Запоздалые истины - Станислав Родионов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кому-то надо, — обиделся инспектор и пошел в дом.
3
Рябинин огляделся...
Холодный воздух, приправленный печным дымком, помог ему сделать бездонный вдох. Непривычная тишина стекала с побелевшего неба. Яблони стояли без листьев коряво, стараясь пригнуть темные ветки к окостеневшей земле. Изморозь, легшая на колодец ночью, так и не сошла с моренных дождями досок, отчего они посветлели, как бетонные кольца под ними.
В глубине узловатых яблонь желтела потешная избушка, сложенная то ли из тонюсеньких сосновых бревнышек, то ли из толстых жердей. Кургузая труба лила на крышу белесый дымок; казалось, что дранка сохнет и курится от невидимого жара.
Рябинин пошел к ней по дорожке, обсаженной какой-то высокой травой, теперь стоявшей воткнутыми пучками соломы...
За дверью обдало теплом и запахом, который вошел в него глубоко и тревожно. Он огляделся, слегка растерявшись в этом запахе. Плита, сложенная из свежего кирпича... На ней кастрюля, чайник и чугунок, темный, словно его только что выкопали из древнеземельной толщи. Просторный стол, сколоченный из гладких плашек. Лавка, длинная и широкая, хоть спи на ней. Некрашеный пол, желтый, как сливочное масло. Сосновые стены, увешанные пучками зверобоя, мяты и полыни...
За столом сидел мужчина, опершись на локти. Казалось, что обвисшая фигура продавливает платковую столешницу. Он поднял голову, но его взгляд лишь коснулся вошедшего.
— Я следователь прокуратуры, — неуверенно сказал Рябинин.
Слежевский не отозвался — глядел в сосновую стену, будто ждал, что бревнышки раздвинутся и войдет кто-то еще. Но та, кого он ждал, больше никогда не войдет в эту потешную избушку.
— Мне нужно вас допросить...
— Да-да, — засуетился Слежевский, но засуетился только одним голосом.
Рябинин сел к столу, расстегнул портфель и выложил папку, надеясь оживить Слежевского этими приготовлениями. Но тот лишь вздохнул.
— Расскажите, как все произошло.
— Я уже говорил...
Рябинин иногда задумывался: не стал ли он равнодушным к чужому горю за свое следственное многолетие? Нет, не стал. Но как-то притерпелся — иначе было бы невозможно работать. Сейчас этому раздавленному горем Слежевскому прильнуть бы к утешителю, к сильной и доброй душе. А Рябинину нужны показания — немедленно, подробно, правдиво.
— Утром мы ушли с Геной на работу... Вместе. Вернулся я позже. Увидел... Что же рассказывать?
Он впервые глянул темными, слегка выпуклыми глазами прямо. Теперь взгляд отвел следователь — в лице Слежевского столько было непереносимой муки, что Рябинин испугался. И понял, почему он, следователь, обязанный пулей лететь на место преступления, пока горячи следы, тянет время под любым предлогом; понял, почему эти места происшествий для него тяжелей всех допросов и очных ставок, — из-за потерпевших. Из-за их непереносимого горя.
— Какие у вас были отношения с женой?
— С Анной... Самые лучшие.
— Враги у нее были?
— Откуда же...
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— Кого? Некого.
Рябинин задавал стандартные вопросы, принюхиваясь. Он разъял этот сложный запах, тронувший его у порога. Пахло детством — сосной, дымом, печкой, травами, вареной картошкой... Но откуда картошка? На плите кипел темный чугунок. Слежевский хочет есть?
— Сыну варю, — глухо сказал он, перехватив взгляд следователя.
— Ничего подозрительного не замечали?
— Где?
— На улице, в поселке, в доме, — Рябинин и сам не знал где.
— Не замечал.
— Вчера к вам никто не заходил?
— Нет.
Рябинин снял очки и провел полбу сухой ладонью. Усталость и бессонье прятались где-то там, в черепе, и давили на глаза сверху.
— Вспомнил...
— Что? — Рябинин торопливо нацепил очки.
Слежевский глядел на него ожив. Правая рука скоро и нервно пробежалась по скромным усикам и легла на голову, на черные гладкие волосы, словно хотела удержать то, что там вспомнилось.
— Вчера приходил какой-то шофер, предлагал дрова...
— Купили дрова?
— Нет. Тогда он попросил разменять двадцать пять рублей. Анна взяла у него бумажку, пошла в большую комнату, разменяла. Он и ушел...
— Опишите шофера.
— Среднего роста... В кепке... Я стоял в кухне и видел его издали.
— Во что он был одет?
— Не обратил внимания.
— Куртка, пальто, плащ?..
— Не видел.
— Что на ногах?
— Ну, такие мелочи...
— Опишите его голос.
— Господи, да я и не слышал. С Анной он говорил.
— Может быть, никакой он и не шофер?
— Нет, машина урчала.
— Какой марки?
— Я на улицу не выходил.
На Рябинина вновь накатила неподъемная усталость.
— Олег Семенович, от вашей памяти зависит розыск преступника.
— Я понимаю. Но ничего, кроме среднего роста и кепки, не запомнил...
Мало: рост, кепочка и профессия. Немало: пол, рост, кепочка и профессия. Теперь была рабочая версия — убийство совершил водитель грузовика, мужчина, среднего роста, в кепке.
Рябинин дал подписать протокол и ушел, ибо всегда понимал человека, которому хотелось побыть одному.
4
Оперативная группа поселилась в ставшем на ремонт поселковом клубе. Допрашивал Рябинин в комнате, где раньше творили любители природы, — на шкафах и на стенах бодались пни-олени, плясали чурки-медведи, топырились коряги-лешие... Инспектора заселили сцену, уставив ее столами. Спали в танцевальном классе, рябининская раскладушка стояла у зеркальной стены, придуманной для тренировок балерин, — отвернувшись от всех, он видел в зеркале сразу всех. А в хозяйственной комнате пожилой милиционер круглосуточно кипятил чай и варил макароны.
Перед клубом роились грузовики — инспектора работали по версии «шофер». Рябинин понимал всю невероятность их задачи. Машины города, машины области, машины из других областей... Сколько их: сотни, тысячи?
Но через сутки дверь в его природоведческую комнату распахнулась, потянуло бензином, зашаркали ноги и сперва вошел парень среднего роста, без шапки, в куртке на меху и в русских сапогах. Петельников двигался сзади и как бы поддерживал его под локотки:
— Товарищ следователь, водитель Золоторубов доставлен.
Рябинин угрюмо посмотрел на официального инспектора — хоть бы предупредил, хоть бы намекнул. Но его угрюмый взгляд Петельников как-то отринул усталым самодовольством. Неужели отыскал?
— Садитесь, — предложил Рябинин, хватаясь за бланк протокола допроса.
Инспектор облюбовал высокий пенек, стоявший на узловатых корневищах, как на гнутых ножках. Водитель сел к столу и поежился, будто от следователя пахнуло льдом. Рябинин записал анкетные данные и внушительно посоветовал:
— Рассказывайте правду.
— Чего теперь скрывать?..
Темные волосы локонами ссыпались ему на плечи. Иногда он поправлял их неожиданно женским взмахом руки. Видимо, из-за этих волос и ходил без шапки. Как же он крутит баранку, лежит под машиной, меняет скаты?.. Вот таким женским взмахом руки?
— Меня деньги заманили, — сказал он через силу.
— Куда заманили? — не понял Рябинин.
— В дом Слежевских, — вставил инспектор.
Золоторубов быстро обернулся, но, видимо, решил, что эти слова бросил не человек, сидящий на пне, а висевшая над головой инспектора громадная круглая рожа из бересты с желтыми глазами-цветами-бессмертниками.
— Как заманили? — повторил Рябинин.
— Когда все есть, то этого не замечаешь, а когда чего-нибудь нет, то это бросается в глаза...
— Чего же не было у вас?
— Стереосистемку хотел...
Легко сказанные легкие слова — «стереосистемку хотел» — охладили рябининскую надежду. И он ринулся к главному, позабыв про любимую им поступательность допроса:
— Сколько взяли денег?
— Пятьдесят рублей.
— Только-то?
— А что?
— Вы знали, что у нее есть деньги?
— Тут у всех есть деньги, — улыбнулся парень, женственно поправив локоны.
— Чем вы ее ударили? — уже неуверенно спросил Рябинин.
— Кого ударил?
— Женщину.
— Почему это ударил? Взял свои полсотни и ушел...
— Гражданин Золоторубов, вы подозреваетесь в убийстве гражданки Слежевской, — сурово изрек Рябинин и поймал себя на том, что говорит не для водителя, не для себя, а для Петельникова, для измотанного инспектора, отыскавшего этого парня в сонме машин и шоферов.
Водитель, вскинувший было руку для своего изящного жеста, сбросил ее на колени, как ненужную. Глаза, до сих пор угрюмые, но спокойные, ошалело забегали:
— Какое убийство? Вы что — дурака нашли?
— Золоторубов! — отчеканил инспектор со своего пенька. — Двадцатого ноября был тут?
— Я же говорю, был.