Дорогая, где Бобстер? - Эдриан Маршалл

— Не знаю, — пожала плечами Эмми. — Мне казалось, что, если будет по-другому, он просто бросит меня и все.

— И это плохо скажется на твоей популярности? — без тени иронии поинтересовалась Айрис.

Впрочем, если бы она позволила себе хоть что-нибудь, что заставило бы Эмми усомниться в том, что мать относится к ее проблеме с должной серьезностью, ей вряд ли удалось бы вообще поговорить с дочерью.

Эмми какое-то время раздумывала, прежде чем ответить, а потом кивнула.

— Я не думала об этом, но, мне кажется, чувствовала что-то похожее. Мне так хотелось, чтобы все забыли ту историю с простыней, в которой я когда-то выскочила из раздевалки. И вот, когда это наконец случилось и на меня стали смотреть как на человека… А тут еще и Ники обратил на меня внимание.

— Я понимаю, о чем ты.

— Нет, я, конечно, не из-за популярности с Ники встречалась. Просто мне показалось, что многие стали уважать меня именно после того, как у нас начались отношения. Знаешь, как это приятно, когда с тобой все здороваются, спрашивают, как дела, говорят, что у тебя клевое платье… Вот с Ники это все началось, — вздохнула Эмми. — Я глупая, ма?

— Нет, ты не глупая, — покачала головой Айрис и повернула к себе погрустневшее лицо дочери. — Просто так часто бывает в жизни: общество навязывает нам свои правила, убеждает нас в том, что хорошо, а что плохо. А мы, тяготясь своим одиночеством, готовы на что угодно, лишь бы получить желанное внимание, которого нам так недостает. И ищем мы это внимание там, где на самом деле его нет.

— Ты тоже была такой? — полюбопытствовала Эмми.

— Нет, я была другой. И ты другая. Особенная, ни на кого не похожая Просто у всех людей есть кое-что общее: они боятся одиночества. И здесь нет исключений. Ты, я, твой отец, дядя Монти и даже самоуверенная Мэган — все мы боимся остаться никем не замеченными, не понятыми, не любимыми на всю свою жизнь. Просто кому-то удается справиться с этим страхом и сделать правильный выбор, а кто-то живет с ним до самого конца, цепляясь за то, что, по его мнению, даст ему желанное чувство значимости. И мне бы хотелось, — Айрис заглянула в голубые глаза дочери так, словно боялась, что она не услышит самого главного, — чтобы ты не зависела ни от чьего мнения. Чтобы к выбору тебя подталкивали не твои страхи и тревоги, а твоя душа, которая обязательно должна почувствовать другую, родственную и чуткую душу, с которой тебе будет хорошо независимо от того, популярна ты или нет.

Голубые глаза Эмми стали почти прозрачными от слез. Мама впервые была с ней так откровенна. Может быть, она просто поняла, что Эмми наконец стала взрослой?

— Да, — кивнула Эмми. — Я постараюсь, мам.

— Ты сможешь, — уверенно произнесла Айрис и уже совсем другим голосом добавила: — Пожалуй, мне пора возвращаться, пока сестра не разругалась с Монти из-за того, что он съел уже половину ее печенья. Надеюсь, мы увидим тебя до того, как сядем за стол. Сегодня хоть и не Рождество, но все-таки сочельник.

Эмми покосилась на дневник, торчавший из-под рукава куртки, и подумала, что никогда не простит себе, если уйдет, не дочитав его до конца.

— Можно, я посижу здесь еще пару часов? — умоляюще посмотрела она на мать. — Мне сейчас не хочется спускаться.

Айрис понимающе кивнула, и Эмми подумала, что рождественские чудеса уже начали происходить…

6

Даже не знаю, с чего начать. Всего один день — и столько событий. Казалось бы, небольшая деревушка, маленький городок — обычно в таких местах любая мелочь становится событием. Но Бервик выдающееся во всех отношениях место.

За всю мою жизнь со мной не происходило столь странных вещей, с какими здесь я сталкиваюсь почти на каждом шагу. И если раньше я хотя бы могла предположить, что произойдет со мной завтра, то теперь здесь, в Бервике, каждый день подбрасывает мне новые ребусы, которые я тщетно пытаюсь разгадать. С приездом в этот городок все запуталось, как клубок шерсти в когтях у игривого котенка, имя которому — случай. Или все-таки — судьба?

Эх ты, дуреха Джо… Большинство людей живут спокойной и тихой жизнью в одном и том же городе. Обзаводятся семьями, растят детей, ухаживают за садом. А когда наступает Рождество, встречают его с тихой радостью в кругу своих близких. Тебе уже двадцать шесть, а у тебя нет ни мужа, ни детей, ни собственного дома, ни любимой работы. И тебя, как лист, подхваченный ветром, носит по разным городам.

Нет, я не жалуюсь. Или все-таки жалуюсь? Так или иначе, мой дневник единственный мой собеседник, которому я могу полностью довериться. Я знаю, когда меня не станет, кто-то, быть может, прочтет одну из исписанных мною тетрадок, но тогда мне уже не будет мучительно стыдно за то, что я, дуреха Джо, так и не смогла правильно распорядиться самым ценным даром, что был мне дан, — жизнью.

Впрочем, несмотря на всю мрачность, на странность этого города и его жителей, мне посчастливилось почувствовать ту атмосферу праздника, о которой так красиво рассказывал мне Стив. Надо отдать бервикцам должное: хоть они и страдали вампирской лихорадкой, как в шутку окрестил происходящее в Бервике Стю, им тем не менее удалось соблюсти все рождественские традиции, которых век от века придерживались их предки.

Как я и думала, миссис Мобивиш не забыла о моем обещании пойти с ней в церковь, где каждый год в одно и то же время местный пастор читал проповедь, посвященную Рождеству. Надо сказать, этот пастор, Донован Перквилл, заслуживает отдельного упоминания, но об этом чуть позже.

Сумерки в зимнем Бервике — красивое и одновременно жутковатое зрелище.

Бледно-розовое солнце озаряет закатными лучами крыши невысоких домов. Старенькая церковь, из-за которой видна гостиница, где мне так и не довелось побывать, похожа в этих лучах на столп света, вырвавшийся из хлопковых облаков, белых и кучных, как стадо овец.

А на противоположном холме, за сугробистой коренастой деревней — будто бы другой мир, зловещий и суровый, живущий по своим законам. Мрачноватое владение, окруженное высокой стеной, кажется некрополем, где спят те мертвые, кому не суждено обрести вечный покой. Рваные облака караулят владение, будто свирепые химеры, и даже лучик света не проникает в эту страшную обитель мертвых.

Возможно, кто-то увидел бы эту картину совершенно в другом свете, но я, уже испорченная слухами и толками, сквозящими в щели каждого бервикского домишки, не могу отделаться от восприятия Бервика, навязанного мне местными жителями.

И все же, стоя на пороге церкви, я испытывала какой-то подъем, словно что-то светлое придало мне сил для борьбы со всеми моими бедами и невзгодами.