственные устои русскогo бытия... Хотя Чичиков предстает... во всех самых "прозаических" подробностях его судьбы и облика, характер его отнюдь не сводится... к низменному "приобретательству"... Гоголь определил его стремление словами "непостижимая страсть" - это не раз так или иначе подтверждается... Гоголевская поэма... воссоздает как бы естественный - и, следовательно, неизбежный - крах нового Наполеона: "естественность" краха выражается уже в том, что никто вроде бы не вступает на путь прямого сопротивления Чичикову - скорее, даже напротив. И все-таки его операция срывается, и он бежит из города, который, казалось бы, уже сумел очаровать, зачаровать...".

В. В. Розанов в статье "О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира" (1907) писал: "Если кусок из прозы Гоголя, самый благожелательный, самый, так сказать, бьющий на добрую цель, вставить в Евангелие - то получим режущую какофонию, происходящую не от одной разнокачественности человеческого и Божественного, слабого и сильного, но от разно-категоричного: невозможно не только в евангелиста вставить кусок Гоголя, но - и в послание какого-нибудь апостола. Савл не довоспитался до Павла, но преобразился в Павла; к прежней раввинской мудрости он не приставил новое звено, пусть новую голову - веру в Христа, нет: он изверг из себя раввинство... Христос никогда не смеялся. Неужели не очевидно, что весь смех Гоголя был преступен в нем, как в христианине?!" В свете этих рассуждений Розанова можно объяснить и неудачу, постигшую Гоголя, когда он попытался Ч. из Савла превратить в Павла, поставить его предприимчивость, энергию, умениe обходиться с людьми на службу доброму делу. Образ сопротивлялся подобной трансформации. Оказалось, что дать Ч. в качестве объекта поклонения вместо копейки Христа просто невозможно - образ умрет, выродится в безжизненную схему.

ШЕВЫРЕВ Степан Петрович (1806-1864), историк литературы и критик, друг Гоголя. В 1822 г. окончил Московский благородный пансион. Был поклонником шеллингианства и входил в кружок "любомудров" вместе с В. Ф. Одоевским, Д. В. Веневитиновым, А. И. Кошелевым и др. В 1829-1832 гг. был в Италии воспитателем сына княгини З. А. Волконской. С 1837 г. Ш. - профессор русской словесности в Московском университете. Был удостоен в 1852 г. звания академика. Активно сотрудничал в журнале М. П. Погодина "Москвитянин". По поручению Гоголя наблюдал за изданием его сочинений.

Первое письмо Ш. Гоголь написал 10 марта 1835 г. Там говорилось: "Посылаю вам мой Миргород и желал бы от всего сердца, чтобы он для моей собственной славы доставил вам удовольствие. Изъявите ваше мнение, например, в Московском наблюдателе. Вы этим меня обяжeте много: Вашим мнением я дорожу. Я слышал также, что вы хотели сказать кое-что об Арабесках. Я просил князя Одоевского не писать разбора, за который он хотел было приняться, потому что мнение его я мог слышать всегда и даже изустно. Ваше же я могу услышать только печатно. - Я к вам пишу уже слишком без церемоний. Но, кажется, между нами так и быть должно. Если мы не будем понимать друг друга, то я не знаю, будет ли тогда кто-нибудь понимать нас. Я вас люблю почти десять лет, с того времени, когда вы стали издавать Московский вестник, который я начал читать, будучи еще в школе, и ваши мысли подымали из глубины души моей многое, которое еще доныне не совершенно развернулось. Вам просьба от лица всех, от литературы, литераторов и от всего, что есть литературного: поддержите Московский наблюдатель. Всё будет зависеть от успеха его. Ради Бога уговорите москвичей работать. Грех, право грех им всем. Скажите Киреевскому, что его ругнет всё, что будет после нас, за его бездействие. Да впрочем, этот упрек можно присоединить ко многим. Я с своей стороны рад всё употребить. На днях я, может быть, окончу повесть для М. Набл. и начну другую. Ради Бога поспешите первыми книжками. Здесь большая часть потому не подписывается, что не уверена в существовании его, потому что Сенковский и прочая челядь разглашает, будто бы его совсем не будет и он уже запрещен. Подгоните с своей стороны всех, кого следует, и самое главное, посоветуйте употребить все старания к тому, чтобы аккуратно выходили книжки. Это чрезвычайно действует на нашу публику. Москве предстоит старая ее обязанность спасти нас от нашествия иноплеменных языков. Прощайте! Жму крепко вашу руку и прошу убедительно вашей дружбы. Вы приобретаете такого человека, которому можно всё говорить в глаза и который готов употребить Бог знает что, чтобы только услышать правду".