Во славу русскую - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

никто с белым флагом во вражий стан не поехал; войско разбило лагерь в ожидании завтрашней битвы. За ночь повстанцы навели мосты и переправились на левый берег, явно налаживая полки для атаки.

Строганов снова навёл подзорную трубу на бунтовщиков.

— Нечто новое, камрады.

Впереди марширующих колонн двигалось упомянутое нечто, коему сторонники Пестеля не смогли слова подобрать. С виду оно походило на железный дом на колёсах с высокой печной трубой, из которой валил чёрный дым. Странный круг наверху с поблёскивающими бронзовыми стволами маленьких пушек явно ничего хорошего не сулил солдатам Республики. Вдобавок это «нечто» катилось в количестве двух штук.

— Вроде как англицкие речные пароходы, только по земле ходячие. Другое скверно, — Дубельт повёл трубой вдоль строя мятежников. — Гляньте на хоругви их.

Строганов с Бенкендорфом поняли, что имеет в виду Леонтий Васильевич, и оба посмурнели. На двух пароходах и над шеренгами развивались огромные полотнища с ликом Спасителя. Армию-то на другое готовили — с изменниками земли нашей воевать, с антихристами.

— Александр Христофорович, к орудиям. Как приблизятся, непременно шесты посбивайте. На несущих Иисуса у наших рука не подымится, — про себя глава похода проклял день, когда Пестель пресёк созданье «дикой дивизии» К.Г.Б. из мусульман-кавказцев. Сейчас бы диких в центр пустить, порубали б смутьянов в капусту, не взирая на хоругви.

В подзорную трубу он видел множество знакомых лиц. Немолодой уже и никогда на ратном поле не бывавший, сидел на лошади двоюродный дядюшка Григорий Александрович Строганов, у которого жили с Руцким в Москве летом 1826 года, здесь же два сына его, все трое при ружьях. И даже Пушкин прискакал, достал и поглаживает пистолет: как знатный дуэлянт, поэт с двадцати шагов попадает в центр игральной карты; и он туда же.

Среди крамольников гарцевали Демидов и Руцкий. «Что же вы творите, Павел и Платон?!» — простонал внутри себя Строганов. Сейчас Бенкендорф как даст залп…

И орудия грянули, но странно. Ядра да гранаты в сторону унеслись или запрыгали мячиками пред коптящими самоходными избами. Глава Вышнего Благочиния завопил про измену, повелел зарядить орудие и сам принялся целить, а затем самолично подпалил фитиль.

Пушка грохнула; ядро пролетело над крышей парохода, попав в Святой Лик. Меж бровями Иисуса прорвалась дыра.

— Ладен! Фоер! — скомандовал Бенкендорф, призывая пушкарей заряжать и стрелять; тут почувствовал толчок в спину и узрел трёхгранный кончик штыка, раздвинувший ордена на груди. Упала шляпа, скрывавшая смешной зачёс на лысину, её владелец повалился на лафет усами вперёд.

— Братцы! — закричал солдат, выдернув штык из генеральской спины. — Оне по Христу палить загадали! Бей нехристей!

На глазах изумлённых вождей Благочиния орудия повернулись в сторону казачьей гвардии и командования… Строганов кинулся наземь, на миг чувств лишился, когда гранаты рванули, оглушая близким разрывом. На мундир просыпалась земля. Он скатился с холма, пытаясь найти лошадь. Заговорили пушки и ружья бунтовщиков. Верные Республике части ответили вяло и вразброд.

Поймав, наконец, полубезумную от грохота кобылу, Строганов с трудом укротил её, вскочил в седло; верхом погнал на левый фланг, к казачьей коннице Дубельта. Лишь один удар её сбоку к повстанцам — и битве конец. Но не случилось.

Уральцы разделили своё и без того невеликое войско. Половина с одним пароходом и скачущим Демидовым во главе ударила во фланг, обтекая смолкнувшую артиллерию Республики. Другая половина пошла на обхват, ведомая Руцким и московскими Строгановыми.

Адская машина меж тем приближалась. В передней части медленно крутилось колесо с малыми пушечными стволами. Как только пушка смотрела вперёд, она палила картечью, а ствол уезжал назад на половину длины. Солдаты метили в неё, но куда там! Пули не несли ей никакого вреда. А мятежники шли под христовыми ликами, стреляли, порой валились убитые или раненые, но всё одно — казались частью несокрушимого парохода, не ведающего жалости.

Потом передняя шеренга упала, вторая опустилась на колено, третья подняла ружья на уровень груди. Кошмарный по силе залп буквально смёл изрядную часть всё ещё остающихся верными Пестелю людей. Строганов поискал глазами офицеров, чтоб привели уцелевших в чувство и бросить их в контратаку, ибо бунтовщиков с Руцким всё равно — мало. Но тут случилось ещё более нежданное, чем явление железных кораблей. Новый залп прозвучал буквально через несколько ударов сердца. Остатки республиканского батальона опрометью бросились бежать.

Под командующим пала лошадь. Потеряв треуголку, сбитую пулей, Строганов помчался со всех ног назад, к обозам. Его обгоняли конные, бегом неслись пешие. Армия Республики расползалась, как гнилая тряпка, быстрее, нежели умирала под пулями и картечью.

Испуганно заплясала лошадь под Дубельтом, уронившим голову на чёрную гриву. Красное капнуло с синего мундира на белые рейтузы. Рванула граната, кобыла заржала и встала на дыбы, сбросив седока под копыта драпающей казацкой полусотни.

Эх, Леонтий… Но горевать о камраде было не с руки, и Строганов, поймав жеребца без седока, озаботился своим спасением. Чуть не загнав скакуна, он выбрался к волостному посёлку Гусь, где расквартирован верный Пестелю гарнизон. Ну, пока верный…

Глава 8

8

Преследовать драпающие ошмётки строгановского воинства мы не стали, собрали раненых да сдавшихся в плен. Демидов, всё больше входивший в роль народного предводителя, обратился к ним с короткой речью, больше напоминавшей тост:

— Граждане! Отчего деспотам служили, православную кровь проливали? Османы русскую землю топчут! Кто со мной, за веру нашу православную и Отечество? Силой никого неволить не буду. У кого кишка тонка — все по домам. А мы пойдём на Москву! Долой богопротивное Правление! Долой палачей из Благочиния! Кликнем царя нового, чтоб народу люб был!

Меня же больше интересовало, как пережили бой наши «панцерваффе» — два примитивных паровых трактора, слегка обшитых для защиты железом.

Из переднего бронехода вылез Ефим и с уваженьем глянул на передний лист, весь в пулевых занозах, но целый. Слава Богу, никто не сподобился ядром ударить. Подошёл чумазый от пароходного дыма Мирон.

— Как машина-то, батя?

Черепанов-старший глянул на жирный закопчённый бок, огромное заднее колесо и чёрные борозды на влажной осенней земле.

— Ремонту дня на три. Шестерни съелися, ось мортирной батареи разбита вся.

— Дык в моей не лучше. Вода кончилась, под пулями не долить. В котле дыра, да и шестерни как у тебя. Пару вёрст хода — неделю ремонта.

— Зато добыли победу-то, богатыри! — Демидов услышал конец разговора мастеров, спрыгнул с коня по-молодецки, словно кавалергард, и обнял Черепановых, не