Без очереди в рай - Вежина Диана

— Ты даешь! Неужто днем не выспался? — развеселилась Яна.

— Рожденный делать давать не может, — назидательно сообщил Калугин. — Но вообще-то ни фига не выспался, — пожаловался он. — Приспнул, как с горки съехал, а проснулся в собственном соку. Консервы — и те лучше себя чувствуют. Меня как с лестницы спустили — все суставы ломит. Утром больничный попрошу.

— Лучше пива выпей, как доктор говорю, — улыбнулась Яна.

— А то! Одно другому не мешает. Грешным делом, я-то прямо сейчас хотел бутылочку купить, так ларек, зараза, не работает. Вроде круглосуточный, а времени, — он глянул на часы, — всего без двадцати час. На-кася — ни фига наш сервис не фурычит. Ну, я про этот, ближайший, который на углу; знаешь, нет?

— А то! — передразнила Яна. — Я сама же только что рядом проезжала. Удивительно, как мы разминулись. Правда, я дворами выскребалась, а ты, поди, с проспекта выворачивал… Кстати, а с чего ты за рулем пьянствовать удумал?

— А то сама не знаешь… И потом, — напыжился Калугин, — я за рулем не пью — я, чтоб выпить, из машины выйду. Так — пожалуйста, а за рулем ни-ни. Что же я, по-твоему…

— По-моему, ты пижон, — ворчливо заключила Яна. — Пошли уже, словцо ты неприличное, посмотрим, какие нам с тобой пакости Алиса приготовила. Ох, ужо она напринимала!

Но на этот раз Яна промахнулась. Алиса ничего не приготовила, более того — диспетчерская вообще была пуста. На столе, осипшая от долгого лежания, зудела снятая с телефона трубка. Со значением переглянувшись с Яной, Калугин изобразил на диво препохабную улыбочку. Кто бы спорил, каждый понимает всё в меру своей собственной испорченности, но — что занятно! — понимает правильно. Ларчик открывался очень просто: пользуясь отсутствием коллег, Гайтенко и Цуцко уединились где-то в укромном уголке, пустив работу побоку. По-своему комичная половая связь ярой ревнительницы дисциплины и поборника коммунистической морали была на отделении — не притчей, нет, но сплетней во языцех. Тоже в целом история привычная, а как заметил один не слишком деликатный литератор…

Впрочем, не суть, что он заметил, поелику Калугин всё равно высказался изощреннее (чтобы не сказать, что извращеннее), а в качестве постскриптума душераздирающе зевнул:

— Ну чего — взяли-разбежались: мальчики налево, девочки направо, на фаянс и в люлю?

— Расползлись, за Алису я на телефон не сяду.

Раззевавшись так, что виден стал желудок, Калугин отправился в водительскую, оно же — кучерскую. Яна оставила на диспетчерском столе сигналку с указанием времени визита и пометкой «двери не открыли». Было у нее поползновение положить трубку на рычаг: «занято» — одно, «не подходят» — совсем другое дело. Этакая маленькая месть: попадись какой-нибудь настырный пациент, предъяви претензию — ох потом Алисе бы досталось! Подленькая месть, Яна с какою-то брезгливостью, словно насекомое, смахнула эту мысль и ушла в комнату для отдыха. Там она наконец-то сковырнула туфли, с наслаждением вытянулась на своем топчанчике — и на этом очень длинный день по существу для Яны завершился.

Яна — это я, если кто не помнит.

Яна — это я, а дежурство — оно и в самом деле получилось каким-то очень длинным. Хотя, если беспристрастно разобраться, ничего из ряда вон особенного со мной не приключилось. Дежурство как дежурство, в общем-то обычное вполне. Бывало лучше, бывало хуже, паче чаяния ночью я даже исхитрилась выспаться.

Сдав смену, я заехала домой, быстро привела себя в порядок, переоделась и — о счастье-то какое! — переменила обувь. На предстоящий день — а он снова выдался на удивление погожим — у меня никаких определенных планов не было. Захотелось просто прогуляться, слегка развеяться, может быть, куда-нибудь зайти. Куда — сама не знала, на ходу решила в Эрмитаж. Со мной случается, всё-таки я чуть провинциальна. В который раз потянуло к импрессионистам: Ренуар, Коро, Моне, конечно же Роден, особняком — Матисс… Право, если б не Париж, им бы стоило родиться в Петербурге — городе не черт, а впечатлений, света, а не цвета, настроения, а не — слова не найду — ну да построения хотя бы…

Однако же настаивать не смею, как известно — каждому свое.

Каждому — свое, как для всех — не знаю, а для меня это был еще один обыкновенный день.

А вечером меня арестовали.

Глава 6

Жил-был некогда один весьма умный и честный человек, а когда его за это посадили, он не без основания заметил, что-де в наше время всякий порядочный человек должен пострадать в узилище. Насчет нашего времени не знаю, тем более дело было, в общем-то, давно и к тому же в Индии, а в роли пострадавшего выступал сам махатма Ганди, но вот лично я предпочла бы доказывать свою порядочность как-нибудь иначе. Но то всего лишь я, а от тюрьмы и от сумы, знаете ли… а если вы не знаете, то от тюрьмы и до сумы всё не слава богу. Хотите верьте, хотите проверяйте. Правильно, поверить иногда лучше, чем проверить.

Обставлено всё было очень буднично. Едва я возвратилась вечером домой, позвонил заведующий и попросил срочно подъехать на работу. (Поэтому-то я и не обзавожусь мобильником, потому что и без него достанут!) Извиняющимся голосом Рудас объяснил, что я вроде бы чего-то напортачила, списывая после смены препараты строгого учета (читай: наркотики). Ничего такого криминального, но поскольку, мол, у нас завтра ожидается какая-то очередная внеочередная ревизия-проверка, нужно срочно привести документацию в порядок, а поэтому не могла бы я…

Даже если бы я и не могла, всё равно б поехала. Убедительней предлога не придумаешь, извиняться Рудасу не было нужды. Отчетность по наркотикам в бюджетной медицине граничит с абсурдистикой: на каждую использованную ампулу непременно сыщется какой-нибудь дотошный проверяльщик. Что характерно — ладно бы один; и чем их только делают?

Ну сами посудите: в среднем «неотложный» коллектив из двадцати врачей, обслуживая район с населением в сто тысяч человек, за месяц расходует наркотиков меньше одного-единственного наркомана. К тому же начинающего, к тому же наркотики у медиков — морфин и омнопон, что сравнительно с тем же героином если не святая, то, в общем-то, невинная водичка. А наркомафию с садомазохистской упертостью разыскивают почему-то именно у нас, хотя тот же героин по городу центнерами ходит. А пока он ходит, у нас благополучно процветает презумпция виновности, поскольку каждый проверяющий априори знает, что вот ежели ты этим лекаришкам послабление дашь, то они все сразу же на иглу подсядут. При этом на одну, что тоже характерно. Хороша картинка? Правильно, каждый примеряет на себя.

А потом меня арестовали. Костеря на все лады дуремаров-проверяльщиков и прочих дармоедов от оргздрава, я за четверть часа домчалась до работы, надеясь в пять минут разрешить явное (в чем бы оно ни заключалось) недоразумение. Общая для нас и для «Гусятника» стоянка была забита автомобилями посетителей спорткомплекса, единственный свободный пятачок оставался между одним из наших «фордов» и невесть откуда взявшейся ментовской «упаковкой». На нем я и припарковалась, вышла из машины, затворила дверцу — и в этот исторический момент из милицейского уазика очень споро вынырнули двое. Словно бы товарищи дожидались именно меня… собственно, именно меня они и дожидались.

Внезапно я оказалась как бы запертой между двумя автомашинами, ментовской и моей.

— Спокойно, дамочка, — перегородив дорогу, хрипло заговорил один из милиционеров, а второй из-за моей спины продолжил:

— Гражданка Кейн? — Обернувшись, я неожиданно признала в нем давешнего потешного милиционерчика. — Дайана Германовна Кейн? — Я растерянно кивнула. — Пройдемте, — сухо заключил тот самый несуразный страж правопорядка, над которым я вчера так мило порезвилась.

Опаньки…

— А в чем дело? — ошарашенно спросила я.

— Пройдемте, — с нажимом повторил хрестоматийную реплику тот самый милиционерчик (как же его там?..), бывший, очевидно, здесь за старшего. — Вы должны ответить на несколько вопросов. Сюда, — отворил он зарешеченную дверь в крошечную арестантскую клетушку в задней части допотопного уазика. — Прошу вас не задерживать.