Город смерти - Виктор Глумов

Местный забулдыга, спавший рожей в тарелке, поднял харю… синий. Сине-фиолетовый. Старина Босх знал толк в извращениях, но природа его переплюнула.

А дети! Дети обступили пришлых. Девочка (грязная тряпица бантика на жидких волосенках, ноги колесом, руки — палочки, тоже кривые донельзя, вздутый живот под рубашонкой) потянулась к Сандре, погладила бедро. Сандра гулко сглотнула и отвернулась.

Толпа оживилась и загудела. Леон уходил все дальше, облепленный сельчанами. Каждый старался к нему пробиться, за руку подержать, по спине похлопать. Он выделялся среди них, как породистый скакун среди зоопарковских пони… Действо напоминало ярмарку из фильма о Древней Руси в стиле «разлюли-малина». Добрую ярмарку с медовыми пряниками и дрессированными медвежатами.

Главное, не обращать внимания на перекошенные рожи. Люди празднуют, им весело. Они любят Леона, следовательно — друзья. В конце концов, каждый второй из них более-менее нормален. Вон парочка довольно милых девах. Одна черненькая в холщовом платьице до колен, вторая рослая, румяная, со вздернутым носом. И волосы чистые. Жопастенькая.

Перехватив взгляд гостя из города, вострушка затерялась в толпе. Явилась она спустя минуту с хрустальной вазой, до краев наполненной мутной жидкостью, протянула угощение Вадиму. Такие вазы раньше вдоль трасс продавали…

Сандра оттолкнула липнущую к ней мелочь, рванула в толпу за Леоном.

— Леон! — не выдержала она, но голос утонул в визгах и хохоте, и ей пришлось расталкивать веселящихся сельчан.

— Чей-то она? — Лицо девушки вытянулось от обиды.

— Это — что? — Вадиму дела не было до ее вопросов, его интересовал состав пойла.

— Свекольница. Добрая. Не хочешь?

— Не уверен. — Он покосился на длинного Ходока, смолящего самокрутку.

Похоже, его сие действо не волновало: глядит поверх голов, выискивает кого-то. Леона? Ясно, что он здесь не первый раз, ему привычны и мутные глаза, и повседневность уродства, и хохот гиен…

— Как тебя зовут? — обратился он к насупившейся девчонке.

— Анит, — улыбнулась она, демонстрируя ровные, хотя и желтоватые зубы.

Тем временем Леон — о чудо, он улыбался почти по-человечески! — пробирался назад в сопровождении паклебородого. За ним спешила Сандра, растерянная и подавленная. Уголовник жестом подозвал Ходока. Анит, по-прежнему улыбаясь, предложила свекольницу Леону. Понюхал, кивнул, отхлебнул — значит, не опасно — и отогнал девчонку.

— У них тут свадьба, — сказал он. — Ужрались, и теперь ничего вразумительного от них не добьешься. А те, что чужаков взяли, в отрубе.

— И что теперь? — Ходок задумчиво двинул челюстью.

— Ждать, пока протрезвеют. — Леон развел руками. — Вот такая хрень, товарищи.

— Да чего церемониться, — встрял Вадим. — За шкирку, рожей в воду — живо оклемаются.

Леон обнял его, широким жестом обвел сельчан.

— Смотри, это — община, семья. Иди, за шкирку кого-нибудь возьми. А потом тебя за шкварник — и на кол.

По спине продрал мороз, Вадим отступил на шаг. Забавная девушка Анит в сторонке переминалась с ноги на ногу.

И вдруг толпа расступилась. От самодельного шатра двигалась процессия: впереди — существо в тертых камуфляжных штанах и мешке поверх пузатого тела, позади — худющие девочка и мальчик лет двенадцати, которым посчастливилось родиться нормальными. Толпа расступалась перед ними, как море перед Моисеем. В руках у детей — поднос, а на подносе — о Господи! — каравай! Румяный каравай с «косичкой»!

— Дорогие гости, — пробасил толстяк с упором на «о», — не побрезгуйте! Рады будем, если с нами откушаете. Мы Жабу женим!

— Кого? — переспросил Леон.

— Лешку Бора. Не знаете его? — Толстяк повернулся к Вадиму и дохнул в лицо перегаром.

Чиркни спичкой — произошло бы возгорание.

— Да это неважно! Вон он сидит с невестой. — Толстяк указал на шатер. — Три мешка полбы отвалил за нее, аж похудал. А шо, девка молодая, не порченая ешо. У него мыши в голове дырку прогрызли, — он загоготал, — подавай ему непорченую. Сорок лет ждал взрослую, но непорченую. Перестоял, наверное. Мутов наплодит… Го-го-го!

Сандра сделала вид, что ей жутко любопытно. Ходок с интересом разглядывал шатер, где на соломе восседали жених с невестой. Наконец дети протянули дорогим гостям каравай, накрытый пусть потертой, но стираной тряпкой. Каравай был уже надломлен женихом и невестой. Вадим отщипнул кусок, отправил рот и зажмурился от удовольствия: он напоминал старый добрый отрубной хлеб.

— Нравится? О-го-го-го! У вас в городе такого не сыщешь! — проговорил толстяк, ретируясь.

— Гуляем? — Ходок с надеждой уставился на Леона.

— Выбора нет, — пожал плечами он. — Но не увлекайся, тебе еще за руль.

— Ты же знаешь, я не по тем делам! — Ходок аж просиял.

— Пейте, гуляйте, здесь съедобно практически все. — Леон обратился к Сандре.

— И девки без сифака, — радостно сообщил Ходок, подмигивая Вадиму и пританцовывая от нетерпения. — Если только сифак — камень на шею, и в болото. Надо что-то подарить молодоженам!

Леон вынул из кармана серебряные серьги. Ходок присвистнул:

— Невеста уссытся от счастья! Лучше мне отдашь… Или Сандре.

— Ну ты и крыса. — Сандра ткнула его локтем в бок.

— Да шутю я! Идем, поближе посмотрим на этот цирк.

Ходок поволок Вадима в проход, который еще не успел затянуться. Отсюда молодоженов не было видно, их скрывали головы гостей.

— Посторонись! В сторону! В сторону! — вопил он, распихивая руками сельчан, словно у него свербело в одном месте.

Вадим заметил, что аборигены делятся на два лагеря — нормальные и те, кого толстяк назвал мутами. Интересно, жених — мут или человек?

А вот и молодая семья. Растопырив тощие коленки, выпятив брюшко, на сене, как на троне, восседал плешивый мужичок с глазами навыкат. Поглядывая на тонкую девушку, закутанную в пожелтевшую тюль, он плямкал влажными губами. Хрен его поймешь. Человек вроде.

— Дорогие молодожены! — Мясистые губы Ходока растянулись до ушей. — Вы так прекрасны! Рад выразить свое почтение!

Не дожидаясь приглашения, он полез дарить серьги, Вадим остался на месте. И уйти неудобно, и участвовать в этом фарсе противно.

Путь Ходоку преградил длинный тощий мужчина с рыжей бородой, напоминающей валенок. Кто это? Свидетель? Или, судя по масти, брат невесты?

Девушка вытянула цыплячью шейку, мигнула. Она напоминала больную пичугу. Ходок пробился, разжал кулак — щеки девушки сразу зарумянились, глаза заблестели. Жених заплямкал губами сильнее, начал сучить лапками, сдвинул редкие брови у переносицы. Не обращая на него внимания, Ходок убрал волосенки невесты, приложил серьги к уху и, обернувшись к притихшей толпе, самодовольно оскалился.

Сельчане зааплодировали, разразились радостными воплями. Воспользовавшись всеобщим одурением, Ходок наклонился и что-то шепнул на ухо невесте. Она потупилась и зарделась. Коснувшись ее руки, Ходок вернулся к Вадиму и потащил его к БТР. По пути каждый урод считал своим долгом если не облобызать, то прикоснуться к щедрым гостям. Потому они и муты — мутит от них. Наперерез выскочила Анит с чашей свекольницы.

— Я для тебя сохранила. Это лучшая!

Одуревший от шума, утомленный тряской, Вадим глотнул, скривился, еще раз глотнул. Мерзейшая дрянь. Для самогона слабовата. Свекольное молодое вино! Обнадеживает только то, что оно натуральное. Нужно влить в себя еще пару глотков, чтобы хоть немного расслабиться.

По телу разлилось тепло, в голове зазвенело. Ничего себе чача! И вдруг мир окрасился в яркие тона. Что за дрянь они добавляют в пойло? Неплохо бы захватить баклажку в дорогу, для поднятия, так сказать, боевого духа.

Мир качнулся. Вадим тоже качнулся. Девушка схватила его за талию, поддержала. Приплюснутое личико, вздернутый нос… да она безумно похожа на пекинеса! Вот, сейчас усы вырастит, вывалит сложенной лопаткой язык… ка-а-ак гавкнет! Мысль настолько его позабавила, что он, тыкая в девушку пальцем, принялся лопотать:

— Пе… кинес! Ха-ха-ха! О-о-о! Пеки-нес. Го-о-о! О-о-о!

Пьяные возгласы и хохот слились в фоновый гул. Размахивая ручками, куда-то протопал жених. Следом несся перепуганный до смерти валенок-борода.

— Невефту украли… — брызгая слюной, на ходу плямкал жених.

— Не-вес-ту-у-у, — вопила толпа.

Возникло беззубое рыло с синим носом-картошкой, разинуло пасть. Вадим шарахнулся, увлекая Анит. Вон шевелюра Сандры… или не Сандры. Мало их тут лохматых… Леон? Ну и хрен с ним. С ним! Где ж еще? Вадим рассмеялся. Анит хихикнула. Под футболку нырнула ее ручка, царапнула. Аж мурашки побежали.

Елки какие-то. Палки. Анит. Анит пахнет травой и сеном. Волосы у нее мягкие, а губы — горячие. Маленькая упругая грудь…